6. Она хрюкнула, увидев хорошенькую даму, и лениво вскочила в экипаж.
7. Ницше тронул поводья, и свинья, везомая рысаками, отирала пот, выступивший на лбу.
8. Студент постоял перед окном книжного магазина и пошел своей дорогой, стараясь держать себя независимо.
1. Много еще ужасов бывало…
1. Темнело. На востоке была синяя дымка, грустно туманная и вечно-скучная, а с бульвара неслись звуки оркестра.
2. Каждый точно сбросил с плеч свою скуку, а мальчишки и девчонки бегали по улицам с букетиками незабудок.
3. В тот час по всем направлениям можно было встретить угрюмых самокатчиков. В поте лица они работали ногами и сгибали спины; они угрожали звонками и таращили глаза, перегоняя друг друга.
4. В тот час философ возвращался домой своей деланной походкой, неся под мышкой Критику чистого разума.
5. Ему встретился на извозчике господин в котелке с рыжими отпрысками бороды.
6. Он сосал набалдашник своей трости, напевая веселую шансонетку.
7. Обменялись поклонами. Философ с деланной небрежностью приложил руку к фуражке, а сидящий на извозчике раздвинул рот, чтобы обнаружить свои гнилые зубы, и приветственно повращал кистью руки.
8. Не был он умником, но отец его отличался умом…
9. И то место, где они взаимно почтили себя приветствиями, опорожнилось… Справа виднелась спина философа и корешок Критики чистого разума, а слева — согбенный извозчик погонял свою клячу, увозя седока.
10. А над пустым местом из открытого окна раздавались плачевные звуки: «Аууу, аууу».
11. Это консерваторка пробовала голос.
1. Философ позвонил. И когда ему отворили, он швырнул на стол Критику чистого разума, а сам в беспредметной скуке упал на постель.
2. Последняя его мысль была такова: «Кант без Платона — туловище без головы». Он заснул и в мыслях своих был как бы без головы.
3. А бюст Иммануила Канта укоризненно качал головой и показывал язык спящему философу, стоя на письменном столе.
4. Философ спал. А над ним сгущались тени, вечно те же и те же, суровые и нежные, безжалостно мечтательные.
5. Сама Вечность разгуливала в одинокой квартире; постукивала и посмеивалась в соседней комнате.
6. Садилась на пустые кресла, поправляла портреты в чехлах.
7. Уже книжные шкафы бросали суровые тени, и тени встречались и, встречаясь, сгущались… Точно прятались в тени.
8. Но там никого не было, кроме Иммануила Канта и Платона, стоявших в виде поясных бюстов на столе.
9. Кант жаловался Платону на тугоумие молодого философа, а философ спал в час вечерних сумерек с бледным, ироническим лицом и сжатыми губами… И малый ребенок мог придушить его.
10. Его обдувал свежий ветерок после жаркого дня, ворвавшийся из открытого окна.
11. Из открытого окна неслись удары по мягкому: это жители подвального этажа выбивали пыль из мебели, вытащив ее на двор.
12. И он проснулся; и первою мыслью его была мысль о невозможности соединения учений Канта и Платона; и он поднял усталую голову со скомканных подушек; и он содрогнулся от вечернего холода.
13. И прямо в глаза ему смотрел резко очерченный месяц на темной, эмалевой сини… красный месяц.
14. Он вскочил в ужасе и схватил себя за голову; как безумно влюбленный, впился в бледнеющий круг.
15. Если бы снаружи заглянуть к нему в окно, страшно было бы увидеть лицо его, бледное, затененное, усталое.
16. Вечно так же и так же он глядел в дни весенних полнолуний.
17. Его нервы шалили, и он обратился к валерьяновым каплям.
1. А в соседней комнате висело огромное зеркало, отражавшее в себе вечно то же и то же.
2. Там был ужас отсутствия и небытия.
3. Там лежала на столе Критика чистого разума.
1. Была полночь. Улицы опустели.
2. Была одна улица вдоль сонной реки. К реке сбегали четыре переулочка.
3. Это был Первый Зачатьевский, Второй Зачатьевский, Третий Зачатьевский и, наконец, Четвертый Зачатьевский.
4. В небе словно играли вечные упражнения. Кто-то брал пальцем ту и другую ноту.
5. Сначала ту, а потом другую.
6. На опустелом тротуаре, озаренный фонарными огнями, семенил человечек в пенсне на вытянутом носе.
7. Ноги его были в калошах. Под мышкой он нес зонтик, хотя было тепло и сухо.
8. В руках он держал фолиант. Это было житие святого.
9. Он шагал неслышно, проплывая, как тень.
10. Он шел неизвестно откуда, и никто не мог сказать, куда он придет.
11. С противоположной стороны улицы открыли окно и подошли некие к окну.
12. То были две женщины с равнодушными, бледными лицами; они были худощавы и в черных чепцах.
13. Они были в черном. Старшая равнодушно указала на прохожего, заметив: «Поповский».
14. А уже Поповский проходил. Никакая сила не могла сказать, куда он придет.
15. Была отчаянная скука. В небе играли вечные упражнения; словно кто брал пальцем ту и другую ноту.
16. Сначала ту, а потом другую.
17. Едва кончал, как уже начинал.
1. Улица выходила на площадь. Поповский уже брел вдоль площади.
2. На площади коптил керосиновый фонарь.
3. Став против луны, можно было усмотреть над фонарем огромный, черный столб копоти.
1. Ночью ограбили квартиру. Два хитровца выломали замки, но, не найдя лучшего, унесли старые калоши.
2. Утром еще солнце не взошло, а уже камни белели. Извозчики не выезжали. Пешеходы не мешали тишине.
3. Было светлое безлюдие.
1. В подвалах спали. Спали на чердаках. Спали в палатах. Бедные и богатые, умные и глупые — все спали.
2. Иные спали, безобразно скорчившись, иные — разинув рты. Иные храпели. Иные казались мертвыми.
3. Все спали.
4. В палате для душевнобольных спали на одинаковых правах со здоровыми; лишь один душевнобольной меланхолик, мучимый коликами, ходил вдоль больничных постелей.
5. С ироническим, бледным лицом он пожимал плечами, наклоняясь к животно-глупым лицам спящих. Вдруг он закрыл лицо руками и закатился беззвучным хохотом.
6. Он кричал надтреснутым голосом: «Они не могут не спать и не есть! Они раздеваются для того, чтобы, накрывшись одеялом, омертветь! Они не могут не класть себе в рот посторонних предметов!
7. Что они делают?»
8. Но тут сильная боль в желудке прервала его размышления. Он насупил брови.
9. Розовый, солнечный луч ударил в оконную раму и озарил своим алым блеском сухое, безумное лицо.
10. И словно обуянный вещим предчувствием, он погрозил своим длинным, худым пальцем в окно, откуда рвался блеск розового утра.
11. Где и здоровые спали на одинаковых правах с больными.
1. Поповский был консерватор. Его ненавидели свободомыслящие за свободное отношение к их воззрениям.
2. Светлые головы супили свои безбровые лбы перед тщедушной фигуркой.
3. Он имел дерзость не бояться холостых зарядов, а настоящие пролетали над его головой, потому что очень мал ростом был Поповский.
4. Поповский был церковник. Он чурался диавола и прогресса. Он полагал, что мы доживаем последние дни и что все, что блещет талантом, от диавола.
5. На знакомых он подмечал налет бесовщины, а по вечерам читал Евангелие.
6. Поповский был насмешник. Его тонкие губы всегда кривились от чуть видной усмешки. Во всяком мнении он отыскивал смешное и все браковал.
7. Таков был Поповский, и никакая сила не могла его сделать иным.
1. Еще с утра Поповский ходил по своим знакомым рассказывать о своей начитанности.
2. Он был в калошах и держал под мышкой ненужный ему зонтик.
3. По разным направлениям тащились конки, а в небесах сиял свод серо-синий, свод страшный и скучный с солнцем-глазом посреди.
4. Над туманным городом играли вечные упражнения. И скука, как знакомый, милый образ, танцевала на семи холмах.
5. И там… наверху… кто-то пассивный и знающий изо дня в день повторял: «Сви-нар-ня».
6. Все то же и то же повторял изо дня в день.
1. В тот час зелено-бледный горбач, отправляясь в больницу, завязал свою щеку: у него болели зубы.
2. Он плохо завязался. Над головой его торчали два ушка.
3. И еще раз кто-то знающий сказал равнодушно: «Свинарня», а петух на мощеном дворике схватил за гребень своего противника.
4. Тут все съехало с места, все сорвалось, и осталось… бездонное.
1. А минуты текли. Пешеходы сменялись, как минуты… И каждый прохожий имел свою минуту прохождения по каждому месту.
2. Каждый все делал в известное время: не находилось ни одного, кто бы сумел обойтись без времени.
3. А время текло без остановки, и в течении времени отражалась туманная Вечность.
1. Среди дня Поповский обошел пять мест и в пяти местах говорил о пяти предметах.
