4. Купалóкала
Как высоко, как далёко
Купалóкала живет,
Награжденья раздает.
И куда ни глянет око,
Тени темные идут,
Свитки длинные несут.
Кто убил дитя во чреве,
Получает малый знак.
Семь детей — вот это так.
Кто повесился на древе,
Получает за двоих.
Кто повесил семерых —
Получает полухвостье.
Выжег город — три хвоста,
Ход до Адова моста.
Пропускается в Замостье,
Кто в неделю навалил
Тридцать девичьих могил.
Из веков средневековья,
Из старинных городов
Тени тянутся без слов;
Из-за крепостей Московья,
Разукрашенных домов,
С прибалтийских берегов, —
Награжденья вожделея,
Толпы темные идут,
Счеты смерти подают.
Купалóкала, хмелея,
Лобызает верных слуг:
Получай, любимый друг!
Как высоко, как далёко
Купалóкала живет,
Награжденья раздает.
И куда ни глянет око,
Затемнило небосвод,
Тьма в молчании идет.
На поле за горкой, где горка нижает,
Где красные луковки солнце сажает,
Где желтая рожь спорыньей поросла,
Пригнулась, дымится избенка седая,
Зеленые бревна, а крыша рудая,
В червонную землю давненько вросла.
Хихикает, морщится темный комочек,
В окошке убогом колдун-колдуночек,
Бородка по ветру лети, полетай!
«Тю-тю вам, красавицы, девки пустые,
Скончались деньки, посиделки цветные,
Ко мне на лужайку придешь невзначай,
Приступишь тихоней: «Водицы напиться
Пожалуйте, дяденька, сердце стыдится…»
— «Иди, напивайся, проси журавля».
— «Журавль долгоспиный, журавлик высокий,
Нагнися ко мне, окунися в истоки,
Водицы студеной пусти-ка, земля!»
Бадья окунется, журавль колыхнется,
Утробушка-сердце всполохнет, забьется:
Кого-то покажет живая струя!
«Курчавенький, русый, веселый, являйся,
Журавлик, качайся, скорей подымайся,
Вот нá тебе алая лента моя!»
Заря-огневица горит, полыхает,
За горкою солнце лицо умывает,
Мой след зеленеет на белой росе.
К завалинке старой пригнуся теснее,
Ступить на порог, постучаться не смею,
Царапает шею репейник в косе.
Глаза замутились соленой слезою,
Ах, солнце-орел, не взлетай надо мною:
Постылому сердцу в потемках милей.
Всю ночь белый месяц светил-подымался,
Всю душу измаял, светил-улыбался,
Туманил пустые раздолья полей.
Ведь я не хотела, плясать не умела,
Босыми ногами ступала несмело,
Разок оступилась, упала в траву.
Вина кровяного, ковша кругового
Испить не решилась, вот девичье слово,
И руки сложила, рукав к рукаву.
Ах, старый, заклятый, колдун волосатый,
Чему ты смеялся, хихикал из хаты,
Зачем белый месяц с небес зазывал!
И как же забыла я воду-гадалку?
Как небо свалилось с землею вповалку?
Как месяц высокий меня целовал?
Размыта дождями осенняя нива,
Да солнце пустило коня желтогрива
Озимою пашней стремглав проскакать.
— Тащися, кобылка, вспотеем за плугом!
Как верить невестам, неверным подругам,
Да девичьи речи на сердце держать!
За тыном встречались, в лесок забирались,
Сбирали чернику, клялись, обещались:
Не сменится месяц, как буду твоя.
Пришло полнолунье, ущербу начало,
К чертям на кулички одна убежала…
Размыкай мне горе, кобылка моя!
Поднялся синей кручей
Из синей темноты.
Повесил желтый месяц,
Лучистый желтый серп,
И стаял синей тучей
С искристою каймой —
Волнистой бородой.
— Сверкай, слепящий месяц,
Под пологом шатра
От ночи до утра.
Слепи, лучистый месяц,
Кочующих вон там,
По низменным лугам.
Кто увидит,
Тот не стерпит:
В желтом серпе
Сила есть.
Кто увидит,
Тот придет:
Злая лесть
Приведет.
Белый дворик. Арабески.
Видно вдаль на много миль.
На ковре в слепящем блеске
Онемелая Чиргиль.
Тело розовое млеет.
Тело тонкое — миндаль.
Ах, как сердце холодеет,
Как видна далеко даль!
Отчего так тихо светит,
Отчего зардела грудь?
Кто губам моим ответит,
Кто мне скажет: милой будь?
Никогда я, никогда я
Не любила так луны,
Не знавала, молодая,
Той чудесной стороны.
А теперь под белым светом
Все алею и горю,
Не противлюся наветам,
Сердце милому дарю.
Кто он, где он, я не знаю,
Но люблю его, люблю.
Издалека ожидаю,
Не дождусь, не утерплю —
Убегу лучу навстречу,
Ноги быстры, убегу!
Облюбованного встречу,
Подарюся на бегу!
Я пришла. Лицо закрыла.
Опустила влажный взор.
У тебя такая сила,
У тебя такой шатер!
Вот он, здесь, мой белый месяц
Звезды ходят по ковру…
Если твой он, этот месяц,
Дай мне, дай мне, иль умру.
Хочешь, космы расчешу я,
Борода твоя седа,
От ночного поцелуя
Не укроюсь никогда.
Буду верною рабыней,
Только месяц подари,
Только вечно, как и ныне,
С неба месяцем смотри.
Так мила твоя неволя,
Милый месяц, господин!
Велико ночное поле —
На великом ты один.
Я пришла. Лицо закрыла.
Опустила влажный взор.
У тебя такая сила,
Руки ты ко мне простер.
Пусть он кругом полноликим
Смотрит на землю ко мне,
Взором пристальным и диким
В белом мучает огне.
Брови сдвинулись, согнулись.
В мертвом ужасе глаза.
Руки в небе изогнулись.
Под шатром молчит гроза.
Борода седая веет,
Веет горе, темнота.
Кто вернуть ее сумеет,
Оживит ее уста?
Белый трупик — горшей доли
Не знавалось никогда.
Белый трупик в мертвом поле
Закатись, моя звезда!
Закатись, скатись навеки,
Сгинь, судьбина, гасни, свет!
Дрогнут горы, станут реки,
Ссохнет древо, свянет цвет.
Был так близок, виден, внятен
Голос крови и любви.
Вот лежит — и трупных пятен
Яд ползет в ее крови.
Эти, эти, эти губы,
Где запекся сизый шрам,
Целовались алы, любы,
Две сестры моим устам!
Горечь пью твою, судьбина,
Кану в жерло черных лав.
Полюбила господина
И погибла, не узнав!
Светлый латник —
Нестерпимо
Светят латы —
Солнце-ратник,
Огнем богатый,
Неутомимо
По бирюзовым
Полям-пустыням
Взбираюсь кручей
К высям синим,
Неопалимым.
Светлый ратник,
За светы ратую,
Всегда готовый
На ярый бой
Со зверем-тучей —
Темнотой.
Зверя-тучу ту мохнатую
Ярким светом охвачу,
Луч-копье излучу, —
Посмуглеет, свянет, стает,
Станет паром туча та,
Копья ворога измают, —
Умирает
Темнота.
Светлый латник —
Нестерпимо
Светят латы —
Выше, выше
К высям синим,
Неопалимым!
