Какого-либо страха, принципов и видимости тьмы.
Так мысли вот летали, в то время как клетки отдыхали, наслаждаясь пиром за столом:
Там был я, Афродита, Ясони и Венера.
В бокалах блестела вода из реки Лета.
Так же лежали кисти винограда.
И лепестки увядших роз из Гулистана позади меня.
И Афродита воспела в оргии от созерцания,
И она же закричала: вот эталон любви!
И Ясон, в придачу к этому, свой голос яркий, облек в смысл величавый и сказал: «Смотри! Смотри: их чувства- волны, а так же Мариан (впадина)! да и в принципе, Золотое руно- их отношения, соитие Агапе, Строге, Эрос, Мании, Людус и Прагмы!»
Я же молчал, слушал «в пол уха».
А мысли были заняты лишь ей.
Я зеркало достал из-под зада.
На себя смотрел.
А мысли снова в полете крылья отрастили. и полетели, уводя от стола:
«Какое ж тело великолепно.» произносил я тихо о себе.
И медленно, словно лениво,
Голову свою я наклонил.
И блеск от света, отошедших от тела,
В зеркало попав ударил в глаз.
«Ай, как больно, но при этом- великолепно. мое тело жемчуг, шелк, что тут уж сказать»
После чего меня настигли воспоминания:
Ее наружность куда величественней моей.
Но кто уж знает, может я ошибся. чувства?
— Они способны правду новую сотворить.
Они способны с транс ввести, сон и упоение.
И после окажется, что ты чувствами пленен.
И вот, закончив размышления. я встал из за стола.
Отошел от Афродиты, Ясона и Венеры.
Все так же, не слушая со всем вниманием их.
Они пленили меня, просили возвратиться.
Но я уже был почти у Гулистана
На смертном одре
На смертном одре он.
Толпа- во круг него стояла.
Она взирала зоркими глазами.
А он бархатными лишь мог:
«Посмотрите, *кхх… братцы,
Что со мной сделала Судьба! мои руки! о, мои руки! пожалейте же меня!»
И голос к небу возопил,
И руки на сердце положил.
И кто-то сзади прошептал:
«Фу… протеолиз у него, походу.»
И все смотрели, словно попали в кинематографию без друга- слов.
Он их не просил, но они все же,
Прониклись угрюмостью лика своего.
А желать обозревать это
Полуживой и не помышлял.
И после минутного, казалось, молчанья.
Из груды тел, протиснулось озаренное лицо:
«Я знаю, кто тебе поможет.»
Предсмертный широким взглядом посмотрел и проговорил:
«И кто же это, не томи».
Пусть пре до мной предстанет он!»
«Но ser, тут такое дело:
Вы сами должны явиться к нему.
Но на предсмертном одре, умирающий крикнул:
«Сгинь, мразь, я не могу!
Не видишь ли что ли?! я же калека!
Идти не могу. ноги гниют!»
И тут же его выгнали с квартиры.
Немного возни…
Немного возни и вот снова-
Кино без слова.
И вот снова, зоркие зеницы,
И отсутствие рук.
На следующий день он умер.
А толпа? эх, если б обомлела она.
Его тело весело в прохожей.
А рядом с ней- опрокинутый стул.
И в толпе прозвучал диалог лепетом:
«Он сам?
— Сам.
— Дошел.
— Да, дошел»
Суета все и томление духа.
Суета все и томление духа.
Все что под солнцем творит человек.
И каждый вздох будучи смыслом
Обречен скитаться в поисках цель.
И мозг непостижимым образом,
Способен употребить радость… что он есть.
Смысл- вот вопрос существования.
Либо мы есть, либо нас нет…
Эх… давненько я не внимал слов таки.
«Не знакомый очень старый их сказал:
Ни что не имеет никакого значения,
Да и мозг… эх… разве ты есть?»
Сущность изменена, но не во всем.
Мы не стали богами.
Да и возможно ли увидеть хоть раз
Существо, что не дремлет в утробе.
В утробе же тот, кто в теле живом, преисполнился в умерщвление.
Оно не живет, но тело хочет лишиться понимания сего.
И я заключенный, тоже, полуживой.
Только вот в ином направлении:
Тело… мертво, но разум живет.
И от этого невыносимо плохо.
И вновь вопрос о смысле жизни
И вновь вопрос о удовлетворенности ей.
Разве жить можно в смерти:
Я всегда хочу умереть.
Осталось дождаться лишь лета.
И я обрету покой?
Иван
Однотипен он внутри,
И с наружи та же тема.
Но в глазах, в отличие от толпы,
Нет страха, только сила,
Сила мыслей:
Если надо/захотел- не колебься, как Декарт.
И философией такой живя,
Иным человеком стал, меня тем увлеча.
Её лицо
Её лицо подобно богу,
Что никому не передать.
Глаза, глаза, о боги!
Лучше б не видела их я.
Ведь они прекрасней неба.
В них космос и земля.
И свет сапфира, словно солнце,
Ослепляет вновь меня.
Она была похожа на икону матери святой.
И я поэтому, в мучениях, от неё движения ждал.
Прошло не много времени, хоть и казалось, в ожидании,
Мученье долгим для
