В мерцании багровом на востоке
Средь сонма звезд, бледнеющих пред ним.
Он солнцем стал, и от его дыханья
Лилось тепло, лучами исходя;
И взор его блистающий и жгучий
Проникнул в рощи сквозь густые кедры,
Затрепетал на зыби океана
И сжег пески безжизненных пустынь.
Он, из зерна пшеницы вывел колос,
Из желудя – величественный дуб,
Душистым соком брызнул в ананасы
И отвердил кокосовый орех.
Но вот однажды воздух, утомившись
Тяжелым зноем, стал сбирать от моря
И от озер, разлившихся широко,
Прохладный пар, и быстро беглый ветер
Сгустил пары в седые облака;
И облака сплотились грозного в тучи,
Диск солнечный скрывая от людей.
И не могло пробить лучами солнце
Воздушную броню тяжелой тучи
И с горькою воскликнуло досадой:
“Бессильно я пред тучею бродячей!
О небеса, зачем я только солнце,-
Не лучше ль быть властительницей-тучей!”
И небеса услышали молитву…
И раз, зашедши алою зарею,
Наутро солнце разлилося в тучу.
Как черное руно овцы гигантской,
Седая туча двигалась по небу
И ткала тени в воздухе сгущенном,
И двигала сердито главы пальм.
И вот она нахмурилась ужасней:
В ее волнистых змеевидных складках
Сверкнул язык мигающей стрелы,-
Так блещет взор из-под ресницы грозной…
И грянул гром, и звучно град запрядал,
Клоня колосья рисовых полей.
Взметнулась пыль по вспыхнувшей пустыне,
Надулися зоба челнов крылатых,
Запенилися воды океана;
И стаей львов серебряных с рычаньем
Они ползли к задумчивой скале,
Которая спокойно возвышалась
У берегов разъяренного моря,
Как бы смеясь над бешенством волны.
И вспыхнула суровее стихия,
Увидя мир скалы непобедимый,
И, как котел, огнями разогретый,
Метнулись волны злые океана
И на скалу с размаху набежали,
Но не могли слизнуть они скалу.
И, в бешенстве раскатываясь громом,
Сказала туча в зависти дрожащей:
“О небеса! зачем я не скала!”
И небеса услышали молитву…
Медлительно умчавшаяся туча
Проснулася гранитною скалою.
И вот скала, в оцепененьи смутном
Вперивши взор на землю и на небо,
Заметила, что у ее подножья
И день и ночь какое-то созданье,
Едва-едва заметное вершине,
Стучит тяжелым молотом, как будто
Добиться слова хочет от гранита.
И чувствует скала, что с каждым годом
Она худеет, что гранит подножья
Болит от ран, что с каждым днем слышнее
И тяжелей удары молотка.
И думает скала в оцепененьи:
“О небеса, зачем я прозябаю!
И, чувствуя у ног своих тяжелых
Ужасного врага, я не могу
Ему ответить местью роковою!
Меня не в силах сокрушить прибой;
Могучих волн не в силах уязвить
Живучие и злые крокодилы,
Лизавшие гранит моей подошвы;
И коршуны, воздушные тираны,
Не в силах грудь мне расклевать, а это
Ничтожное и злое существо
Меня с годами силится разрушить…
О небеса! зачем я не оно!”
И небеса услышали молитву…
Проснулася скала – каменотесом
В убогом шалаше на жестком ложе.
Лучи зари приветно проникали
Сквозь желтую солому ветхой кровли,
И вспомнил всё седой каменотес.
Он вспомнил дни, когда он, недовольный,
Завидовал могуществу и славе.
Как был царем, и тучею, и солнцем,
Как, наконец, дремал скалой недвижной
И как опять он стал каменотесом.
И, вспомнив все, он труд благословил;
И, молот взяв в мозолистые руки,
Промолвил он с задумчивой улыбкой:
“У каждого могущество свое!”
Июль-ноябрь 1885
Посвящается
И.И. Ясинскому
Как причастница нарядна,
Вся в снегу, как в чистой шали,
Дремлет липа молодая
В очарованной печали.
Перед нею дуб, как старец,
Убеленный сединами,
Наклонился и колышет
Оснеженными ветвями.
А вокруг все бездыханно,
Мертвы снежные поляны,
И, в лесу по мерзлым веткам
Бродят зимние туманы.
И, дремля, в волшебной грезе,
Липа дубу шепчет тайно:
“Посмотри, как в чаще леса
Хорошо необычайно!
Посмотри, вдали алеет
Зорь румяных позолота.
Слышишь шорох звонких капель?
Это юный бродит кто-то.
Не весна ли это бродит,
Отряхая иней белый?”
– “Полно вздор болтать, малютка,-
Дуб промолвил престарелый.-
Это запад остывает,
Алым пламенеем истекши…
Этот шорох торопливый
От прыжков неловкой векши.
До весны еще далёко,
Да и много ли в ней толку?
Поучись терпенью, глядя
На выносливую елку!”
И замолк сурово старец
Под своею ризой снежной,
И задумалася липа
О весне в тоске мятежной.
Дни идут, теплее солнце
С каждым днем в лазурь восходит
И проталины по снегу
Тенью легкою обводит.
Липа к дубу снова с речью:
“Что задумался так, старче?
Посмотри, весна приходит,
Воздух стал звучней и ярче.
Слышу я, как надо мною
Разогретый снег сочится,
Как поутру, пробуждаясь,
Лес чернеет, и дымится!”
Но на речь веселой липы
Грустно шепчет дуб унылый:
“Как землею нынче пахнет,
Точного вырытой могилой!”
Дни идут… Апрель румяный
Из ветвей глядит лукаво,
Сыплет светом цветоносным
И налево и направо.
Дуб нахмурился сердито,
Липа юная ликует:
У нее в ветвях сегодня
Тайно горлинка ночует.
И в восторге липа шепчет
Сквозь весеннюю истому:
“Посмотри, как ходят тучи
По эфиру голубому,
Точно лебеди по морю…
Видишь, май идет лесами,
Раздвигая мокрый ельник
Лучезарными перстами.
Как свежо зеленым веткам,
Как тепло пригреты корни,
Мотылек сегодня утром
Перепархивал на дерне.
Я за ним следила долго,
Он весь белый был, как иней.
Наряжается фиалка
Для него в кокошник синий!”
Но печально дуб косматый
Слышит юной липы шелест:
Не влечет его, как прежде,
Мая девственная прелесть!
И нежнее шепчет липа:
“Посмотри, жак ярки почки,
Сколько тайны молчаливой
В ароматах этой ночки…
Как стекло, прозрачно нeбo!
Будит эхо в боре дальнем
Сиротливая кукушка
Кукованием печальным…
От избытка чар и страсти
Я сама запеть готова!”
Но на лепет нежной липы
Дуб нахмурился сурово…
Он дрожащею вершиной
Все глядит к востоку жадно
И, вдыхая душный воздух,
Что-то шепчет безотрадно.
Там, вдали, как темным флером,
Омрачилось небо тучей,
И порой в нем пробегала
Искра молнии летучей.
Зашатался лес косматый -
Испугался тучи черной,-
И поплыл в его вершинах
Ропот гневный и проворный…
В небе звучно и протяжно
Рокотанье пронеслося,
И вдали дрожащей сеткой
Дождь упал, волнуясь косо.
Ближе, ближе влажный рокот!
Шумно рвется в лес прохлада,
И раскапались по листьям,
Барабаня, капли града…
В туче молния сверкнула,
Небо гром потряс сердито,
Точно рухнули там скалы
Из тяжелого гранита.
Пошатнулся дуб маститый,
Наклонился головою
И упал, грозой спаленный,
Перед липой молодою.
Туча медленно промчалась,
И, смотря на жатву бури,
Мирно радуга сияла
На безоблачной лазури.
И, смотря на остов дуба,
Липа сумрачно вздыхала:
Поняла oнa, что старца
Так тревожно волновало!..
4 ноября 1887
ВОЛКИ
Рождественский рассказ
Посвящается
А.В. Жиркевичу
В праздник вечером, с женою,
Возвращался поп Степан,
И везли они с собою
Подаянье христиан.
Нынче милостиво небо,
Велика Степана треба:
Из-под полости саней
Видны головы гусей,
Зайцев трубчатые уши,
Перья пестрых петухов
И меж них свиные туши -
Дар богатых мужиков,
Тих и легок бег савраски.
Дремлют сонные поля,
Лес белеет, точно в сказке,
Из сквозного хрусталя.
Полумесяц, в мгле морозной,
Тихо бродит степью звездной
И сквозь мглу мороза льет
Мертвый свет на мертвый лед.
Поп Степан, любуясь высью,
Едет, страх в душе тая;
Завернувшись в шубу лисью,
Тараторит попадья.
“Ну, уж кум Иван скупенек, -
Дал нам зайца одного,
А ведь, молвят, куры денег
Не клевали у него!
Да и тетушка Маруся
Подарила только гуся,
А могла бы, ей-же-ей,
Раздобриться пощедрей!
Скуп и старый Агафоныч,
Не введет скребя в изъян…”
– “Что ты брехаешь за полночь!”-
Гневно басит поп Степан.
Едут дальше. Злее стужа;
В белом инее шлея
На савраске… Возле мужа
Тихо дремлет попадья.
Вдруг савраска захрапела
И попятилась несмело,
И, ушами шевеля,
В страхе смотрит на поля.
Сам отец Степан в испуге
Озирается кругом…
“Волки!” – шепчет он супруге,
Осеняяся крестом.
В самом деле, на опушке
Низкорослого леска
Пять волков сидят, друг дружке
Грея тощие бока.
