И вместе с беломраморной зимою…
И вместе с беломраморной зимою
От шелкового смуглого чулка
Я свою ногу ласково отмою
И здравствуй милая российская тоска
Метели с виски мы пережидаем
Глоток и розовый румянец щек
Добавим англицким красивым крепким чаем
Склонив внимательно над чашкою висок
Потом картишки и еще рисунки
Но сердцу глупому готовится удар
Взгляни назад — там преступлений лунки
Там вниз ушла любовь как бледный солнца шар
Уже на зимний день надежды не имея
Я с пуговицей полюбил пальто
И в белый свитер свой тихонько шею грея
Меня не любит здесь — зато шепчу никто
Меня не любят здесь. Сараи здесь. Ангары
Здесь склады стульев и столов
Здесь ветрено — светло и в дверь летят удары
Отсюда я уйти в любой момент готов…
В мире простом украинских хат…
В мире простом украинских хат
Был неземной закат
В состав заката входили тогда
Прожитые теперь года
Казалось умру. И не встать вполне
И было пятнадцать мне
И если ствол дерева или угол дома
Или куст шиповника возникал
То он провинцией насекомой
А значит жизнью вонял
Я тогда называл свою маму дурой
С отцом ни полслова не говорил
Я был ворюгой. Дружил с физкультурой
И Блока читал. И винищу пил.
Живет он у теплого моря
С ним дружит красный Китай
У него миллионов много
Злодей — он имеет рай
Любые у него красотки
Разных цветов и рас
Хочет — имеет японок коротких
Расхочет — катается в подводной лодке
Смотрит в подводный глаз
У него различные залы
В его внутрискальном дворце
Он энергичный — а солнце устало
Играть на его злом лице
Он ничего не пророчит
Живет себе да живет
Мальчиков ли щекочет
В девочек ли плюет
Он — Эдуард — как прежде
Выглядит как картинка
И только к ночной одежде
Пристанет порой пылинка
Ну он ее и смахнет.
Брезгливым движеньем. Вот…
Меня подруга нежная убила…
Меня подруга нежная убила
На личико она надело рыло
Кричала и визжала и ушла
Как будто в рай. где смех и зеркала
Я целый год болел и бормотал
Хотел исчезнуть. но не умирал
Мой ангел то в Париж а то в Милан
И кажется он болен или пьян
Но я слежу внимательно и жду
Когда-нибудь в каком-нибудь году
Она вдруг отрезвеет и поймет
И ужаснется ее сладкий рот
И закричит те нужные слова
«Твоя любовь права! права! права!
А я больна была и все убила!
Прости меня!» и сдернет маску рыла…
Писал стихи своим любовникам…
Писал стихи своим любовникам
Бродил по городу как шлюха
В богатый дом хотелось дворником
Когда в желудке было сухо
Глядел в витрины с уважением
Сжимая кулаки в карманах
Мечтал окончить жизнь в сражении
И что-то о небесных маннах…
Все в этом мире эх зря
Черный наряд короля
Девочка в белых ботинках
Книжки в ужасных картинках
Радостные поля
Эта ли — та ли земля
Что я кричу с корабля
Лес ли какой в паутинках
Все в этом мире смешно
Дождик впадает в окно
Рыба на взморье
Кит в плоскогорье
В окнах отеля темно
Любишь не любишь
Жизнь свою губишь
Но проиграл ты давно
Я просыпаюсь в тоске
Бьются часы на руке
Ветер кудлатый
Окна в расплату
Пуля как будто в виске
Вот я лежу здесь один
Падает небо с вершин
Эдичка здрасьте
Тайные страсти
Вы испытали — наш сын
Все в этом мире ничто
Встанешь наденешь пальто
Шляпу надвинешь
Номер покинешь
Рыба из мира Кусто
Волосы щеткой
Выйду красоткой
Нас не догонит никто
Осени запах и прерии
Чай из Британской империи
Я возлагаю надежды мои
На этого чая струи
пью, улыбаюсь и думаю
Может убью я беду мою
Тем более знаю я где и когда
Ко мне привязалась беда
Три деревенских стихотворения
1. «Лампа. Книга и машинка…»
Лампа. Книга и машинка.
Где исчезла та пружинка
Напрягала что меня
Как горячего коня
И держала день и ночь
В состояньи мчаться прочь
Вот Америки деревня.
Не как русская так древня
Но такая же темна
И печально холодна
Осень. Я живу один
Сиротливый вид равнин
Частью серых и зеленых
Кое-где уж подпаленных
Выйдешь около пяти
А куда уже идти…
Нальешь чашку шоколада
Под холмом гуляет стадо
Четырех баранов спины
Как с французския картины
Клод Лоррен или Пуссен
Только нету старых стен
Моя жизнь на грустном месте
Лишь плохие слышу вести.
Та ушла, та изменила.
Ну и ладно. Ну и мило
Проживу один в ответ
До каких-то средних лет
2. «Там дальше — поле кукурузы…»
Там дальше — поле кукурузы
А выше ферма и арбузы
Вотермелоны называются
И тряпки чучел развеваются
Внизу — (не верится) река
Прозрачная и небольшая
А в ней форели есть. Какая
Во всяком случае тоска
Я днем работаю. А в час
Когда темнеет небо круто
Пишу ребятушки для вас
Отмывши руки от мазута
«Оно» вернее лишь смола
Мы кроем толью крышу хлева
Джорж. Билл и я. И нам без зла
Бросает листья осень слева
Вообще вид странный у работ
Когда их кто-то совершает
Кто и не только что живет
Но также пишет и читает
Землекопную оду
Подношу я народу
И лопатой поэта
Мною закопано лето
Глубоко в сентябре
Листья страшными стали
Листья тоже устали
И лежат во дворе
Шесть утра. Еле видно
Мне совсем не обидно
Я тружусь не сержусь
Крепким чем-то и хлестким
Мужиковским московским
В эту жизнь вгорожусь
Люди. Джорджи и Биллы
Мне не то чтобы милы
Деревенский народ
В разных странах у света
Грубо трудится в лето
В зиму лапу сосет
(Все сосание лапы
Если вы не растяпы
Состоит из жены
Или бабы иль девки
Из Сюзанки иль Евки
С коей сняты штаны)
День тяжелый и рыжий
Заработаем грыжи
Тонны камня и глины
Вынимаем для мины
Для цистерны воды
Вот где наши труды
Будет старая дама —
Голубая пижама
Пить. Гостей приглашать
Выше бревен и досок.
Выше труб-водососок
Над цистерною спать
Фотография поэта
В день веселый и пустой
Сзади осень или лето
И стоит он молодой
Возле дерева косого
Морда наглая в очках
Кудри русые бедово
Разместились на плечах
Впереди его наверно
Рядом с делающим снимок
Кто-то нежный или верный
(Или Лена или Димок)
Фотография другая —
Через пять кипящих лет
Маска резкая и злая
Сквозь лицо сквозит скелет
Никого на целом свете
Потому тяжелый взгляд
По-солдатски на поэте
Сапоги его сидят
Ясно будет человеку
Если снимки он сравнит
Счастье бросило опеку
И страдание гостит