А глаз , подбитый в нeдрах ночи,
Как радуга цвeтет .
Так , соблюдая день субботнiй,
Плетется он -- когда
Глядит из каждой подворотни
Веселая нужда;
А дома -- руганью крылатой,
От ярости блeдна,-
Встрeчает пьянаго Сократа
Суровая жена!
1913.
Петербургскiя строфы.
Н. Гумилеву.
Над желтизной правительственных зданiй
Кружилась долго мутная метель,
И правовeд опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.
Зимуют пароходы. На припекe
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна -- как броненосец в докe -
Россiя отдыхает тяжело.
А над Невой -- посольства полумiра,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства крeпкая порфира,
Как власяница грубая, бeдна.
Тяжка обуза сeвернаго сноба -
Онегина старинная тоска;
На площади Сената -- вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка...
Черпали воду ялики, и чайки
Морскiя посeщали склад пеньки,
Гдe, продавая сбитень или сайки,
Лишь оперные бродят мужики.
Летит в туман моторов вереница;
Самолюбивый, скромный пeшеход -
Чудак Евгенiй -- бeдности стыдится,
Бензин вдыхает и судьбу клянет !
1913.
x x x
В душном барe иностранец ,
Я нерeдко, в час глухой,
Уходя от тусклых пьяниц ,
Становлюсь самим собой.
Дeв полуночных отвага
И безумных звeзд разбeг ,
Да привяжется бродяга,
Вымогая на ночлег .
Кто, скажите, мнe сознанье
Виноградом замутит ,
Если явь -- Петра созданье,
Мeдный всадник и гранит ?
Слышу с крeпости сигналы,
Замeчаю, как тепло.
Выстрeл пушечный в подвалы,
Вeроятно, донесло.
И гораздо глубже бреда
Воспаленной головы -
Звeзды, трезвая бесeда,
Вeтер западный с Невы...
1913.
Лютеранин .
Я на прогулкe похороны встрeтил
Близ протестантской кирхи, в воскресенье.
Разсeянный прохожiй, я замeтил
Тeх прихожан суровое волненье.
Чужая рeчь не достигала слуха,
И только упряжь тонкая сiяла,
Да мостовая праздничная глухо
Лeнивыя подковы отражала.
А в эластичном сумракe кареты,
Куда печаль забилась, лицемeрка,
Без слов , без слез , скупая на привeты,
Осенних роз мелькнула бутоньерка.
Тянулись иностранцы лентой черной
И шли пeшком заплаканныя дамы,
Румянец под вуалью, и упорно
Над ними кучер правил вдаль, упрямый.
Кто б ни был ты, покойный лютеранин ,
Тебя легко и просто хоронили.
Был взор слезой приличной затуманен ,
И сдержанно колокола звонили.
И думал я: витiйствовать не надо.
Мы не пророки, даже не предтечи,
Не любим рая, не боимся ада,
И в полдень матовый горим , как свeчи.
1912.
Айя-Софiя.
1.
Айя-Софiя -- здeсь остановиться
Судил Господь народам и царям !
Вeдь купол твой, по слову очевидца,
Как на цeпи подвeшен к небесам .
2.
И всeм примeр -- года гстинiана,
Когда похитить для чужих богов
Позволила ?фесская Дiана
Сто семь зеленых мраморных столбов .
3.
Куда-ж стремился твой строитель щедрый,
Когда, душой и помыслом высок ,
Расположил апсиды и экседры,
Им указав на запад и восток ?
4.
Прекрасен храм , купающiйся в мiрe,
И сорок окон -- свeта торжество;
На парусах под куполом четыре
Архангела прекраснeе всего.
5.
И мудрое сферическое зданье
Народы и вeка переживет ,
И серафимов гулкое рыданье
Не покоробит темных позолот .
1912.
Notre Dame.
1.
Гдe римскiй судiя судил чужой народ -
Стоит базилика,-- и радостный и первый,
Как нeкогда Адам , распластывая нервы,
Играет мышцами крестовый легкiй свод .
2.
Но выдает себя снаружи тайный план !
Здeсь позаботилась подпружных арок сила,
Чтоб масса грузная стeны не сокрушила,
И свода дерзкаго бездeйствует таран .
3.
Стихiйный лабиринт , непостижимый лeс ,
Души готической разсудочная пропасть,
Египетская мощь и христiанства робость,
С тростинкой рядом -- дуб и всюду царь -- отвeс .
4.
Но чeм внимательнeй, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищныя ребра,-
Тeм чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам .
1912.
О. Мандельштам . Tristia. Petropolis, Петербург -Берлин , 1922.
Настоящее изданiе отпечатано в количествe трех тысяч экземпляров . Из них сто нумерованных .
Обложка и марка работы М. В. Добужинскаго. Отпечатано в типографiи Зинабург и Ко. в Берлинe в 1922 году для издательства "Петрополис ".
x x x
-- Как этих покрывал и этого убора
Мнe пышность тяжела средь моего позора!
-- Будет в каменной Трезенe
Знаменитая бeда,
Царской лeстницы ступени
Покраснeют от стыда,
.................
.................
И для матери влюбленной
Солнце черное взойдет .
-- О, если б ненависть в груди моей кипeла -
Но, видите, само признанье с уст слетeло.
-- Черным пламенем Федра горит
Среди бeлаго дня.
Погребальный факел горит
Среди бeлаго дня.
Бойся матери, ты, Ипполит :
Федра -- ночь -- тебя сторожит
Среди бeлаго дня.
-- Любовью черною я солнце запятнала
Смерть охладит мой пыл из чистаго фiала...
-- Мы боимся, мы не смeем
Горю царскому помочь.
Уязвленная Тезеем
На него напала ночь.
Мы же, пeснью похоронной
Провожая мертвых в дом ,
Страсти дикой и безсонной
Солнце черное уймем .
1916
Звeринец .
1
Отверженное слово "мир "
В началe оскорбленной эры;
Свeтильник в глубинe пещеры
И воздух горных стран -- эфир ;
?фир , которым не сумeли,
Не захотeли мы дышать.
Козлиным голосом , опять,
Поют косматыя свирeли.
2
Пока ягнята и волы
На тучных пастбищах водились
И дружелюбные садились
На плечи сонных скал орлы,-
Германец выкормил орла,
И лев британцу покорился,
И галльскiй гребень появился
Из пeтушинаго хохла.
3
А нынe завладeл дикарь
Священной палицей Геракла,
И черная земля изсякла,
Неблагодарная, как встарь.
Я палочку возьму сухую,
Огонь добуду из нея.
Пускай уходит в ночь глухую
Мной всполошенное звeрье.
4
Пeтух , и лев , темно-бурый
Орел , и ласковый медвeдь -
Мы для войны построим клeть,
Звeриныя пригрeем шкуры.
А я пою вино времен ,
Источник рeчи италiйской,
И, в колыбели праарiйской,
Славянскiй и германскiй лен .
5
Италiя, тебe не лeнь
Тревожить Рима колесницы,
С кудахтаньем домашней птицы
Перелетeв через плетень?
И ты, сосeдка, не взыщи:
Орел топорщится и злится.
Что, если для твоей пращи
Тяжелый камень не сгодится?
6
В звeринцe заперев звeрей,
Мы успокоимся надолго,
И станет полноводнeй Волга,
И рейнская струя свeтлeй.
И умудренный человeк
Почтит невольно чужестранца,
Как полубога, буйством танца,
На берегах великих рeк !
1916
x x x
В разноголосицe дeвическаго хора
Все церкви нeжныя поют на голос свой,
И в дугах каменных Успeнскаго собора
Мнe брови чудятся, высокiя, дугой.
И с укрeпленнаго архангелами вала
Я город озирал на чудной высотe.
В стeнах Акрополя печаль меня снeдала,
По русском имени и русской красотe.
Не диво ль дивное, что вертоград нам снится,
Гдe рeют голуби в горячей синевe,
Что православные крюки поет черница:
Успенье нeжное -- Флоренцiя в Москвe.
И пятиглавые московскiе соборы
С их итальянскою и русскою душой
Напоминают мнe -- явленiе Авроры,
Но с русским именем и в шубкe мeховой.
1916
x x x
На розвальнях , уложенных соломой,
Едва прикрытые рогожей роковой,
От Воробьевых гор до церковки знакомой
Мы eхали огромною Москвой.
А в Угличe играют дeти в бабки,
И пахнет хлeб , оставленный в печи.
По улицам меня везут без шапки,
И теплятся в часовнe три свeчи.
Не три свeчи горeли, а три встрeчи,
Одну из них сам Бог благословил ,
Четвертой не бывать,-- а Рим далече,
И никогда он Рима не любил .
Ныряли сани в черные ухабы,
И возвращался с гульбища народ .
Худые мужики и злыя бабы
Лущили сeмя у ворот .
Сырая даль от птичьих стай чернeла,
И связанныя руки затекли.
Царевича везут -- нeмeет страшно тeло,
И рыжую солому подожгли.
1916
Соломинка
I
Когда, соломинка, ты спишь в огромной спальнe
И ждешь, безсонная, чтоб , важен и высок ,
Спокойной тяжестью -- что может быть печальнeй -
На вeки чуткiя спустился потолок ,
Соломка звонкая, соломинка сухая,
Всю смерть ты выпила и сдeлалась нeжнeй,
