Эдуард Вениаминович Лимонов известен как прозаик, социальный философ, политик. Но начинал Лимонов как поэт. Именно так он представлял себя в самом знаменитом своём романе «Это я, Эдичка»: «Я – русский поэт».
О поэзии Лимонова оставили самые высокие отзывы такие специалисты, как Александр Жолковский и Иосиф Бродский. Поэтический голос Лимонова уникален, а вклад в историю национальной и мировой словесности ещё будет осмысливаться.
Вернувшийся к сочинению стихов в последние два десятилетия своей жизни, Лимонов оставил огромное поэтическое наследие. До сих пор даже не предпринимались попытки собрать и классифицировать его.
Помимо прижизненных книг здесь собраны неподцензурные самиздатовские сборники, стихотворения из отдельных рукописей и машинописей, прочие плоды архивных разысканий, начатых ещё при жизни Лимонова и законченных только сейчас.
Более двухсот образцов малой и крупной поэтической формы будет опубликовано в составе данного собрания впервые. Читателю предстоит уникальная возможность уже после ухода автора ознакомиться с неизвестными сочинениями безусловного классика.
Собрание сопровождено полновесными культурологическими комментариями.
Публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации.
Вечер. Червь могучий…»Ветер. Вечер. Червь могучийЗа окном стоит столбом.Он – торнадо, он из тучи(Смерч – его ещё зовём).Смотрит дикая природаМне в зелёные глаза.Червь кренится. С небосводаОпускается гроза.Значит Хаос обессилел.И всего-то над Москвой,Над Тверским районом вылилГодовой запасец свой.Катя выпьем, выпьем снова!Смерч наш дом не разгромил,Постоял до полвторогоНакренился, и уплыл…Не клевали злые птицыДом – избушку ЖКХ,И собаки, как волчицыНас не съели впопыхах…
Тайные общества
Тайные общества на то и тайные,Что и монгольные, что и китайные.Тайные общества: шары хрустальные.Медиум морщится. Глаза овальные.Затеи стайные, кислоты вещества…Кубы печальные и двери спайные.Тайные общества тюрьмами пахнут.Без имени отчества они зачахнут.Тайные общества, цилиндры с шляпами…Вот гардеробщица, пальто меж «капами»(плащами длинными), сквозит каминными…
Наташе
Весна на бульваре Распай!Калошки свои надевай,Пойдем мы с тобою вцепившись в зонты,Скандальный и я, и скандальная ты.Весна, голубые с зелёными лужи.Я был тебе добрым, отчаянным мужем,Прощал твои страсти и честно любил,И даже из войн тебе вещи возил.Однажды ты помнишь: я с шубой в Орли…Такую могли бы носить короли!Из Сербии шубу тебе приволок,Добычу с больших military дорог…Весна на бульваре Распай!И можно уехать в Китай.Какая красивая ты…Фиалки – твои цветы.Поехали в груде ночного народа.Лежит отупевшая к ночи природа,Вокзалы усталы, дома бледнолики.Фиалки увяли… и помыслы дики…Падам-падам-падам…В Китай мы стремимся, мадам!Мадам, мы в Китай, ты и я.Доедет один, а не в общем семья…Доедет один, все другие падут,Как будто бы их самолёты влекут,А из самолётов посыпались люди,Но без парашютов. Как раки на блюде,Лежат на бульваре Распай.И не получился у них Китай…
«В Париже повсюду пахнет рекой…»
В Париже повсюду пахнет рекой,А город Москва не такой…В Париже негры в зелёных робахГрязь выметают вместе с водой.В Москве таджики вязнут в сугробах,Город печальный и молодой.(Если Париж – это праздник с тобой…)В Париже, – как в опере средневековой,В Москве же, бетонной и нездоровой,Бродят морлоки, глаза горят,Грязные рты клевету галдят…В Париже, Париже, метла цветёт.В Москве таджик отморозил рот.А Наблюдатель, если писатель,Смотрит на то, что подсунул Создатель.
«И ты, похожий на пингвина…»
И ты, похожий на пингвина,О, Джозеф Бродский, принимаешьТвой Nobel Prize, такая мина,– Свидетельство, ты твёрдо знаешь,Что от Плотина до Платона,Минуя наглого Плутона,Сатурн сияет как вершина,И каждый день нам – «время оно»…Хоть нос твой ввысь,Но грудь опала.Плешив ты, лыс,и счастья мало…
«При Юанях или Минах…»
При Юанях или МинахБлаговонный кедр в каминах,Тонко пахнул, дотлевая,В общем, старина седая.Полог шёлковый дрожал,Карлик крошечный бежал,Вместе с жёлтою красоткойНа павлинов со трещоткой.Перья яркие роняя,И летя и ковыляя,Убегают прочь павлины,От красотки и мужчины.А точнее полмужчины.Во дворце горят каминыИ стоит ужасный шум.Тихий отрок Каракум,На ковре сидит читаяИероглифы Китая.Взял, да и наморщил лоб.Хочет меньше шуму чтоб…
«Бабушка с энтузиазмом поёт младенцу…»
Бабушка с энтузиазмом поёт младенцу.Младенец с энтузиазмом бабушке поёт.А в это время по полотенцуТихий таракан ползёт.Родина-мать – золотые подушки!Родина-мать, таракан-прусак!Бабушка моет младенцу ушки,А младенец мечтает купить тесак.
Богдан и глюки
Мой ребёнок общается с глюками.Он мне за спину строго глядит,Их приветствует громкими гуками,Он на их языке говорит.Мой ребёнок общается с дэвами,Им своё недовольство он лает,Мой Богданище утром напевамиДэвам в уши пургу завывает.Им прозрачным, и мне непрозрачному,Мой Богдан улыбается так,Что и самому среди нас мрачному,В нос вползает веселья червяк.Мальчик мой, он в процессе находится.Кроме дэвов и глюков своих,Он и с папкою-мамкою возится…Эх, а лучше бы помнил он их,Их язык дэво-глюковский празднества,Переводчиком мог бы служить.Если нынче он только им дразнится,Сколько мог бы капусты срубить!
«Я живу уже дольше, чем Хемингуэй…»
Я живу уже дольше, чем Хемингуэй,Я перестрелял немало косматых зверей.Я женат был шесть раз. Умер мой отец.Я родил и сынка, наконец.Я живу уже дольше, чем фюрер…Скоро стану скелетом, чьим автором Дюрер,Был во мраке веков, был за ширмой веков.(Я имею в виду цикл гравюр), я таков…Ты увидел лошадок, где рыцарем Смерть?Ты отмерил глазами пространство? Вот твердь.Вот низинные земли. Вот грудь у земли,По которой брели мы к Христу, короли,отдалённых земель. Среди нас был и чёрный.Своим цветом тогда, как сейчас, отягчённый…Три волхва под звездой. Я и злой и седой…Я женат был шесть раз. Был знаком я с войной,И последняя была седьмой…Я живу уже дольше чем фюрер.Скоро стану скелетом с гравюры А. Дюрер.
Визит к доктору Фаустусу
«Простые люди те ещё исчадья зла!Отъявленная сволочь и злодеи!Ведущие в венке из роз козлаШипящие как змеи Иудеи…Простые люди, если их понять,То это море желчи и обиды.Песчинку легче в море отыскать,Иль же останки некой Атлантиды,Чем вдруг сыскать средь этого народаКого-нибудь помимо злого сброда!»Он закурил. Впился в витой мундштук.Изобразил подобие улыбки.«Я Вам скажу, мой очень юный другГде допустили Вы свои ошибки…»Перелистал творение моё:«Вы говорите, нету идеала?Про идеал подобное зверьё,Простите, никогда и не слыхало…Я доктор Фаустус, смиренный холостяк,А Вы, пришедший к нам студент, не так ли?Да этот мир, он проще этой пакли,Которая мешает, чтоб сквознякВам просквозил все лёгкие со свистом…Уж лучше быть разгромленным фашистомЧем быть здоровым членом об-ще-стваИ что б не утверждала там молва,Мы с Мефистофелем во всём родные братья.Не гомосекс-алисты, упаси,Мы лучшее, что есть здесь на Руси.Пускай нам отсылаются проклятья!От Маргариты до Елены, мойБыл путь, совсем, представьте, не простой…Второго тома, что ли не читали?Советник тайный Гёте знал едва лиЧто он был близок к тайне роковой…»За этими словами доктор вплыл спинойВ портрет свой яркий над каминомВ Париже в Год от Рождества ИХс 198 и восьмойИ только шорох вызвал по гардинам…
«Сколько я носил обручальных колец…»
Сколько я носил обручальных колец?Сколько раз ходил женихом под венец?Но не стоят памяти многие дниЛишь с эНэМ мы были, как волки, одни.Лишь с эНэМ возможна была судьбаБез оглядки на отцов ветхие гроба.Ах эНэМ, эНэМ, безвозвратно,Всё что было у нас, прошло…На душе мозоли и пятнаНо с Парижем нам повезло!Ты же мёртвая, не жалеешьНу скажи мне, скажи, скажи..!Пепел твой никак не отсеешьОт останков моей души…
Про букву «эр»
Ах сколько пива в вольном Нюрнберге!Недалеко уже и Ева Браун.А пиво пьют кому не нужен отпуск,Хочу я в Мюнхен, выпустите, гады!Ведь ты читал, про это пишет Юнгер,Как там цветы пылают над болотом…Горит весною высохший торфяник,И червь прилип к навечно мёртвым ботам!Какой солдат не снимет свою каскуКакой, и не залезет к ней под юбку!Я Вас люблю, как новую покупкуЛили Марлен, за ляжку и подвязку…Под мрачным небом едет Альбрехт ДюрерСтучит мечом, а конь его – копытомИ Смерть спешит по рыцарям убитымНу согласитесь, что пейзаж недурен?И буква «эр» торчит из звездопада!Про букву «эр» вам говорить не надо.Вот «Эдуард» возник им как преграда,Как частокол из молнии и града!В нём буква «эр», какая уж пощада!Всё! Больше нету, нету двух Германий,Сгнил Вальтер Ульбрихт, вермахт на погонах,Тех кто сидит в клоаках и притонахИ в кабаках зловонных Океаний…
«Я не светская игрушка…»
Я не светская игрушка,Я – тяжёлый человек.У меня свисала пушкаС портупеи целый век.Я в казарме спал, как дома,Я стреляю в темноте.Отдалённо мне знакомаТа фигура на кресте.Перешла ты мне дорогу,Зря, возлюбленная всласть,Не имея долга к БогуНа тебя могу напасть…
1918. Петроград
Приятный голос. Бритый вид.Заснеженный пейзаж.И я иду по лицам плит,Как бы на вернисаж…Мадеры ком под кадыком,И клином борода…Иду, быть может я в Ревком?Да, я иду туда!В Ревкоме что меня влечёт?Там на большой стенеВисит неконченый отчёт,Что сдать пора бы мне.Я верно Ленину служу,Я честно правду доложу,Кого из каждой фракцииПодвергли мы реакции…
«Оброс легендами как ракушками…»
Оброс легендами как ракушками,Эдвард Лимонов с его подружками.А те подружки, что с их бой-френдами,Не обросли никогда легендами.
«И Юлианский календарь……»
И Юлианский календарь…Над зыбкой розовый фонарь…Качаемая мною зыбка!В тебе рождается улыбка,Мой тихо лающий сынок.Я знаю, хочешь на Восток…Круглоголовый, круглоглазый,Востока следуешь приказу.– Малыш, я твой седой отец!– Я обезьян, вожак у стада.Маманю теребить не надоЗа терракотовый сосец…Бог создал Землю, говорят,И населил толпами стад,Успешно поедавших друга.Жена могла сожрать супруга…То что и делает твоя,Маманя, по стопам зверья.Она как самка паука,Самца съедающая прямо.Осеменил? Наверняка?И тихо жрёт супруга дама…Что и случилось бы вконец.Но твой всезнающий отецИзбегнул страшного укуса.И вот сидит во тьме улусамосковского. Привет, сынок!Мы встретимся с тобою вскоре.Поговорим о Пифагоре,Но выплюнь маменькин сосок!
Дама
Крем и пудра. Всё сурово.Шляпа. Чёрные колготки…Всё всерьёз у этой тётки.Если снял с неё покровы,То немедленно седлай,И скачи и раздирай!Если же не выжмешь крика,То она посмотрит дико,Закуёт себя в трусы,И забросив хвост лисыНа далёкое плечо,Так уйдёт, что горячоБудешь думать: инвалид?Незнакомка, как бронхит,Приходила. Не рыдала.Натянула одеяло,И смотрела не спешаНа мужчину-голыша.Этой дамы-незнакомки,Той, которая сурова,Сжаты губы, пальцы ломки,Ко всему она готова.Ей противен ты как пол.Грубо думает: «козёл!»Но нужду в тебе имеет,Потому пыхтит, потеет.Под козлом и над козлом.И ребёнка ждёт потом.А когда созреет плод,И разверзнется живот…Нет, ты вовсе не родитель,Ты теперь отец-носительГрузов, долга и долговРезультат её таков…Ты был нужен как прохожий,Что на всех чертей похожий…Сделал ей ребёнка – пшёл!Муж, мужчина и козёл!
«До большей низости никто не доходил……»
До большей низости никто не доходил…Страницы лет пространственно опасны.Я, вспоминаю, Родину любил,И лик любви был беспристрастно ясным…Теперь она, глумливая как крот,Сдаёт себя за доллары, мерзавка,Ласкают олигархи ей живот,На лбу её вскочила бородавка…Я не хочу любить тебя, мой друг!Как Родину с немытыми глазами.Езжай на твой комнатнотёплый юг,В Гоа, с его похабными тельцами!Ты будешь там лежать, лежать, лежатьПока вконец не прорастёшь морковкой…И вновь
