Гарнизонный солдат и немец
В Москве у всех ворот
Для часовых солдат поделаны избушки,
А в них с солдатами бывает всякой сброд:
И беглы мужики и нищие старушки,
С которых за ночлег солдаты шлюшки
Берут за кажду ночь вина по кружке,
А больше тут
Живут
Веселеньки молодки,
Что на прядильнях здесь дерут от песен глотки,
Которы с каждой потки
В избушках тут
Пошлину берут.
Солдаты молодиц и сами шляют
И хлебец с стороны им также промышляют.
По должности один служивый в караулку
Завел какого-то немчурку
И шпетную ему молодку подрадел.
С молодкой немец лег, солдат плащом одел,
И как тот немец бабу мулил,
Солдат тогда стоял с ружьем да караулил.
Немчин пыхтит,
А блядь крехтит,
Насилу с ним ебется,
У ней в мозолях вся пизда, так баба жмется.
А немец говорит:
— Вот, матка, глейх зайдется,
Навеселимся всласть.
— Немчин, так дай за труд,
Не даром тут ебут,
А денежки дают.
Немчурка, вынув рубль, спросил, велика ль плата.
Ответствовал солдат:
— Здесь плата небогата,
Мамзель твоя немудрой человек,
Ей будет пять копеек,
А часовому вдвое,
А немец дал и втрое.
Довольна плюшница, доволен и солдат,
Немчурка ж думает: попал на лад,
Не ебля это — клад!
Недолго ж кладом тем доволен был немчурка:
С ним сделалась фигурка,
Обезображен стал немчуркин юрка,
Раздулася на нем вся шкурка.
Немчин на это глядь,
Вдруг обмер, испугался,
Рвался, кричал, метался,
Не ведал, что зачать.
Наделала ему та ебля дела!
Чтоб без хуя не быть,
Так надобно лечить.
Такой-то блядь ему гостинец подрадела,
Что он не сбыл с рук в год,
Да тут потратил он и денежек немало,
Однако полплеши как будто не бывало,
Хуй стал его урод.
Потом, как лехче ему стало,
Для некаких причин
Пошел с двора немчин
И в город пробирался.
Откуда ни взялся — служивый доброхот,
От Яузских ворот,
Кой немцу быть было без хуя постарался.
И только с ним лишь повстречался,
Он немца лишь узнал,
То немцу пенять стал:
— Што, бачка, не видать тебя недель уж сорок?
А ты хотел всегда к мамзеле той ходить.
Немчин на то: — Нет, нет, не хочет мой ебить
Такой маторак;
Ваш дешев руска пизд, да хуй починка дорог!
Промчались вести в Валдае на горах,
В пустыне жил монах.
Преобразись в девицу, бес
К нему в пещеру влез:
Монах, увидев то, вскочил
И хуй вздрочил,
Оставя книгу и очки,
Разъеб он черта тут в клочки.
Едва черт встал,
Монаху так сказал:
— Отец с претолстыми хуями,
Воюешь ты прехрабро с нами. —
Сие промолвив, бес
Исчез.
С тех пор черти по миру не бродят
И чернецов в соблазн уж не приводят,
Ужасна им чернецка власть,
Боятся, чернецу чтоб на хуй не попасть.
Подьячихи, купчихи
Великие лощихи,
Великие мазихи,
А более всего они етися лихи.
Подьячий лишь в приказ, купец лишь торговать,
А жены их тогда затеи замышлять:
Начнут чистенько мыться,
Румяниться, белиться,
Начнут они лощиться,
Начнут они сурмиться,
Себя жеманить, щеголить,
Начнут себя они рядить.
И вырядясь, тотчас в окошечках бывают,
На улицах сидят и губки ужимают,
Етись они смышляют,
Етись они желают
И хахалей своих приходу ожидают.
Посредственны хуи мужей их не проймут
И всласть не уебут,
Затем, что они жирны
И что у них пизды обширны.
Так всякая из них ебется, с кем есть вкус,
А именно чей хуй точильный будто брус,
Иль сходнее еще, с зарубою дубина,
Такая на заказ им надобна шматина.
Не брезгуют ничем, нет дел им до чинов,
А только до хуев.
В чулан запрутся,
Во всю Ивановку ебутся
С батраками,
С бурлаками.
Одну ебет солдат, другую чистит псарь,
А вот из них одну соборный еб звонарь.
Молодка не затем, что был духовна чина,
Сыскала этого ети себя детину,
Но что имел весьма избранный он елдак,
Не менее вот так:
Коль должно привязать веревку к рычажине,
Способней чтоб звонить, привязывал к хуине,
И колокольный звон
Шматиною своей звонил в соборе он.
Такой-то вот хуек ей нравен показался,
Лишь муж когда с дверей, звонарь тогда на двор,
С молодкой прохлаждался
И, тешучи ее и свой притом задор,
В тревожнейшем он был за всякий день в труде,
Звонил шматиною к обедне он в пизде,
А должно было где, он также и трезвонил,
Мудом по жопище щелкал, хлестал, бубонил.
Достойны ж зазвонят, он сыт тогда бывает
И также к отпуску он только доебает.
Купцы, подьячие тогда где ни бывают
И, благовест лишь чуть услышав, воздыхают.
Конечно, от того сердца их весть дают,
Что в этот час у них хозяюшек ебут.
Прохожего застигла ночь,
Прохожий ночевать зашел к старушке,
Тепло нашел в избушке.
У той старушки дочь,
Девочка молоденька,
Девочка недурненька,
Девочка не дика.
Приподнялся в портках и хуй у мужика,
Миленько он на ту посматривал девочку
И мыслил с ней повеселиться ночку.
Как время всем пришло ложиться уже спать,
Постлала на полу соломки дочке мать,
Сама, задувши свечку,
Легла на теплу печку.
Детина дождался,
Старуха как заснула,
Вдруг вошь его куснула,
Взвился и поднялся
И полегоньку к девке прибрался
И чуть сам дышит.
Девочка все то слышит,
Девочка не спала,
Девочка хоть мала,
А дело все смекнула,
Да только от себя его не оттолкнула,
Не супротивяся, как сонная, лежит,
Сама дрожит,
Мужик ярится,
А хуй бодрится
И хоробрится,
Уже его урод
У самых пиздьих был ворот.
Но мужичок, туда его не суя,
И рассуждал он так:
Невмочь ей будет мой елдак,
О толстоте толкуя, —
А девка ведь мала
И может быть цела,
Не стерпит еще хуя.
Помалу он концом к пизде приткнул,
Полплеши лишь воткнул, полплеши обмакнул,
А весь хуй не обмочит,
Лишь только его дрочит,
В пизде щекочит,
В пизде клекочит.
Вздурилась девка тут: чего мужик,
Что хуй велик Боится?
И стала шевелиться.
Не страшен девке хуй, пролезет в нее ось,
Вскричала мужику:
— Пехай, не бось!
В деревне у попа жена была гуллива,
Молодка щеголлива,
Молодка молода,
В наряде завсегда,
А без белил, румян не ступит никуда.
Об этакой молодке
Все знали в околотке.
Не делала она досады никому,
Любила молодцов всегда по одному.
Недолго ж время так тянулось:
Уже тех молодцов и трое вдруг столкнулось.
Им всякому была назначена пора:
Один лишь со двора,
Другой его сменяет,
Работает пизда, без хуя не гуляет,
Такие гостеньки обшаркали порог,
А поп на голове своей не видит рог.
Те гости с попадьею
Сочлись роднёю:
Кто брат, кто сват, кто кум.
Попу и не на ум.
И были то не враки,
А подлинно ему то ближние свояки.
Родне той навела молодка сухоту,
Да стало от троих терпеть невмоготу,
Робята те в охотку
Обезживотили молодку.
Да чем помочь?
Нейдут ебаки прочь,
И как она устала подъебать,
Так стала лгать.
Не вздумала иной увертки баба в страхе,
Как то, что у нее пришло лишь на рубахе.
Ебатель первой, как услышал эту речь,
Стараться стал ее разжечь:
Показывая муку,
Дает он ей хуй в руку:
И выдумкой своей себе не помогла,
Легла,
Не укрепилась,
По шею заголилась
И попырять дала.
Потом намерилась двоих она убавить.
Которого ж оставить?
Кому ей отказать?
Вить надобно резон на это показать.
Не стало в бабе силы.
Кому лежать, кому стоять, кому вертеть —
И ото всех потеть,
Да все ей равно милы,
А всем как отказать? — без ебли — умереть.
Раздумье бабу взяло,
И вот что ей на ум попало:
Оставить одного,
Того,
Который будет посмелее
И при попе придет
И при глазах его, не труся, уебет —
Тот будет ей милее.
Такая выдумка понравилась и им,
Всем троим.
Кому же наперед досталось делать дело,
Идет к попу тот смело
Теленка торговать,
Сулит попу хорошу цену дать.
Поп был до денег столько лаком,
Что стать готов он раком,
А нежели продать.
Итак, вошел поп в хлев теленка выбирать,
А хахаль попадью поставил тут встоячку
И дал ей качку,
А попросту уеб,
Но только этого не мог приметить поп
Игрища.
Другой двух поросят торгует у попита
И цену дать за них сулит, как за быка.
Поп думает: поддел токого дурака.
В хлеве телята,
В подполье поросята,
Туда поп влез
И там не видел он чудес,
Торгаш как попадью его, поставя раком,
И поздравлял попа большим себе свояком.
Последний думает, что эти смеляки
Оба дураки
И сделали не диво,
А он мнит сработать, чтоб поп то видел живо.
Пришед к его окну, в стекло уставил нос;
Сидел тогда поп бос
Да обувался,
И с ним его жена, сидят они одни.
Детина дивовался:
— Ах, батюшка, грешишь, такие ль ныне дни?
Иль ты вздурился? теперь ебешь.
В котору
Пору?
— Тфу, врак, — поп говорит, — ты окаянный врешь,—
И с сердцем то вещает,
А тот попа всей силой уличает;
Божится поп ему, что он онучу жмет,
А тот свое поет, Что будто поп ебет,
И уверяет так:
— Как, поп, тебе не стыдно,
Вить мне и сквозь стекло, а все то ясно видно:
Твой хуй и с ним муде
У попадьи в пизде.
Попу то стало уж обидно.
Онучей ногу он скорее стал вертеть,
А сам кряхтеть.
И стал ворчать, как кошка:
— Вздурился, свет, ты знать,
Или ослеп немножко,
Пошел прочь от окошка
И перестань, свет, врать. —
Детина в избу входит
И в ярости попа находит.
Поп поднял порошок
И изо всех кишок
Детину уверяет
И укоряет,
А хахаль, не боясь, да тоже повторяет,
Что видел точно он, как поп в жену пырял.
Смутился бедный поп, досадою пылает,
Увериться его тот хахаль посылает.
Сговорчив был наш поп, побрел он посмотреть,
А хахаль попадью и вправду зачал еть.
Поп видит не мечту, но въяве как быть должно,
Что хуй прогуливал в пизде ее неложно.
Поп глядь и так
И сяк —
Все видит то же дело:
Детина без порток,
Жены нагое тело, —
Уверился попок,
Приходит в избу смело,
Детину умного тут поп благодарил,
А то стекло дурное
Тотчас разбил
И вставил тут иное.
Крестьянский поп-простак
Подумал, что в стекло ему казалось так.
