Ознакомительная версия.
Бесправие царило в те века и произвол:
Раз в нищете родился – в нищете подохнешь.
И выбрать можешь только зло из этих зол,
И что среди богатых нищий может.
Нет выбора в той жизни – тут и там.
Ну, только если Бог пошлет талант ребенку,
Тогда, быть может, вверх пробьется он с грехом пополам.
По грани между Сциллой и Харибдой тонкой.
Хозяйка отлупила без пощады кочергой
Несчастных, чтобы впредь была наука,
И занялась подсчетом выручки дневной,
А в доме наступила омертвляющая скука.
Ребенок рос, как будто бы глухонемой.
И до пяти не говорил ни слова.
Товарищи по дому поняли, что он чужой,
С ним не играли – избивали по-глухому.
Для Жан-Батиста обонянье стало всем,
Чем он дышал и жил ночами-днями.
Он нюхал все, что попадалось, а затем
Старался в памяти те запахи хранить – долой печали.
Вон крыса дохлая – какой же запах у нее,
В болотце ржавое железо – вот находка.
А запах тухлой рыбы – тоже ничего.
Годами шел за запахами неспешащею походкой.
Лягушку, сук, гнилье и запах роз – все запахи,
Что тысячи предметов выделяют,
У Жан-Батиста проникали через нос,
Нос нервный с трепетными крыльями – все удивляет.
Он в 20 000 раз был восприимчивее, чем у нас,
Почти таким же стал, как у собаки,
Ровесники не удивлялись – интерес погас,
Ну, раз дурак, пусть нюхает – тут не до драки.
Однажды ночью вдруг случилася беда,
На темной улице хозяйка оказалась,
Зарезана грабителем была она,
Полиция расследовать не стала – так случалось.
А муж хозяйки был не человек, а зверь,
С огромной плеткой никогда не расставался,
Он быстро Жан Батиста продал без потерь,
В аду, в работе рабской мальчик оказался.
Огромный за спиною с мокрой кожей тюк,
Вонючая вода с него ручьем стекает,
Тащи в окрасочную яму – да не спотыкайся, друг,
А сорок килограмм на спину давят.
Париж вечерний триста лет тому назад
Глаза не только нищетой, но и богатством поражает,
Кареты и коляски с дамами прекрасными подряд,
А кавалеры юные их на конях сопровождают.
Ряды с колбасами, сырами, фрукты разных стран,
Там горы устриц – горы дорогих печений,
Там соболя, и жемчуга, и веера в руках у дам,
Там масса необыкновенных развлечений.
Средь говорливой, шумной, праздничной толпы
В вечерний час, в века ушедшего Парижа,
Шел юноша, а за спиною – посмотри,
Тащил он кожи тюк на улицу соседнюю, которая пониже.
Парижская толпа по улице текла рекой,
Струилась в разговорах, запахах так ярко,
И сколько сотен тысяч запахов в реке людской,
Для Жан-Батиста не существовало лучшего подарка.
Для бриллианта дар – волшебный свет,
Так и для носа запах – он неописуемое счастье,
Когда в тебя вливается немыслимый, неописуемый букет,
Невиданное сочетание всех запахов роскошного нюанса.
О, провидение! К сверкающей витрине поскорей,
Лицом к стеклу прижавшись, смотрит,
Внутри сидят, стоят – там множество людей,
К их носу парфюмер красивые флакончики подносит.
О, лавка парфюмерная – для женщин рай.
Такого в жизни ты и не представишь,
Тут к носу сотню тех флаконов подавай,
А на каком остановиться, может быть, не угадаешь.
И вдруг удар жестокий – палкою по голове,
Хозяин сзади потихонечку подкрался,
Хозяин-зверь от злобы – не в себе,
Подлец-мальчишка у витрины задержался.
А как хотелось рассмотреть, понюхать те флакончики ему,
В карминовых и голубых – прозрачно нежных красках,
И ощутить то волшебство как был бы рад, но почему?
Тот запах был не для него – для женщин в шляпках.
Однажды вечером по темной улице решил пойти,
Случился фейерверк в тот вечер темный,
Вдруг запах необыкновенный – ну, пустяк его найти,
Он понял, что от девушки с корзинкой персиков определенно.
За девушкою шел довольно долго, не спеша,
И по-кошачьи, незаметно подобрался к ней поближе.
От запаха, который вдруг ударил в нос, дрожала вся душа,
Дотронулся он до ее руки. Все ближе подвигаясь, ближе.
И в подворотне девушки поймал он изумленный взгляд,
Она подумала, что нищий – протянула персик,
Но фейерверков взрывы – улицей подряд,
Вдруг спрятали ее в дыму – на время скрыв от смерти.
А запах девушки Батиста к цели той неумолимо вел,
И на соседней темной улице ее он вдруг увидел,
Точнее, не увидел, нос его привел,
Затем случилось то, чего он не предвидел.
Он руку девушки схватил и гладить стал,
Как бы хотел те запахи с руки забрать с собою,
Она стояла в изумлении – затем бежать, он догонять не стал.
Он через нос следил – держал ее перед собою.
Как часто в жизни мы впадаем в немоту,
Когда нежданное-прекрасное вдруг перед нами.
Душа дрожит и падает как будто в пустоту.
А сердце из груди выпрыгивает. Почему? Не знаем сами.
Наш Жан-Батист тончайшим обоняньем обладал,
И здесь был идеал единственный на свете,
Тут не было духов – тот запах для нее господь создал,
Тот запах бриллиантовый, неповторимый на планете.
Тот запах – он тончайший запах роз,
Тот запах был необычайной смесью тонких наслоений,
Тот запах нежности, любви и слез,
Тот запах неопределим, как изменение тончайших настроений.
Далекий 54-й год, мне двадцать лет,
Я на Тверской стою в волненьи, наивен-честен,
Я первой настоящей встречи жду, и в этом весь ответ,
Я запахом весны объят волной чудесной.
Мой слабый примитивный нюх – мой нос,
Который в 20 000 раз слабее обоняния Батиста,
Но он такую радость мне принес,
Когда я утонул и в запахах ее, и бархатных ресницах.
Я понимаю Жан-Батиста, как никто,
Как трудно гению на свете жить – я представляю,
Ведь гений во злодейство впавший – он ничто,
Его страдания и слезы только дьявол принимает.
Наверно, через три-четыре улицы ее нашел,
Она сидела, разрезая персики наполовину,
Он, крадучись, к ней тихо подошел,
И стал тихонько гладить шею, руки, спину.
Волшебный фейерверк вдруг улицу всю осветил,
Любовники, целуясь, пробежали мимо.
Он девушке в испуге рот закрыл,
И так держал и задушил – она упала недвижимо.
Прекрасное и нежное лицо – открытые глаза.
Смотрели на убийцу с укоризной,
И он раздел ее, ладонями сгребал спеша,
Её он запах тела собирал в последней тризне.
Как зверь обнюхивал лобок ее и небольшую грудь,
Затем на шею, волосы он перешел внезапно,
Какой-то голос говорил ему – ты этот запах не забудь.
Великим станешь ты через него когда-то.
И если б кто-нибудь увидел этот страх,
Он бы сошел с ума, бежал бы с места,
По трупу ползает какой-то человек впотьмах,
И что ладонями он собирает с трупа – вовсе неизвестно.
А все так просто – должен этот запах в памяти держать,
Ведь девушка хотя и не жива, но для него находка,
Интуитивно знал, такого идеала-запаха ему не повстречать,
Закончив запах собирать, ушел нетрезвою походкой.
А дома за отлучку был хозяином избит,
С ума сходил от запаха той девушки убитой,
Почувствовал свое предназначение – не спит,
И с Жан-Батистом он везде – тот идеал, тот запах незабытый.
На следующий день он должен был доставить пачку кож
К известному в Париже парфюмеру.
Дом, где он жил, на дом-то не похож —
Он был, как и другие, на мосту – под Сеной.
На том мосту стояло множество домов,
И мост дугою странной нависал над Сеной,
Дом к дому примыкал – там не было дворов,
Там не было деревьев, не было травы, и не было веселья.
На мост поднявшись, Жан-Батист дом быстренько нашел,
И тихо подойдя к окну, лицом к нему прижался,
Затем, в дверь постучавшись, в дом вошел
И встал, как вкопанный, смотрел вокруг и удивлялся.
Там, в полутьме таинственной, все стены полками окружены,
Там тысячи сосудов, емкостей, пробирок.
Два парфюмера спорами горячими увлечены,
Как лучшие духи создать, которые получше Мирры.
Скворчат, кипят сосуды на огне на тиглях,
Пары уходят к потолку, там исчезая,
Идет работа парфюмерная не второпях,
А что получится в конце концов – никто не знает.
И вдруг максимализм юношеский возыграл,
Рванулся юноша к тем колбам по какой-то мере,
Десятки содержимого смешал – перемешал,
А результат дал нюхать изумленным парфюмерам.
В минуту получилось то, на что у них ушли года,
А юноша и не подумал сделать перерыва,
Шедевр создал тот, который никогда
Не был бы сотворен без этого порыва.
По комнате метался, словно дикий зверь,
Хватая колбы разные, сосуды без разбора,
Прикидывая, смешивал, болтал и вот теперь
Дождался – выброшен за дверь без разговора.
Вот вечер подступил,
и старый парфюмер уселся за рабочий стол.
Достал шифоновый платок и склянку наглеца с духами,
Вот капля на платок – движеньем пред лицом провел,
Ознакомительная версия.
