Дарья
Дарья, Дарья, в этом городе что-то горит:
То ли души праведных, то ли метеорит, –
Но пусть горит, пока я пою,
Только не спрашивай меня, что я люблю,
Говорящий не знает, Дарья, знающий не говорит,
Ван Гог умер, Дарья, а мы еще нет,
Так что, Дарья, Дарья, не нужно рисовать мой портрет,
Ты можешь добиться реального сходства
Или феноменального скотства –
Ты все равно рисуешь сама себя, меня здесь нет.
Бог сказал Лазарю – мне нужен кто-то живой,
Господь сказал Лазарю – хэй, проснись и пой!
А Лазарь сказал – Я видел это в гробу,
Это не жизнь, это цирк Марабу,
А ты у них, как фокусник-клоун, лучше двигай со мной.
Смотри, из труб нет дыма, и на воротах печать.
И ни из одной трубы нет дыма, и на каждых воротах печать.
Здесь каждый украл себе железную дверь,
Сидит и не знает, что делать теперь:
У всех есть алиби, но не перед кем отвечать.
А я пою тебе с той стороны одиночества,
Но пока я пою, я поверну эти реки вспять,
И я не помню ни твоего званья, ни отчества,
Но знаешь, в тебе есть что-то, что заставляет этот курятник сиять.
Спасибо, Дарья, – похоже время идти.
Дарья, Дарья, нас ждут где-то дальше на этом пути.
Мне было весело с твоими богами,
Но я чувствую – трава растет под ногами,
Мы разлили все поровну, Дарья, – прощай и прости.
1997
Мои жилы, как тросы, моя память как лед,
Мое сердце как дизель, кровь словно мед,
Но мне выпало жить здесь, среди серой травы,
В обмороченной тьме, на болотах Невы.
Где дома – лишь фасады, а слова – пустоцвет,
И след сгоревшей звезды, этот самый проспект,
Я хотел быть как солнце, стал как тень на стене,
И неотпетый мертвец сел на плечи ко мне.
И с тех пор я стал видеть, что мы все как в цепях
И души мертвых солдат на еловых ветвях
Молча смотрят, как все мы кружим вальс при свечах –
Каждый с пеплом в руке и с мертвецом на плечах.
Будет день всепрощенья – Бог с ним, я не дождусь,
Я нашел как уйти, и я уйду и вернусь,
Я вернусь с этим словом, как с ключом синевы,
Отпустить их домой,
Всех их, кто спит на болотах Невы.
1997
Дело было в Казани, дело кончилось плохо,
Хотя паруса его флота были из самоцветных камней,
На него гнула спину страна и эпоха,
Но она была в шелковом платье и много сильней.
Утро не предвещало такого расклада:
Кто-то праздновал Пасху, где-то шла ворожба,
И Волга мирно текла, текла, куда ей было надо,
И войска херувимов смотрели на то, как вершилась судьба.
На подъездах к собору пешим не было места,
На паперти – водка-мартини, соболя-жемчуга,
Но те, кто знал, знали, когда пойдут конвой и невеста,
Лучше быть немного подальше, если жизнь дорога.
Когда вышел священник, он не знал, что ему делать:
То ли мазать всех миром, то ли блевать с алтаря,
А жених, хоть крепился, сам был белее мела,
А по гостям, по которым не плакал осиновый кол, рыдала петля.
И никто не помнит, как это было,
А те кто помнят, те в небе или в огне,
А те, кто сильны – сильны тем, что знают, где сила,
А сила на ее стороне.
Говорят, что был ветер – ветер с ослепительным жаром,
Говорят, что камни рыдали, когда рвалась животворная нить,
А еще говорят, что нельзя вымогать того, что дается даром,
И чем сильнее ты ударишься об воду, тем меньше хлопотать-хоронить.
Он один остался в живых. Он вышел сквозь контуры двери.
Он поднялся на башню. Он вышел в окно.
И он сделал три шага – и упал не на землю, а в небо.
Она взяла его на руки, потому что они были одно.
1997
Откуда я знаю тебя? Скажи мне и я буду рад.
Мы долго жили вместе, или я где-то видел твой взгляд?
То ли в прошлой жизни на поляне в забытом лесу,
То ли это ты был за темным стеклом
Той машины, что стояла внизу.
Напомни, где мы виделись, – моя память уж не та, что была.
Ты здесь просто так или у нас есть дела?
Скажи мне, чем мы связаны, скажи хотя бы «Да» или «Нет».
Но сначала скажи, отчего так сложно стало
Выйти из тени на свет.
Считай меня Иваном Непомнящим или назови подлецом,
Но зачем ты надел это платье, и что у тебя с лицом?
И если ты мой ангел, зачем мы пьем эту смесь?
И откуда я знаю тебя, скажи мне, если ты еще здесь.
Я помню дни, когда каждый из нас мог быть первым,
И мне казалось наши цепи сами рвались напополам.
Я пришел сюда выпить вина и дать отдых нервам.
Я забыл на секунду, что, чтобы здесь был свет,
Ток должен идти по нам. Эй!
Почему здесь так холодно, или это норма в подобных местах?
Зачем ты целуешь меня? И чего ждут солдаты в кустах?
Если тебе платят за это, скажи, я, наверно, пойму.
Но если ты пришел сюда дать мне волю,
Спасибо уже ни к чему.
Вокруг меня темнота, она делает, что я прошу.
Я так долго был виновным, что даже не знаю, зачем я дышу.
И каждый раз – это последний раз, и каждый раз я знаю – приплыл.
Но глядя на тебя, я вспоминаю сейчас то, что даже не знал, что забыл.
Мое сердце не здесь, снимайте паруса с кораблей.
Мы долго плыли в декорациях моря,
Но вот они – фанера и клей.
А где-то ключ повернулся в замке,
Где-то открылась дверь.
Теперь я вспомнил, откуда я знаю тебя,
И мы в расчете теперь.
1997
Если ночь как туннель и дневной свет – наждак,
Если все, что ты сделал, обернулось не так,
Если в новых мехах пыль вместо вина,
Это пройдет там, где взойдет Луна.
Когда Восток станет Севером и янтарь станет медь,
Когда немые на улицах начнут учить тебя петь,
Когда идешь 160, и перед тобой стена –
Это не в счет там, где взойдет Луна.
Кому-то вода – питье, а кому-то – царская честь,
Но каждый видит лишь то, что в нем уже есть,
Хороший вор даже в раю найдет, что украсть,
Когда ты дала мне руку, я не знал, лететь мне или упасть.
Я родился уже помня тебя, просто не знал, как тебя звать,
Дох от жажды в твоих родниках – я не знал, как тебя знать,
У тебя сотни имен, все они – тишина.
Нас будут ждать там, где взойдет Луна.
1997
Мой друг доктор не знает, что со мной,
Мой друг доктор не знает, что со мной,
Я позвонил тебе, сказать что люблю,
Лучше б я был глухой и немой,
Теперь мой друг доктор, не знает, что со мной.
Ты читаешь меня, как книгу,
Смотри, что на первом листе.
Читаешь меня, как книгу,
Твое имя на первом листе.
Мне не стать святым, даже если сам Папа
Растворит меня в святой кислоте,
Но мы с тобой одно
И если ты не слышишь меня,
Наверное, ты на другой частоте.
Все дивятся на Солнце, никто не знает:
Сядет оно или взойдет.
Я стою под твоим балконом,
Я жду, пока он упадет.
Иногда твоя любовь highway,
Иногда твоя любовь гололед,
Я все равно не сверну, я никогда не сверну,
И посмотрим, что произойдет.
1997
Сегодня я включен в сеть,
Сегодня день, когда мне хочется петь.
А если скажут, что теперь поют иначе –
Я в курсе, но куда меня деть?
И это похоже на прогулки во сне
Или на летнюю тоску по весне.
А я всю жизнь довольно мирно шел в упряжке,
Но отныне и навеки я вне.
Ведь стрелка часов остра,
А петь по нотам – только портить кровь,
И это не то, что прописала сестра;
Это – хилый закос под любовь.
За мной следит мое «Я»,
А также вся его братва и семья –
Я так старательно пытался быть счастливым,
Что едва не пропал зазря.
И мне до лампы, чем кончится бой.
Мне скучно жить под пулеметной звездой.
Стоять под грузом – вредно для здоровья.
Я, пожалуй, пойду с тобой.
Ведь стрелка часов остра,
А жить по книгам – только портить кровь,
И это не то, что прописала сестра;
Это – хилый закос под любовь.
1997
В мире что-то не так – или это у меня в голове?
Невидимые пятна на солнце, какая-то пыль на траве.
Счастье не греет; оно где-то за стеклянной стеной.
Иногда мне кажется – тяжелый рок висит надо мной.
Я пошел к цыганке – узнать о своей судьбе:
Не вредно ли думать так много, причем, в основном, о тебе.
Она бросила карты на пол, закрыла глаза рукой
И сказала: «Бриллиантовый мой, тяжелый рок висит над тобой».
Все лишилось смысла. Любовь завела меня в тень,
А чем выше залезаешь в астрал, тем больше несешь дребедень.
Мне просто хотелось вечного лета, а лето стало зимой. –
То ли это рок, то ли законы природы висят надо мной.
Одни говорят – сегодня в шесть конец света,
Другие просто депрессивны в доску,
Третьи терпят любовь за то, что она без ответа, –
Но каждый из них зарежет, если только тронуть пальцем его тоску…
Вчера заходил один ангел – я узнал его по холоду крыл.
Я уже не тот, за которым он гнался, да и он уже не тот, что был.
Я сказал: «Заходи, садись, я не враг тебе, наслаждайся моей тишиной
И давай выпьем за того бедолагу, что висит надо мной».
Ты знаешь, я живу от перрона к перрону, однажды взлетел и лечу,
Но если тебе стало хоть немного легче, это все, чего я хочу.
Спасибо ветру в моих парусах, крыльям за моей спиной:
Одно из них – ты, а другое – тот коллега, что висит надо мной.
1997
