Кутирбаши[71]
У самой дороги
Твой домик и сад.
Мимо – крестьянки
На рынок спешат.
Смех из-за пыли
Доносится чей-то.
Аскета бесстрастного
Спутница, флейта,
В сиянии утр
И во тьме вечеров
Звенит в дуновенье
Скитальцев-ветров.
Все, что даровано
Миру земному,
Чудесно приближено
К мирному дому.
Ветвей колыхание,
Шепот травы
И буря, шумящая
В гуще листвы.
Поутру близ домика
Пчелы жужжат
И сети плетутся
Под пенье цикад.
Один ты вернулся, —
Настал уже вечер, —
И ты осчастливлен
Вечернею встречей.
Красу, что у дома
Смиренно цветет,
Незримо лелеет
Твой нежный уход.
И знает ли кто,
Что душевного блага
Здесь в лоно земли
Изливается влага?
День каждый приносит
Отрадное что-то,
И дивно меняются
Года щедроты.
Ты – с сердцем прозрачным,
Скромен и тих,
Ты можешь спокойно
Брать у других.
Ты в горнее небо
Взираешь светло,
Тебя не обманут
Добро или зло.
Не хочешь сердца
Завоевывать властно,
Но душу свою
Отдаешь ежечасно.
Прохожие в дом твой
Охотно войдут:
Познаний не ищут,
Богатства не ждут.
Но ясно, зачем,
От сует отрешен,
Садится прохожий
С тобой на ашон[72].
У пру́да близ хижины
В холе и неге
Деревьев цветущих
Пестреют побеги.
Хозяин безмолвен,
Безмолвны растенья,
Проста красота
Их немого цветенья.
Побудь же мгновенье
Безмолвным и ты, —
Легко ты постигнешь
Язык немоты.
Вы с домиком схожи:
Приветливый кров
Не знает ненужных
И суетных слов.
Над скромною кровлею —
Дерева тала[73]
Листва не густая
Плясать не устала.
А спереди – голый
Участок земли,
Лишь пальма уныло
Маячит вдали.
Спокоен твой домик,
Ему не под стать
Спешащее время
За пятки хватать.
И сам он – прохожий,
Чей призрачен след:
Как будто и есть он,
Как будто и нет…
Уйдет он, исчезнет
Без боли утрат —
Так листья засохнут,
Цветы облетят.
Чужды неприязни
Дорога и дом.
Дороге и дому
Отрадно вдвоем.
Я пленник почета,
Но все ж по пути
В твой домик желал бы
И я забрести.
Желал бы… Да вихорь
Меня завертел
Заботы, работы
И всяческих дел.
Из книги «Завершение» («Поришеш»)
1932
Всевышний, веками ты слал нам своих апостолов
С их предтечами.
Они учили: «Милосердье вас создало.
Прощайте. Терпите. Не поддавайтесь бессердечию».
Достойны удивления добра провозвестники.
Но что делать с испорченностью нашею?
Наше время истину спускает с лестницы,
Справедливость гонит взашей.
Я видел: юноша, с горя впавший в помешательство,
Бился головой о мостовую булыжную.
Печальное обстоятельство
Молча наблюдала толпа неподвижная.
Вот вопрос тебе, Господи, прости меня:
Святотатцев, богоненавистников,
Растоптавших славу твоего имени,
Ты простил бы, любил бы их, воистину?
Незрелый ум.
Как будто из окон,
Из глаз дитяти робко смотрит он.
О мыслей бессловесная игра!
Схватить и бросить!
Только детвора
Способна с воплем побежать, и сесть,
И снова побежать.
Зачем – бог весть.
И снова это повторить раз сто,
Хотя причины не было на то.
Мир будет вкруг него сверкать, звучать,
И слышать звуки он, и отвечать
Он будет им,
Бессмысленный герой,
Своею неразумною игрой.
О бессловесный ум,
О ум немой,
Водою душу медленно омой!
То остро любопытен,
То смущен,
На целый мир он сразу обращен.
Нет, не сейчас возник он!
По воде
Он прежде, первобытный, плыл в ладье.
Он появился в утренней тиши
Внутри Поэта – в озере души.
Средь беспросветной бездны, одинок,
Он вдруг возник – дрожащий огонек.
Он появился в лепете без слов,
Как птичий щебет,
Как оленя зов.
Среди цветов, ветвей, семян и мхов,
Средь древних рощ, в мелодиях стихов.
Он вдруг возник,
Не зная ни аза,
Поднявши к солнцу влажные глаза.
То он по-детски весел, то сердит;
И собственных игрушек не щадит
Ни этих он, ни тех.
Кто ж он такой?
То слезы вдруг, то смех.
Бездумный и живой морской простор
Напоминает мне дитяти взор,
Что прямо в небо устремлен, без дум,
Там недозревший, неразумный ум
Таится где-то в самой глубине,
Под колыханием воды, на дне.
Как стонет море! Снасти напрочь рвет!
Само не знает, почему ревет.
Нет повода, нет никаких причин
Негодованью плачущих пучин,
Оно вопит – во тьме и на свету —
Простерши глупо руки в пустоту.
Ум неразумный! Хочет он найти
В истории себя, он без пути
Бредет. Из комнаты на двор,
Оттуда в поле, на простор,
В дремучие леса.
Он топает ногами, в небеса
Восходит пыль. Он подымает вой
И бьется о деревья головой.
Увидев свет вдали, к нему бежит,
Поймать желая, по полю кружит.
И, как дитя, упав,
Лежит средь трав,
Мечты и явь в себе перемешав.
О ветхий том.
Тебя хранят в дому моем.
Конечно, не читая,
Лишь почитая.
От времени желты,
Прикосновенья не хранят листы —
Оно растаяло дымком печали…
О, как давно тебя читали!
Блестели ясные глаза,
Порою их туманила слеза,
И нежность теплилась во взгляде.
Раскинув на подушке пряди,
Откинув сари с черною каймой,
В полдневный зной
Читала женщина о горе, о разлуке.
В браслетах звонких руки
Листали шелестящие листы.
А за окном в лазури высоты
Лишь стая голубей мелькала,
И в тишине квартала
Разносчик уличный кричал.
Сквозь сон ворчал
Лежащий пес – косматый сторож дома,
Его смирила дрема.
Но, возвестив, что кончился урок,
Вдруг школьный слышался звонок
В конце квартала.
Так время о себе напоминало.
Звонок звенел,
И, вспомнив, что немало дел
По дому,
Вздыхала женщина, гнала истому
И второпях, уже полна забот,
Захлопывала переплет.
Из рук одних в другие руки
Переходила повесть о разлуке,
Из дома в дом
Твоя бродила слава, старый том.
Но эти дни ушли в преданье,
Порвалась сеть очарованья.
Ты позабыт.
В каком дому и кто тебя хранит?
Читатель новый в кресле восседает,
Он вряд ли угадает,
Какой дышали силой волшебства
Твои слова.
Трамвай за окнами прогрохотал…
Теперь наш переулок шире стал.
Где тот разносчик старый?
Нет нынче спроса на его товары,
И хриплый крик
Растаял вдалеке. Прошли, как миг,
Десятки лет. Все миновало.
Но вновь звенит звонок в конце квартала.
Я проснулся. За окном мрак ночной исчез.
Мир раскрылся, как цветок. Чудо из чудес.
Поражен я! Сколько звезд и материков
Не оставило следа. Сколько лет, веков
Пролетело. Где герой, наводивший страх?
Только тень его живет в сказках и стихах,
Сам истлел давным-давно… Не сочтешь племен,
Возводивших на костях стройный лес колонн,
Возникали города. Где они? Зола,
В смерче гибельном времен мне на лоб легла
Метка – солнца ранний луч, светлый знак небес.
Я проснулся. Вот оно – чудо из чудес.
Пред собранием светил встал я в полный рост,
Гималаи предо мной, семь небесных звезд —
Семь великих мудрецов. Вот и океан,
Там, где Рудра – грозный бог, от веселья пьян,
Пляшет шумно в брызгах волн… Вот и древний
ствол.
Я столетий письмена на коре прочел.
Столько рухнуло при нем тронов, что не счесть.
Как-то этот исполин разрешил мне сесть
Под своей густой листвой… И безмолвный звон
Донесло к моим ушам колесо времен.
Семь лет мне было.
Робкий мальчуган.
Я сам с собою часто вел беседы
И, сидя на полу,
К окну решетчатому припадал,
Глядел на мир,
И время протекало.
Порою вдалеке
Звенел какой-то колокольчик,
И доносился крик возницы.
К пруду спускались гуси, гогоча.
У маслобойни заливалась флейта.
А в доме на углу
Вдруг начинал горланить попугай.
В ту пору были мне друзьями
Смоковница и яблоня, две пальмы
И деревце батавского лимона.
Их ветви пребывали в небесах,
А я в своей душе.
Весь день
Они своею тенью забавлялись,
Вели игру,
И я к ней был причастен.
Они моими сверстниками были.
Детьми.
Ашарх дождливый наступал. Они
Все дни шумели,
Кто знает – почему.
Они, как я,
По-детски лепетали,
И я им вторил.
Но годы шли.
Мне стало двадцать пять.
Разлуки тень легла на вечера.
И у того же самого окна
Сидел я одиноко.
Смоковница дрожащею листвой
Нашептывала мне мечты
И утешала.
В сиянье солнечном кокосовые пальмы
Негромко подпевали
Моей печальной песне.
А пряный дух цветущего лимона
Однажды ночью
В мою бессонницу принес издалека
Любимые глаза в слезах, слова укора.
Друзья мои, деревья —
Ровесники любви и юности моей.
И много долгих лет минуло.
И снова я один.
Друзья былые
Давно за полог вечности ушли.
Я снова у окна.
Гляжу на небо
И вижу те же самые деревья.
Как древние подвижники, они
Стоят недвижно и день и ночь нашептывают мне
Древнейшие слова
Дрожащею листвой.
И, как в любом начале,
В любом конце,
Покой бескрайний в них оцепенел.
И заклинанье этого покоя
Они мне шепчут, шепчут беспрестанно.
