Окончив в 1859 году училище, Апухтин определился на службу в министерство юстиции. Особого рвения на службе он не проявил. По свидетельству одного из современников, Апухтин был одним из шестнадцати сотрудников министерства, кто подписал в 1861 году прошение в защиту арестованных по политическим мотивам студентов университета.[12] Это был не героический, но гражданский поступок, поскольку и время начавшихся реформ было отмечено «подозрительностью, наклонностью сначала хватать, потом расследовать».[13]
В начале 1860-х годов Апухтин печатается в разных журналах. Чаще всего в «Искре». Но сотрудничество в «Современнике» прекращается. О несбывшихся надеждах относительно Апухтина поспешил заявить в фельетоне, посвященном итогам 1860 года, язвительный Новый Поэт (И. И. Панаев).[14] А Добролюбов в июне 1861 года писал Н. Г. Чернышевскому из Италии: «Я знаю, что, возвратясь в Петербург, я буду по-прежнему… наставлять на путь истины Случевского и Апухтина, в беспутности которых уверен».[15]
Апухтин, в свою очередь, осознает свое расхождение с радикально настроенными «отрицателями». В 1862 году в журнале братьев Достоевских «Время» он публикует программное стихотворение «Современным витиям», в котором заявляет о своей особой позиции «посреди гнетущих и послушных»:
Нестерпимо – отрицаньем жить…
Я хочу во что-нибудь да верить,
Что-нибудь всем сердцем полюбить!
Свой путь к истине, «земле обетованной» Апухтин мыслит как путь-подвиг, путь-страдание. Но поэт представляет себе этот путь не в конкретных формах сегодняшней жизни, а как служение вневременному, вечному идеалу «под бременем креста» («Современным витиям»).
Апухтин в неспокойное время 1860-х не примкнул ни к левым, ни к правым. Он в эти годы все реже и реже печатается, мало пишет, перестает, как он выразился, «седлать Пегаса». Бурная эпоха 60-х годов мало коснулась его, как поэт он ее почти «не заметил». Критик А. М. Скабичевский, пожалуй, с излишней категоричностью написал об этом так: «Перед нами своего рода феномен в виде человека 60-х годов, для которого этих 60-х годов как бы совсем не существовало и который, находясь в них, сумел каким-то фантастическим образом прожить вне их».[16]
Апухтин захотел остаться в стороне от общественной и литературной борьбы, вне литературных партий и направлений.«…Никакие силы не заставят меня выйти на арену, загроможденную подлостями, доносами и… семинаристами!» – писал он в письме к П. И. Чайковскому в 1865 году.[17] Апухтин предпочел остаться вне группировок и оказался вне литературы. Он любил называть себя «дилетантом» в литературе. В юмористическом стихотворении «Дилетант» он, подражая «Моей родословной» Пушкина, написал:
Что мне до русского Парнаса?
Я – неизвестный дилетант!
Зарабатывать деньги литературным трудом казалось ему делом оскорбительным. О своей поэме «Год в монастыре» (1883) после ее опубликования он сказал, что она «обесчещена типографским станком». Как свидетельствует современник Апухтина, «на вопрос одного из великих князей, почему он не издает своих произведений, он ответил: „Это было бы все равно, ваше высочество, что определить своих дочерей в театр-буфф“».[18] Такое отношение к литературному труду во второй половине XIX века было уже явным анахронизмом.
При всем том литературное творчество всегда оставалось главным делом жизни Апухтина. Он был очень взыскательным, профессионально умелым литератором. Уже ранние произведения Апухтина поразили читателей виртуозным владением стихом, выдающимся поэтическим мастерством. А после смерти поэта С. А. Венгеров писал, что в его стихах была изысканность, но изысканность «естественная, непринужденная».[19] Стихи Апухтина никогда не кажутся тяжеловесными, вымученными. Это не только свидетельство таланта, но и следствие упорного профессионального труда.
При всех заявлениях Апухтина о своем дилетантстве у него были свои продуманные творческие принципы, свои авторитеты, своя эстетическая позиция. В литературе для Апухтина было два высших авторитета: Пушкин и Лев Толстой. Об этом он говорил неоднократно.
«Пушкин, – писал М. И. Чайковский, – поэт, драматург, романист и человек – были в одинаковой степени возвышенным идеалом всей его жизни».[20] Человек, не понимающий и не принимающий Пушкина, был Апухтину чужим.
Оторванность Апухтина от «сегодняшней» жизни не следует преувеличивать. Он обладал чутким ухом и умел быстро и остро реагировать на события дня. Все это ярко проявилось в его юмористических произведениях, многие из которых были написаны в 60-е годы. Современник, знавший Апухтина с юных лет, свидетельствовал: «Комизм в нем бил ключом, остроумие его было всегда блестящее, всегда меткое, всегда изящное и художественное».[21] Примером может послужить «Эпиграмма», где сказано, что Тимашев (в то время министр внутренних дел, скульптор-любитель) «лепит хорошо, но министерствует нелепо».
В середине 1860-х годов поэт некоторое время служил в Орле чиновником по особым поручениям при губернаторе. В мартовской книжке «Русского слова» за 1865 год Апухтин прочитал статью Д. И. Писарева «Прогулка по садам российской словесности», в которой критик несколько раз крайне резко высказался о Пушкине, назвав его «устарелым кумиром», а его идеи «бесполезными». Апухтин воспринял эти суждения критика как личный выпад: 15 и 17 марта он прочел в Орле две публичные лекции на тему «О жизни и сочинениях Пушкина», в которых резко спорил с писаревской статьей и его концепцией.[22]
Именно к этому времени относятся резкие выступления Апухтина против социально активного демократического искусства. Но это не означало, что он изменил гуманистическим идеалам своей юности, когда были созданы «Деревенские очерки». В 1864 году он работает над поэмой «Село Колотовка». Написанные части поэмы отмечены горячим чувством любви к «бедному полю», сочувствием к «бездольным братьям». «Из всех произведений Апухтина периода зрелости, – отметил современный исследователь, – наиболее близки Некрасову именно эти отрывки из поэмы „Село Колотовка“».[23] Но резкие высказывания и категоричные декларации демократической критики, в том числе и статьи Д. И. Писарева, ниспровергавшие Пушкина, очевидно, возмутили и испугали Апухтина. Это помешало ему понять истинный смысл мощного демократического движения 60-х годов.
Весной 1865 года Апухтин возвращается из Орла в Петербург. С той поры он сравнительно редко покидает столицу: поездка в Святые горы на могилу Пушкина, на остров Валаам вместе с П. И. Чайковским, несколько поездок по стране – в Орловскую губернию, в Москву, Ревель, Киев и несколько выездов за границу – в Германию, Францию, Италию.
В 1860-е годы в Петербурге знают Апухтина – завсегдатая некоторых светских салонов, заядлого театрала, участника любительских спектаклей, завоевавшего признание в ролях Молчалина и Фамусова, блестящего рассказчика, автора экспромтов, но почти не знают Апухтина-поэта.
Апухтину не было еще и тридцати, когда он заболел тяжелым недугом – ожиреньем, которое не поддавалось лечению.
В 70-е годы Апухтин по-прежнему мало печатается, пишет только для себя и ближайших друзей. Но стихотворения его получают все большее и большее распространение: их переписывают, композиторы сочиняют романсы на слова Апухтина, его произведения регулярно включаются в сборники «Чтец-декламатор», их читают с эстрады. Так что, написав в стихотворении «П. Чайковскому» (1877) «А я, кончая путь „непризнанным“ поэтом», Апухтин был не точен. К концу 70-х годов он был уже литературной знаменитостью.
В 80-е годы Апухтин регулярно печатается в различных периодических изданиях.[24]
Первый сборник его вышел в 1886 году тиражом 3 000 экземпляров. Сборник выдержал три прижизненных и семь посмертных изданий.
Но и в пору своей наивысшей популярности Апухтин держится в стороне от литературной жизни. Правда, он участвует в нескольких литературных сборниках, издававшихся в благотворительных целях: в пользу пострадавших от неурожая в Самарском крае («Складчина», 1874), в сборнике «Братская помочь пострадавшим семействам Боснии и Герцеговины» (1876) и в издании, подготовленном Комитетом Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым (1884).
Единственное событие, ради которого Апухтин добровольно и охотно изменил своему правилу держаться в стороне от литературных дел, – открытие в Москве памятника Пушкину. М. И. Чайковский писал: «Очень щепетильный во всяких разговорах о деньгах, – он суетится, ездит, просит, чтобы собрать сумму на памятник Пушкину и к 400 рублям своей коллекты присоединяет из своих, по его собственному выражению, „ограниченных средств“ – 100 рублей».[25] И один из самых горьких дней в жизни Апухтина – об этом можно судить по его письмам и воспоминаниям близких ему людей – день открытия памятника (1880), на которое его не пригласили.
