Дар
Я принес тебе запястий пару.
Думал, ты обрадуешься дару.
Приложив к руке витые звенья,
Ты взглянула, но через мгновенье
Удалилась в дом и там, в забвенье,
Может быть, их бросила без дела.
Ночью я пришел, и мы простились.
На руках запястья не светились.
Ты их не надела.
Нужен ли дарителю отдарок?
Почему он помнит про подарок?
Спелый плод, упав, не возвратится,
Но разлукой ветвь не тяготится.
Ветру отдавая песню, птица
Разве это делает с оглядкой?
Кто дарить умеет во вселенной —
Дарит безраздельно, без размена,
Дарит без остатка.
Дар принять тому дано уменье,
Кто понять способен смысл даренья.
Видится ему в зерне жемчужном
Труженик, с его трудом натужным,
Что жемчужниц ловит в море южном.
А иному вынутый из створок
Жемчуг мнится легкою добычей.
Сам не дарит – не его обычай!
Дар таким не дорог.
Я с собой в разладе, в споре жарком:
Что достойно в мире стать подарком?
Нет ему названья, нету меры.
Разве белый, розовый иль серый
Жемчуг из сокровищниц Куберы?[61]
Все ничтожно для моей любимой!
Оттого взываю к сердцу милой,
Чтоб оно безделку превратило
В дар неоценимый.
Не хочу, как пчела, наполнять ненасытные соты,
Растрачивать весны на суетные заботы.
Пчела никогда не найдет
Драгоценный тайник рассвета – сокровищницу
щедрот,
В трудах с восхода и дотемна,
Своим жужжаньем оглушена,
Пчела не знает, что вся природа цветет-поет,
Не знает сокрытую в лепестках нежнейшую грусть,
Лишь полет за добычей знает пчела наизусть, —
Не видит лесных полян,
Не видит хмельных лиан,
Не прочтет посланье весны в расцветке легкого
лепестка.
Пчелиная цель – капелька меду, путь – от цветка
до летка.
Ликует душа в полете, как вольная птица,
Все выше стремится.
Необъятное небо на легких крыльях неся,
Ищет мед золотой, который взвесить нельзя.
Тот мед – сладчайший, благоуханный —
Душа берет, и берет невозбранно,
Ибо его источает рассвет.
В этом полете ни злобы, ни зависти нет,
Ни оглушенного слуха, ни ослепленного взгляда,
А в меде – ни горечи, ни затаенного яда…
Где жизни теченье сливалось
С течением небытия,
Где время для нас обрывалось,
Однажды сошлись ты и я.
А нынче каким океаном
Плыву я к неведомым странам?
Мне челн одинокий – жилище,
И волны бьют в утлое днище.
Плыву и плыву, вспоминая:
Где низкого неба края
Срезает граница земная,
Однажды сошлись ты и я.
Бок о бок сидели мы двое,
И я, в забытьи наяву,
Постиг, чье дыханье живое
Колеблет густую траву
И с радостью проникновенной
Пронзает глубины вселенной.
Я понял, как звездная сила
Блеснула и сумрак сразила.
Как трепетно, неудержимо
Дыханье летит бытия,
Я понял, когда недвижимо
Сидели вдвоем ты и я.
Мы в небо глядели. Вовеки,
Сдавалось, нам рук не разнять.
Ни разу не дрогнули веки,
Уста замыкала печать.
Я понял, что слова граница
В груди мирозданья таится,
Где – в самой его сердцевине —
Богиня играет на ви́не.
Я понял ее сопричастье
К причинам того забытья,
Когда от щемящего счастья
Рыдали вдвоем ты и я.
Я понял, как ветру фальгуна
Губительно пламя свое.
Заря улыбается юно,
Стирая себя самое.
Как в море вливаются реки,
Чтоб там затеряться навеки,
Как ночь в состязанье с рассветом
Стремятся погибнуть при этом,
Как молния самозабвенно
В себя мечет стрел острия,
Я понял, когда дерзновенно
Играли вдвоем ты и я.
Из книги «Мохуа»[62] («Мохуа»)
1929
В бездождие из тучи в час полдневный
Раздался голос гневный,
И, проклиная все на свете,
Завыл злой ветер,
И, вихри желтые волос сплетая с облаками,
Мудрец Дурваса[63] извергал из глаз кровавых
пламя.
Принес тебе я в дар в тот вечер мглистый
Кадамбы цвет душистый.
В унылом сумраке ненастья
Без песен счастья —
На каждом лепестке цветов сквозь капли дождевые
Еще лучилось солнце дня, как грезы золотые.
Когда к нам облака на небосклоне
Восточный ветер гонит
И бьет дождь месяца срабона
Лес исступленно,
Кадамба пламенно цветет под сумеречной тенью
И наполняет гнезда птиц дыханием цветенья,
Все дерево стоит в цветах,
В цветенье их – тебе мой дар, они не падают
во прах.
Подруга, под покровом темноты
Ты принесла мне в дар цветы.
Томился я, склонясь бессильно,
Не тлел светильник,
Лишь светляки средь листьев пальм мерцали чуть
заметно,
У двери ты стояла молчаливо,
И я спросил пытливо,
Твоим молчаньем озадачен:
«Что дар твой значит?»
На каждом лепестке цветов звенели капли ливня,
К цветам я руку протянул сквозь темноту
призывно.
Коснувшись их, я вздрогнул, и все тело
Как будто зазвенело,
Наполнясь музыкой веселой
От их укола.
Я понял, что на мой вопрос ответить было трудно:
В душе под терниями мук скрывается подспудно
Сокровищ клад богатый —
Вот что мне в дар дала ты.
Иль женщинам нельзя вести борьбу,
Ковать свою судьбу?
Иль там, на небе,
Решен наш жребий?
Должна ль я на краю дороги
Стоять смиренно и в тревоге
Ждать счастья на пути
Как дара неба… Иль самой мне счастья не найти?
Хочу стремиться
За ним в погоню, как на колеснице,
Взнуздав неукротимого коня.
Я верю: ждет меня
Сокровище, которое, как чудо,
Себя не пощадив, добуду.
Не робость девичья, браслетами звеня,
А мужество любви пусть поведет меня,
И смело я возьму венок мой брачный,
Не сможет сумрак тенью мрачной
Затмить счастливый миг.
Хочу я, чтоб избранник мой постиг
Во мне не робость униженья,
А гордость самоуваженья,
И перед ним тогда
Откину я покров ненужного стыда.
Мы встретимся на берегу морском,
И грохот волн обрушится, как гром, —
Чтоб небо зазвучало.
Скажу, с лица откинув покрывало:
«Навек ты мой!»
От крыльев птиц раздастся шум глухой.
На запад, обгоняя ветер,
Вдаль птицы полетят при звездном свете.
Творец, о, не лиши меня ты дара речи,
Пусть музыка души звенит во мне при встрече.
Пусть будет в высший миг и наше слово
Все высшее в нас выразить готово,
Пусть льется речь потоком
Прозрачным и глубоким,
И пусть поймет любимый
Все, что и для меня невыразимо,
Пусть из души поток словесный хлынет
И, прозвучав, в безмолвии застынет.
Полаша горделивый вид
Меня не привлечет.
Ашоки[64] слава, бокула почет,
Поэт, устанешь славить ты
И малоти и моллики[65] цветы.
О Мохуа, по-деревенски просто
Зовешься ты, но по осанке, росту
Ты так же величава и горда,
Как женщина труда,
И деревом моим любимым
С достоинством неколебимым
Стоишь в лесу ты, устремив
Высоко к небу свой порыв.
Средь пальм и зарослей баньяна
Ты утром рано
С приветом солнцу шлешь поклон.
Темнеет, хмурясь, небосклон,
В лесу тревожен шум ветвей,
И завывает жгучий суховей,
Но от него спешат укрыться
В твоей листве, как гости, птицы.
В дни засухи по диким тропам
Голодным скопом
Лесные звери тихо бродят
И подаяние твое находят.
Строга, сурова,
Ты, как отшельник, претерпеть готова
Лишения и горести одни, —
Но видел я тебя в другие дни,
Как трепетно в цветенье ты встречала
Весны начало,
Наполнив чашечки цветов вином
Для пчел, гудящих радостно кругом,
И дев лесных, копивших сок цветочный
Для пляски под луной полночной.
В тебе живительный источник сил.
О, как в стволе он тайно накопил,
Такой пленительный весенний пыл?
И я шепчу тебе наедине,
Что имя «Мохуа» я дам моей жене.
