Из дневниковых записей 20-х годов ХХ века:
«После превращения в вампира так быстро теряешь человеческую сущность! Даже удивительно… Многие увлечения больше не имеют силы, а мое единственное настоящее наслаждение – поэзия, мне уже недоступно. Остается читать стихи других поэтов и завидовать им черной завистью.
Есть способы развлечься, к примеру, постоянно трансформироваться в тела животных или птиц. Но и это быстро надоедает. Охота тоже становится скучной, если ты решил не питаться кровью людей.
Но все сильнее интерес: а что там, за гранью? Ведь умирая, мы вновь воскрешаемся».
Ты все играешь: жизнь иль смерть?
И балансируя небрежно,
вперед стараясь не смотреть,
по краю движешься неспешно.
Ты – на нейтральной полосе.
С самим собой играя в прятки,
на солнечный выходишь свет.
Но он для тьмы смертельно яркий.
Мгновенно прячешься ты в тень.
Скучая, разум не вникает,
где ночь кончается, где день,
игру и жизнь в одно мешает.
Игра все длится. Жизнь тебе
под ноги солнце расстилает.
Смерть затаилась в темноте
и у границы выжидает.
Тебе все будто нипочем.
Заигрываешь с той и этой:
сгореть ли солнечным лучом
или лететь во тьме кометой…
«Не играй со Смертью в прятки!..»
Не играй со Смертью в прятки!
И ее ты не дразни.
Убегая без оглядки,
обернуться не дерзни.
Любопытство так опасно!
Оглянуться – и не жить.
Смерть находит не напрасно,
догоняет – тут держись!
Притворись слепым, оглохшим.
Нет и не было тебя.
Смерть обманется, быть может,
отвернется, уходя.
Пусть одна уходит. С Богом!
Чей-то зов сильней, сильней.
По неведомым дорогам
кто-то вновь стремится к ней.
И за жизнью скорбной тенью
тихо шествует она,
обещая нам виденья
нескончаемого сна.
Не играй же с ней, не надо!
Ведь она тебя сильней.
Победит. Ее награда:
ты, идущий рядом с ней…
«Давно за полночь. Резкий свет луны…»
Давно за полночь. Резкий свет луны
летит в колодец спящего двора.
Скамеек тени четкие длинны,
ход подворотни – черная нора.
Провалы окон холодно блестят.
Нигде ни звука, ни живых огней.
Всесильна ночь безмолвием. Все спят,
забыв усталость шумных быстрых дней.
И тишина, как обморок. Но вдруг
ее нарушил шелестящий звук,
какой-то странный хлопающий стук…
Из-под скамейки в освещенный круг
двора пролазит сгустком темноты,
лохматой тенью черный старый пес…
Встряхнулся, сел, и к маяку луны
как будто нехотя он поднял нос.
Качнул кудлатой крупной головой.
И вверх понесся с силой броска
пронзительный протяжный долгий вой.
Ночь раскололась. В мир вошла – Тоска…
Кто-то с голосом невнятным
и глухим коротким смехом
проскользнул по переулку и исчез в тени домов,
чуть задев меня полою
плащевой, подбитой мехом,
распахнувшеюся резко от шалящих сквозняков.
Черный шарф вспорхнул крылато,
за плечо упал скрутившись,
приоткрыв молочность шеи и закрыв на миг лицо.
Узкой змейкою цепочка
от луны засеребрившись,
в снег упала, извиваясь оборвавшимся концом.
Тень от шляпки приглушила
быстрый взгляд, блеснувший остро,
и пронзительным мгновеньем глаз сверкнула чернота.
Ветром снежным завихрило,
замело по перекрестку,
и следы поземкой стерло, словно кончиком пера.
Лишь предательским извивом
на снегу блестит цепочка,
да круглятся мягко ямки – отпечатки каблуков.
Никого. Пустынно. Тихо.
Вдруг звезда искристой точкой
мне мигнула в прорезь маски тонких темных облаков…
Я потерялся… Только тени
былых тревог, былой мечты.
Любви исчезло наважденье.
Судьба и жизнь – союз четы
распался этой. Жизнь куда-то
спешит, сварливо бормоча.
Судьба, не требуя расплаты,
готовит маску палача.
Я потерялся. Только тени
танцуют странный хоровод.
Я между ними… И в забвеньи
плыву куда-то… Темный ход,
туннель – воронкой. Свет туманный
в конце, зовуще голубой…
И тянет он к себе обманом,
внушает: небо и покой…
Нет, не поддамся наважденью!
Жизнь – далеко. Судьба – близка.
Не потеряюсь! Прочь от тени!
Зовет назад тоска. Тоска…
«Я знаю: где-то все дороги сливаются в одну…»
Я знаю: где-то все дороги сливаются в одну,
ведущую в края мороки, по вязнущему дну
озер забвения, по лесу тоскующих теней,
сквозь паутинную завесу мелькнувших прошлых дней,
сквозь смысл потерянный туманный забытых вещих снов,
сквозь гул навязчивый и странный неуловимых слов,
ведущую в густую чащу безмолвия ночи…
Там есть избушка… Горя-счастья откроют дверь ключи.
Внутри всегда темно и тихо, лишь на столе свеча.
В углу подремывает Лихо, да бусы слез Печаль
нанизывает в ожерелье. А на полу клубком
свернулось Горе-невезенье… За алтарем – столом
перед свечой сидит старуха. Раскрыта книга Дел.
Ее читает тихо, глухо… Там мой земной удел
записан Жизнью. Четко строчки сияют на листе.
Там Смерть свою поставит точку наперекор Тоске.
Там – все… Мелькнуть подобно мигу, прокрасться в час мольбы…
О, нет! Зачем смотрю я в Книгу через плечо Судьбы?..
Какой-то странный полусвет
тебя, мерцая, обвивает.
Ты есть… и вот тебя уж нет!
Твой облик словно пропадает.
Вдруг выступает только прядь
текучей матовой волною,
и растворяется опять,
взлетая пылью золотою.
Вот появляется плечо,
как мрамор розовый и гладкий.
Затем рукою, как мечом,
свет рассекается… И мягко
смыкается завеса вновь…
Рисунок линией изящной:
темнеет выгнутая бровь…
Но исчезает за парящей
подвижной дымкой… Синий взгляд
вдруг выявляется реально.
Глаза как звездочки горят.
Но вот туманятся печалью,
становятся бледней, светлей…
Так небо гаснет на восходе,
а свет блистает все сильней…
Твой облик призрачный уходит.
Один лишь кокон, как бутон
воздушных зыбких очертаний.
И все слабее белый тон,
прозрачнее поток сияний.
Просвечивает пустота…
Твой облик был? А может, не был…
Исчез. Лишь сочные цвета
Травы, деревьев, листьев, неба…
Наполненность – наполовину.
Внутри лишь боль пустот.
И вызвав чувств твоих лавину,
смеюсь… Ведь я не тот!
Ведь я – обман. Обман – мой облик.
Всегда опущен взгляд.
На зов твой страстный слаб мой отклик.
И паузу продля,
всегда тяну, тяну с ответом.
А ты, сгорая, ждешь…
Не верь же песням перепетым!
Мои ответы – ложь.
Хоть раз в глаза мои взгляни ты.
Чарует пустота?
А может, глубже чувства скрыты?
Я существо без дна.
Наполовину – эфемерность.
И я непобедим.
Тебя же манит та безмерность,
где я всегда один…
В клетке лунных лучей
бледной тенью ничьей,
выявляясь, возник
еле видимый лик.
Плавной тенью овал,
глаз туманный провал,
пряди лунных волос,
мягкой лункою нос,
голубой губ отлив —
облик-лик-перелив.
Полуявь, полумгла,
утомленья волна…
Словно ангел луны —
Лол. И тени длинны
от ресниц… Вспыхнул взгляд,
и глазницы горят.
Но в улыбке – покой.
Лол прозрачной рукой
в клетку манит меня,
метко луч проведя,
словно мостик, к двери.
Слово слышу: войди.
Внутрь сделаю шаг.
Таю… Тени и мрак…
Вверх плывет лунный лифт.
Век моих перелив,
губ отлив голубой
расплываются мглой…
Лифт летит! Не успеть.
Лик все явственней – Смерть.
«Я смог не чувствовать, ведь кровь твоя…»
Я смог не чувствовать, ведь кровь твоя
сильней всего на этом белом свете!
Жгла жажда разум. В исступленьи я
убил все чувства. Тьме благодаря,
я вынес пытку, за любовь в ответе.
Вновь человек! Но больно без тебя…
«Ты не стучи. Я не отвечу…»
Ты не стучи. Я не отвечу.
Меня давно в том доме нет.
Тебе не выйду я навстречу.
Смотри – зарос травой мой след.
Смотри – закат горит так ярко!
Но ночь его погасит тьмой.
Лучи зари потухнут мягко…
Так тает взгляд прощальный мой.
Смотри – туманная дорога
бежит от дома моего.
Зачем стоишь ты у порога?
Уйди, не думая, легко.
Иди вперед, не пряча взгляда.
Перед тобой открыт весь свет.
Но не ищи меня, не надо…
Меня давно на свете нет.
Черная вязь ограды,
кованых роз букет.
Мне здесь уже не рады,
места живым здесь нет.
Кладбище – парк для мертвых.
Тени скользят в ночи…
Зыбь силуэтов блеклых…
Тают луны лучи.
Мне здесь уже не место.
И распрямилась петля.
В жизнь я вернулся смертным,
срок свой земной продля.
Вечности мне не надо.
Радует день любой.
Лучшая мне награда:
в сердце живом – любовь!
* * *
Из дневниковых записей 20-х годов, ХХ века:
