«Что ты плачешь, мой друг, как ребенок?..»
Что ты плачешь, мой друг, как ребенок?
Всё забудь, что ты можешь забыть,
Руль направь по теченью спросонок
И плыви, и плыви… чтобы плыть…
Не тверди, что не дремлет сознанье,
Что томит тебя сытости рай,
И святым покрывалом страданья
Примиренной души не скрывай.
Молодым ядовитым упреком
Правды, правды в себе не буди,
В поединке с хохочущим роком
Не подставь беззаветной груди…
Всё пройдет, этой смелости ласки,
Горделивой свободы обман,
Потускнеют манящие краски
И сольются в далекий туман.
Снова будешь доволен судьбою,
Снова будешь смеяться, любить,
Снова мелочь иголкою злою
Будет сердце пустое язвить…
«В сердце, не знавшем отрады…»
В сердце, не знавшем отрады,
Камень тяжелый лежал.
В каменном сердце громады
Жил человек и молчал.
Мир был ему непостижным,
Он, словно камень, был нем…
Ах, если б сердце недвижным,
Каменным было совсем!
Однотонным напевом поет иерей;
Восковое лицо средь подушек;
В светотенях мигающих, тонких свечей
Много сморщенных, желтых старушек.
Безресничные веки и впившийся взгляд;
Остроносые; губы, как нитки.
Все достойны и чинны. И зорко глядят,
Чтоб свечой не закапать накидки.
Наклоняясь и тихо, беззубо шепча,
Говорят они – скоро ль зароют,
Почему новый поп, сколько стоит парча,
Сколько место на кладбище стоит.
Подойдет приложиться – строга, как сова,
А глаза любопытные видишь,
И, как будто в слезах, раздаются слова:
«Ты земля есть и в землю отыдешь»…
«Где вы дворяне протеста…»
Где вы дворяне протеста,
Рыцари ордена злости?
Где ваша шпага-невеста,
Где же врагов ваших кости?
Где языков ваших жало?
Кто из вас бурю пророчит?
«Спесь я со всех посбивало!» –
Весело Время грохочет.
Люди изящны и гибки,
Лентою вьется толпа…
Белые платья, улыбки
И грациозные па.
Пары прелестные томно
Вальс закачал и унес;
Очи то смелы, то скромны,
Змеи тяжелые кос…
Плавные, нежные льются
Звуки, как светлые сны;
Тонкие талии гнутся,
Хитро-послушны, нежны…
О, как запястья сверкают,
Сколько опущенных век!
Много они обещают
Диких, мучительных нег…
Все разбрелися по парам,
Вальс понемногу затих…
Дышат истомой и жаром
Множество тел молодых.
Блещут мужские остроты,
Блещут у дам веера,
Будит тревожное что-то
Слов и улыбок игра…
Грянул вдруг грохот… Отлично!
Это мазурка идет.
Дерзостно, молодо, зычно
Вынеслась пара вперед.
Веселы нервные скрипки,
Топот и шпоры гремят,
Белые платья, улыбки,
Так и летят, и летят…
Всё так блестяще-богато,
Ярко сверкает весь зал…
Кажется мне, я куда-то
В замок волшебный попал…
Только… Не знаю… Мой разум
Что-то мне шепчет сквозь шум…
Этим веселым проказам
Будто не верит мой ум.
Шепчет — лишь фея устанет,
Стоит к подъезду пойти,
Фея с извозчиком станет
Долго торговлю вести,
Будет, сердита, как вьюга,
Ждать, пока встанет швейцар,
Сонная будет прислуга
Злиться на прихоти бар;
Ленты, улыбки, брильянты,
Злость этих милых острот,
Белые платья и банты
В будничный спрячут комод…
Что за глаза, что за шея!
Подлинно фея прошла…
Но… мне не верится, фея,
Будто ты лишь весела…
Платья обдуманы, шиты
Долго, тревожно и зло,
Эти остроты – избиты,
Эти брильянты – стекло.
Эта дурнушка немая,
Эти фаты, эти па…
Алчная, мелкая, злая,
Жалкая эта толпа.
Воют охрипшие скрипки,
Матери тупо молчат,
Белые платья, улыбки,
Так и летят, и летят…
Светит полная луна,
Прутья окон четки,
Ночь ясна и холодна,
Я прильнул к решетке.
Я открыл окно тюрьмы,
Сердце бьется-бьется,
С свежим воздухом из тьмы
Благовест несется.
Ах, он боль застывших снов
В сердце снова плавит –
Ночью связь и смысл миров
Наш мир звоном славит.
Ночью раб земных борозд,
Смертный и отчайный,
Славит трогательность звезд,
Плачет перед Тайной.
Бог, Ты слышишь этот звон?
Я припал к решетке.
Вижу – Вега, Орион…
Бог, мы мудры, кротки!
Я застыл, я не могу
Выразить волнений…
Черно, мертво на снегу
Вырезаны тени,
Окна смотрят под луной
Неподвижно строго,
Ходит черный часовой,
Звезд так много-много…
Воздух холоден и чист…
Оглянулся – старый
Бредит вор-рецидивист,
Лег пластом на нары.
Весь в морщинах бритый лоб,
Грубый облик вора…
Нашу камеру на гроб
Он обменит скоро.
Рядом с ним цыган лежит,
Черный, волосатый…
Лязг кандальный говорит,
Серые халаты…
Я прильнул к окну – щемят
Звоны и просторы,
Оглянулся – бредят, спят
Все убийцы, воры,
Где-то слышатся из тьмы
Хриплые проклятья…
Нет, я с ними! Я с людьми!
Я люблю вас, братья!
«Как тяжело… Как жжет меня сознанье…»
Как тяжело… Как жжет меня сознанье,
Что робок я, я – маленький червяк…
Что все дела, все мысли, все страданья –
Легки, малы и что их много так.
Как грустно мне, что будет время – снова
Проснутся песнь, ненужный, пошлый смех,
И старый спор, и блуд веселый слова,
И крик, и шум, и мелкий страх и грех.
Да, буду я с детьми пустыми мира
Смеяться, петь и им рукоплескать…
Нет, больше!.. Я… я им в разгаре пира
Сам о себе начну повествовать…
Я расскажу бесстыдно про паденья,
Я надсмеюсь над молодой тоской,
Шутя, отдам и эти им мгновенья,
Водящие сейчас моей рукой.
И буду я участием грязниться,
Участьем их! Зачем я бережу
Себя один? О, если бы забыться
Иль умереть… Да, да, я расскажу…
Как в математике, так и в социологии,
мы можем взять среднюю величину…
Масса именно и состоит из средних людей…
Кетлэ
Бывали великие годы,
Когда потрясались устои
И думали массы народа,
Рождались пророки, герои,
И мысль их, растя неустанно,
До шири небес доходила.
И мука, и вера, и сила
В них вопль вырывали: «осанна!»
Работой забитые мысли
О жизни, о правде, о Боге
Вдруг властно вставали и висли
Над странами тучей тревоги.
И копья ковались в деревне,
И страшные песни певались…
Все страсти людей подымались
И горе, и тяжко и древне…
И главное было, что сразу
Вдруг многие знали другое,
Смысл мира, невидимый глазу,
Могучее и неземное.
Но мысли, впервые свободны,
Лишь смутно касалися Тайны:
Усилия были отчайны,
Но были темны и бесплодны.
Надежды уйти от стенанья,
От юдоли, лжи и печали,
Рождали лишь кровь и мечтанья
И дикие споры рождали.
И властной рукой середина
В пределы смыкала восторги:
Под смех мещанина на торге
Всё вновь побеждала рутина.
«В моей душе, и сумрачной, и ждущей…»
