в голову. Притом твердо зная, в кого именно он попал.
Писать тоже можно либо как стреляют солдаты, вразброд, либо как стреляет снайпер, на выбор, без суеты.
* * *
Как это так — тебе не пишется, если ты умеешь писать? Сел и пиши.
А вот так и не пишется. Если лампочка рассчитана на напряжение 220 вольт, то, чтобы она ярко горела, должны быть все двести двадцать. Иначе получается не свет, а красный волосок. Так и у меня. Сядешь за стол, а в организме не хватает напряжения, в нем меньше двухсот двадцати. Вот и не пишется.
* * *
В редакции мне предложили сократить одну мою книгу. Ненамного. Из условий места в журнале. Там абзац, там абзац, там три строчки, там еще три строчки. Все уже было отчеркнуто и подчеркнуто редакторским карандашом.
Тогда я понял, что дело вовсе не в том, сколько сократить.
От бутылки вина можно отлить половину, но все же оставшаяся часть сохранит весь вкус вина, цвет, оттенки, аромат. А можно хитроумным способом лишить вино терпкости, аромата, цвета, крепости. Причем вина почти не убудет.
* * *
В его стихах нет ощущения противника.
* * *
Обогащение писательского языка должно идти по способу, которым металлурги обогащают руды. Они берут руду с содержанием металла в ней три процента и начинают ее обогащать. Что же, может быть, они добавляют в нее металл? Нет. Они отнимают, убирают пустую породу. И вот руда содержит уже не три, а сорок процентов полезного металла. Руда обогатилась.
Обогащение языка писателя методом флотации!
* * *
Когда слова, что пишутся на бумаге, не обеспечены определенным количеством искреннего, неподдельного чувства, наступает инфляция слов.
* * *
Твардовский рассказывает про мастера столяра, оборудующего комнату:
— Я ему говорю: вон в том углу нужно прибить планку. «Хорошо, — отвечает мастер, — прибью. А чем я ей отвечу в другом углу?»
* * *
У альпинистов есть золотое правило: нельзя терять высоту.
Крив, сложен, извилист путь к намеченной вершине. Иногда приходится идти как бы от вершины в противоположную сторону, петлять, двигаться, не видя самой вершины за другими горами.
Все можно. Нельзя только одно — терять высоту! Каждый шаг должен приподнимать тебя над предыдущим, и тогда, если даже ты идешь как бы и не к вершине, все равно становишься ближе к цели.
Итак, нельзя терять высоту!
* * *
Этот человек — дрожжи. Он мне необходим. Он всем необходим. Дрожжи нужны для брожения, чтобы в тесте (в среде) возникали и происходили определенные процессы.
Но есть дрожжи в чистом виде не так-то легко. Попробуйте поставить гостям тарелку чистых дрожжей!
* * *
Всем известна история: американский миллиардер, видимо Рокфеллер, одрях, и ему стало вредно волноваться. Читал же он всегда одну и ту же газету. Чтобы не волновать миллиардера разными биржевыми и прочими неприятностями, выпускали один особый экземпляр газеты и клали ему на стол. Таким образом, жизнь шла своим чередом, а миллиардер жил в другом, иллюзорном, специально созданном для него мире. Это забавно, но не страшно.
Было бы страшнее, если бы вся пресса, вся литература, кино, театр, живопись, если бы все это уподобилось одному специальному экземпляру газеты.
* * *
Говорят об упадке гуманитарных интересов среди сегодняшней молодежи и о преобладании интереса к технике. Пресловутые «физики и лирики». Но это глубокое заблуждение. Убедиться в этом можно очень просто. В залах, где выставлены искусственные спутники Земли, нормальное количество посетителей и ни разу еще не бы конной милиции. Залы, где проводятся вечера поэзии (с участием хороших поэтов), переполнены и около подъездов — толпа.
* * *
Пришвин всегда достоверен. Если у него написано, к примеру, что на опушке леса пахло клевером, значит, там действительно пахло клевером и ничем иным.
Паустовский более романтик. Он не заботится о достоверности. Если он напишет, что от далекого ледника смутно тянуло горными фиалками, то это еще не значит, что запах фиалок действительно был слышен на расстоянии нескольких километров. Но все же мы сразу различаем и горный холодок и аромат, сразу видим соседство сурового льда и нежных ярких цветочков.
Или вот фраза (речь идет о том, что пароход остановился у Сухуми, в двух километрах от берега): «С берега наплывали терпкие запахи, сливаясь с чуть ощутим шелковистым веянием роз. Запахи то сплетались в тугой клубок, сжимая воздух до густоты сиропа, то расплетались на отдельные волокна, и тогда я улавливал дыхание азалий, лавров, эвкалиптов, олеандров, глициний и еще множества удивительных по своему строению и краскам цветов».
Все это, конечно, выдумка романтика. Лавр, например не пахнет даже вблизи. Нужно растереть листок в пальцах, чтобы услышать запах лавра. Но на это как-то не обращаешь внимания. Город нарисован очень точно, потому что первое впечатление от такого города, как Сухуми, — пряные запахи разнообразных цветов и деревьев. Разве не безразлично, к какому приему прибегнул художник, чтобы написать выразительную картину?
* * *
Человек проходит только один жизненный цикл: детство, юность, первая любовь, жена, дети, внуки, старость…
Интересно, что у птиц иначе. Каждую весну все начинается сначала: выбор подруги, любовь, пенье в честь подруги, кладка яиц, птенцы, взрослые птенцы… Казалось бы, все — цикл закончен. Но приходит новая весна, и все идет снова, как бы опять с молодости.
И таким образом, много законченных циклов за одну жизнь. Как бы несколько жизней, прожитых с начала до конца.
* * *
Вдохновение можно определить как высшую степень сосредоточенности всех духовных сил в одной точке, на одном локальном участке. Если может быть «сфокусирован» материал, то так же могут быть сфокусированы и духовные и физические силы творческого человека. Более того, эти два «фокуса» находятся в не совсем понятной, но крепкой связи и обусловливают друг друга.
* * *
Когда пишешь длинную поэму, написать две-три строфы ничего не стоит. Если же две-три строфы — самостоятельное стихотворение, то это целое событие. Вероятно, потому, что в стихотворении на каждый, если можно так сказать, квадратный сантиметр площади, на каждую строку приходится неизмеримо большая нагрузка, чем в поэме.
* * *
Конечно, бывают редкие исключения, «Война и мир» например. Вообще же писать продолжение книги, уже вышедшей, нашедшей своего читателя, книги, так сказать, состоявшейся, — дело очень рискованное и с точки зрения искусства (а не размера заработка) чаще всего бесполезное. При выходе продолжения получается не новая книга как явление, но прежней
