Эдуард Вениаминович Лимонов известен как прозаик, социальный философ, политик. Но начинал Лимонов как поэт. Именно так он представлял себя в самом знаменитом своём романе «Это я, Эдичка»: «Я — русский поэт».
О поэзии Лимонова оставили самые высокие отзывы такие специалисты, как Александр Жолковский и Иосиф Бродский. Поэтический голос Лимонова уникален, а вклад в историю национальной и мировой словесности ещё будет осмысливаться.
Вернувшийся к сочинению стихов в последние два десятилетия своей жизни, Лимонов оставил огромное поэтическое наследие. До сих пор даже не предпринимались попытки собрать и классифицировать его. Помимо прижизненных книг здесь собраны неподцензурные самиздатовские сборники, стихотворения из отдельных рукописей и машинописей, прочие плоды архивных разысканий, начатых ещё при жизни Лимонова и законченных только сейчас.
Более двухсот образцов малой и крупной поэтической формы будет опубликовано в составе данного собрания впервые.
Читателю предстоит уникальная возможность уже после ухода автора ознакомиться с неизвестными сочинениями безусловного классика.
Собрание сопровождено полновесными культурологическими комментариями.
Публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации.
В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
уж пиджак потерял
совсем я ободранный стал.
Тогда же костюм имел
и туфли имел, и шёлк
когда я вечером шёл
то за мной прыгал успех.
Теперь же никто не смотрит
едва кому нужен я
У моря ракушек искал
а ныне я скушный стал
Фантазия блекнет моя
сижу одинокий я
хотя б меня чай подбодрил
Я вновь бы картину узрел
где море ракушки кидает
а я их за ним подбирает
в сумку большую кладёт
и стройным, и смуглым живёт.
II. «Тогда было дивное лето…»
Тогда было дивное лето
Один я тогда не ходил
На все мои мелкие празднества
я вечно девчонок водил.
и разных, и многообразных
и тронутых грустью и нет
и был для меня вечный праздник
которому несколько лет.
Ещё суждено было длиться
но разве кто знает, что впредь
И с ним, и с друзьями случится
чья ж очередь умереть.
III. «и вот я на тёплых досках…»
и вот я на тёплых досках
живу я в этой избе…
хозяин отдал её мне
на лето отдал её мне
и вот я на тёплых досках
лежу перед ночью дыша
вверху обязательно звёзды,
которым нету конца.
И мне до того колоссально
и мне до того тяжело
гляжу гляжу вертикально
на крышу меня занесло.
Я думаю вот человек я
и кровь моя ездит по телу
Какой-то летающий я
но сказана участь моя.
За что же с начала с начала
записан я в мертвецы
как записывали в семёновцы и преображенцы
своих сосунков дворяне-отцы.
Всё сильнее я приближаюсь
ну ладно… допустим, смерть — факт
но если такое дело
так нужно мне жить ой-йой-йой
Каким же мне образом жить
иль мне с пистолетом входить
в сверкающий златами зал
а я в тёмный угол сбежал…
IV. «На тёплой крыше ужасно…»
На тёплой крыше ужасно
И кладбище видно вдали
Тем более жить мне отрадно
Тем болье должно хорошо
а я как чудак, как чудак
всего отказавшись избег
Себя окружить надо башней
построить огромный дворец
повесить большие картины
шелка везде натянуть
и кубки, ковры, обезьяны
учёные попугаи
и сложные мелкие машины
старинные пушки стреляют
но нет всего этого, нет
и комнаты даже нет
и сер, и скук свет
и бюрократическая страна
всегда сера и темна.
V. «Тут только бумаги идут…»
Тут только бумаги идут
вверх вниз шелестят листы
тут уходят в двери одни
вечно большие пуза
мы вырастили их сами
они властвуют над нами
Но разве я так хотел
меня кто-нибудь спросил
Я в общество что, записался
Я что, за себя поругался.
Нет, я не хочу, не хочу
в этом обществе жить
Я если не улечу,
то смогу себя утаить.
Я выбыл, я выбыл из вас
Не нужен мне шифоньер
не нужен мне гарнитур
и дочек не нужно дур
Которых общество тотчас
в пионеры — вот как!
Покуда я молодой
решу быть вразрез с страной
И буду их презирать
и малых их и больших.
Поэт вот кто главный есть
А все остальные — нет.
они без значения тут
они ничего не дадут.
VII. «Вот море мой моет след…»
Вот море мой моет след
и я двадцать одних лет
иду поступательно вдоль
растёт в это время миндаль
Которая так зла
она сидит у воды
Она глядит на валы
она меня ждала.
Я ей говорю: «Не злись,
ведь ты герцогиня, ты
испортишь свои черты
поэтому ты молчи».
Она отвечает: «Нет, —
что герцогом был её дед —
но вот уже много лет
как умер он где-то в траве
и так как не знают, где
Считают, что он везде».
За что не любить страну
За что не любить холмы
Нет, холмы хороши
Но в людях всё меньше души
Но больше в них суеты
нависли у них черты
и думают все о том,
что всё покупают рублём.
На самом деле они
Не поняли свои дни
чем более будет их
тем более станет и нас.
VIII. «Но вот эта дева встаёт…»
Но вот эта дева встаёт
И мне свою руку даёт
она совершенно мила
и мы идём, где скала
бросает фиглярную тень
Как раз и окончился день.
IX. «Любите того, кто редок…»
Любите того, кто редок
кто будто вымерший зверь
кто как дореволюционный предок
ведёт себя теперь
который бросает деньги
нажитые своим трудом
в один ресторанный вечер
любите того, кто поэт.
Ей-Богу, всегда интересней
протратить всю жизнь с ним
поехать куда-то, вернуться
любить его, встать, уйти.
Обзывать его неудачником
Временно жить с другим
и осенью на старой лодке
кататься по пруду с ним.
Когда пригласят на ужин
одна компания вы
Увидите, что как в музее
у хозяина мраморны львы.
Хозяин — крупный учёный
большой и упрямый ум
он может себе позволить
поэтам устроить ужин.
но дальше… любите редких,
живущих иною жизнью
точно
