Сергей Кравченко - Сборник стихотворений и рассказов

Из-за ветром обветренных гор,
Из-за снегом заснеженных скал
Пробирается Красный Батор —
Наш родной Юмжагийн Цеденбал.

И косматое знамя его
Развевается в разных местах.
Для врагов он укор и позор,
Для друзей и товарищей — страх!

На понедельник встану рано.
Тисненый вензель чемодана
Пудовой гирей, как ни странно,
Не будет больше тяжек мне.
И лишь тогда я успокоюсь,
Когда чужой зеленый поезд,
В тоннель протиснувшись по пояс,
Затараторит в тишине.
И вот тогда хмельной попутчик,
Всем отъезжающим наскучив,
Возьмет гитару и научит
Меня ценить ее недуг.
Он запоёт, и я запомню
Тревожный голос незнакомый.
Стихи порочащей истомой
Заполнят мой усталый слух:
«Капает закат вино.
Ветрены долин уста.
Нет, не я один устал,
Медленная ты не та
Давно...
Белая вода в полях
Не напоит корни пней.
Обессилела земля:
Нелегко шагать, пыля,
По ней...»
Побагровевшему соседу,
Так подогревшему беседу,
Я не поведаю, что еду
Туда, где не бывать ему.
Куда не ездят по билету,
Где нет конца весне и лету
И благоденствия поэту.
Куда? — И сам я не пойму...

Я вас покину там, где рифма
Меня хлестнет азартом ритма,
Где гекзаметр Афин и Рима
Растормошит былую грусть.
И, убегая по перрону,
Я вас беспомощностью трону,
И по дорожному закону
На долгий взгляд не обернусь...
Я выйду в степь, чтоб вы смогли
Мою беду увидеть сами:
Стою один среди земли
В дурацкой шапке с бубенцами...

Я украл, отрубите мне руку,
Как рубили лет триста назад!
Я украл не суконную штуку,
Не часы, не с иконы оклад-
Отрубите на площади древней,
Там, где кровь изливалась рекой.
Я смеюсь!
Я кричу вам: «Деревня!
Я украл, но украл не рукой!»

Отрубите мне голову, что ли,
Голова эта брани полна.
Отрубите в отместку крамоле,
Чтоб смеяться не смела она.

Только это не даст вам покоя,
И не кончится мука добром:
Что еще там трепещет (живое!)
Между сердцем и третьим ребром?

Торопитесь! Kлистирная трубка
Облегчения не принесет!
Пропустите меня в мясорубку,
И намажьте (живой!) бутерброд.

Все равно, ни седой КГБэшник,
Ни усталый стальной генерал
Не сумеют без помощи женщин
Разобраться, так что ж я украл?!

Я верю в стих: «В Начале было Слово...»
И в чистый лист, расчерченный дождем.
И я беру перо и начинаю снова
Писать все то, что будет лишь потом.
Я верю в звук, ниспосланный мне свыше.
Когда рука взлетает по струне,
Я понимаю: кто его не слышит,
Уж ничего не сможет сделать мне!
Я верю в свет, в неоднозначность тени.
Когда на холст ложится образ твой,
Я там вхожу в твой дом и застаю в смятеньи
Себя и тех, кто понял, что со мной...
Я верю снам — они необходимы.
Когда не знаешь, что тебя спасет,
Мне удается быть во сне любимым
Тобой. И там во сне ты помнишь все...
Вот потому без сна, и вдохновенья,
Без музыки, оглохший и немой,
Я благодарен за соединенье
Того, кем стал я, с теми, кто был мной.

Вот тайный Дар.
Его предназначенье
Обречены скрывать из года в год
И тот, кто сотворил запретный плод,
И тот, кто пребывает в огорченьи,
И тот, кто в отстранении живёт...

Он убоялся бронзы монументов
С тех пор, как угадал её состав:
Свинец дуэли образует сплав
С неверной медью женских комплиментов.
Но звуки меди тем и хороши,
Что колокол снимает тяжесть прозы
И осветляет надмогильной бронзой
Свинцовую поэзию души.

Два вопроса —
наследство убитого дня —
День их задал, да ночь не ответила:
«Почему ты, земля,
так связала меня?»
«Что ж ты, небо,
меня не заметило?!»

Снова кольнуло меня октябрем,
В соединении звука и цвета —
Город, бульвары, у церкви карета,
Дверь неприметная под фонарем...

Вместо вопроса: «Чего же мы ждем?»,
Видно уже не надеясь согреться,
Бритва кленовая хлещет по сердцу,
Лист окровавлен багровым дождем.

Вместо вопроса: «Так кем же ты стал?»,
Вместо ответа о форме болезни,
Я обращаюсь к Луне и созвездьям
Именем Розы, во имя Креста.

Я умоляю: «Не стой в стороне
Тенью холодной без слова и вздоха!»,
Я не поверю, что может быть плохо
То, что над нами, и то, что во мне.

Там для тебя ни ожога, ни льда,
Там для тебя только нежности мука,
Вечный полет и смятение духа,
Слово прощения, вздох: «Никогда...»,
Дверь неприметная под фонарем,
Мокрый бульвар и у церкви карета,
Соединение звука и цвета,
Город, пронзивший меня октябрем...

Корабль на реке
Июльским утром
В стране ориентальной
И далTкой...
Под ветром искушения дневного
Неслышно шевелится балдахин...

Лицо Принцессы Леи —
В окруженьи
Рабов, прислуги,
Палубных матросов,
Холодных соискателей наследства,
Рискующих жениться до седин...

Принцесса снова чем-то недовольна.
Глаза темны,
Печален милый профиль, —
Повидимому что-то не сложилось
В цепи турниров,
Праздников, интриг...

У ног её опять
Бессильно замер
Бесплотный дух
С палитрой и мольбертом...
Он разгадал загадку Леонардо,
Но медлит в откровениях своих...

Куда и кем
Гонимо это судно?
Веслом раба?
Попутным дуновеньем
Небесных струй?
Течением неспешным?
Машиною на греческом огне?

Неясен также век
И год событий...
Известно точно:
Этим самым утром,
И в этот час
Пинк Флойд или Бетховен,
Как раз писали что-то о Луне...

Задержись на трамвайном распутье, замри и смотри:
В глубине переулка, под искрой контактной дуги
Невесомая движется Тень со звездою внутри,
Негасимой с одной стороны и незримой с других...

Телефонный набор и трамвайный звонок в тишине
Перепутали все имена, и остались с тех пор
Только тень телефонной кабины на желтой стене,
Только провод оборванный — вот нам и весь разговор...

Оглянись на опасном распутье, смотри, не зевай! —
Там за Гранью — встревоженной Тени укор и вина,
И летит одноглазый бандит — двухвагонный трамвай...
Так всегда в этом городе — вот он!
А вот и Она...

Любовь оказалась служением ложным богам,
Не то чтоб она отдавалась за тур до Багам,
Но вот согласилась на случку в семейном раю
И старого мужа получку — тройную мою.

И время дошло до заката, и только теперь
Проснулся в заснеженных датах оттаявший зверь,
И тянет наивно озябшие лапы к огню.
Входите, Наина, садитесь, я вас не гоню.
Извольте коньяк, или чай, или кофе в постель,
Хотите, стихи почитаю? – отсель и досель,
Хотите, для вас пролистаю и даже спою
Ужасную, темную, тайную книгу свою?

Но медлит Наина, никак не находит ответ,
Ей хочется, да, но, однако, не хочется, нет.
Желанье превратно. И старого сада букет
Уходит обратно. Такая досада! Привет.