Главе седьмая
Баянист Тишков Иван
В полдень к Федору явился,
Был сосед не то чтоб пьян,
Но уже опохмелился.
Разговорчив был. Чудён.
И похмельным басом резал:
— Что колхоз!
Давай уйдем.
Жизнь иную обретем.
Человек-то не железо.
Я решил в Донбасс махнуть,
Мне пути иного нету.
Сам решай дальнейший путь.
Я ж по горло сыт «Рассветом».
Жмет Иванин.
Чем сильней,
Тем заметнее заплаты,
Тем по осени видней
Частокол из трудодней, —
Вот и вся твоя зарплата.
Воевали столько лет!
И с меня, пожалуй, хватит.
Уголь —
Это вам не хлеб,
За него
Деньгами платят!..—
Федор слушал и молчал,
Внемля голосу соседа,
Думал:
«Что, как все уедут
От родительских начал?
Что, как все — по городам,
Стройкам, шахтам и заводам?
Да, наверное, и там
Мало меда.
Жизнь, она свое возьмет,
За нее бороться надо.
Есть в словах Ивана правда,
Только мне не подойдет!..»
— Нет, Иван!
Прости, родной,
Я решил делить все беды
Со своею стороной,
От которой не уеду.
Не уеду от сохи
(Бегать — дело молодое),
Пусть мякина,
Пусть жмыхи,
Пусть крапива с лебедою.
Буду честен до конца
Перед правдою суровой,
Перед памятью отца
И Андрея Горбунова.
А потом моя мечта —
На земле свершить такое,
Чтоб деревня Красота
Обрела свое былое.
Пусть сегодня мы не те,
Пусть не те, что раньше были,
Нас любили в Красоте,
Ты припомни, как любили.
Как же можем мы уйти
От того,
Что каждый прожил?
Так что ты, Иван, прости,
Мне с тобой не по пути,
Да и Даша
Скажет то же…
И похмельная слеза,
Как роса над горькой пашней,
Затуманила глаза
Другу юности вчерашней.
И, смахнув ее с ресниц,
Встал Иван
И тихо вышел.
Только скрипы половиц
Из избы печально выжал.
Федор с думой не спешил.
Надо все-таки решиться.
Но недавно
Порешил
В Красоту переселиться.
И теперь, спеша в райком,
Он боялся думать даже,
Что ему в решенье том
Кто-то, может быть, откажет.
Не откажут…
Ну, а вдруг,
Вдруг да скажут, как Иванин,
Что кричал:
— Ты мне срываешь
Планы будущего, друг!
Понимаю, хочешь врозь,
Хочешь выглядеть красивей.
Только знай,
Что развелось
Много выскочек в России.
Ты да я — одно звено.
Ну, решил ты, ну, допустим,
Ты решил.
А все равно
Из колхоза не отпустят.
Верь ты мне или не верь,
О твоей забочусь славе:
Заберут меня «наверх»,
Кто тогда колхоз возглавит?
А поскольку наш колхоз
Прогремел на всю Россию,
Нам и технику подбрось,
Нам и тягловую силу.
И сказать обязан я —
Ты прости меня за прозу —
Позарез нужна колхозу
Биография
Твоя!..
Вот и город.
Вот райком…
Секретарь райкома Краев
Поздоровался кивком
И сказал спокойно:
— Знаю.
Мне Иванин доложил.
Что же ты, Костров, решился
Покидать все то, чем жил,
Где родился,
Где сгодился?
Ведь дела у вас идут,
Опыт ваш перенимают.
Ты прости меня,
Я тут
Ничего не понимаю…
И тогда почти с мольбой Федор встал:
— Товарищ Краев,
Ну пойми ты, что с тобой
Я в партийность не играю.
Нет причины отказать!
Ведь написано в газете:
«Хороши дела в „Рассвете“.
А в „Победе“… как сказать?
Понимаю, недород!
Только суть не в недороде:
В Красоте пока народ
Из землянок не выходит.
А колхоз, что в Красоте,
Называется „Победой“.
Вот и шутят бабы — де,
Победители не едут!
Красоту поднимем —
Это
Не красивые слова.
Ведь о ней по белу свету
Шла народная молва.
В Красоте селилось чудо,
Песня, музыка жила.
Красота была повсюду,
И она не умерла.
Красота — не умирает.
Я делами докажу!
Отпусти, товарищ Краев,
Жизнь в „Победе“ заиграет».
Под развесистой березой
В Красоте собранье шло.
Председателя колхоза
Выбирало все село.
Были краткими дебаты
И сводились к одному:
— Быть Кострову! —
Пели бабы. —
А кому, как не ему:
Может, будет по-иному?..
Но никто не возражал.
Представитель от райкома
Их решенье
Поддержал…
Из Славеней в Красоту,
Перекатывая эхо,
На десятую версту
Дом отцовский переехал.
Встал над речкою.
И словом,
Снова начал жизнь свою
Крытый свежею соломой
Дом у школы на краю.
Словом, Федор без печали
Взял бразды.
И с той поры
Рядом с мертвыми печами
Заиграли топоры!
Сенокос. Забот немало.
Утром косят,
А в жару
Косари, забыв усталость,
Прикипают к топору.
Было дорого и любо
Видеть не со стороны,
Как росли, белея,
Срубы
В сладких запахах сосны,
Как они
Вставали ровно
В каплях смолки золотой.
Мужики тесали бревна
Над седою лебедой.
Над могилами святыми,
Над остывшею золой,
Над землянками слепыми,
Над поруганной землей!..
Вот, смахнув росинки пота,
Молвит Федор неспроста,
Что работа есть работа,
Только эта — красота!
— Красо-та! —
И выдох ровный.
— Красо-та! —
И ровный взмах.
И ошкуренные бревна
Станут музыкой в домах.
Лягут ровно — так, как надо,
Чтобы надолго вросли.
Берегли в жару прохладу,
В холод солнце берегли…
Наделил родитель силой —
Топоры в руках поют.
Анатолий и Василий
От отца не отстают.
По-мужичьи руки грубы,
Руки дерзкие.
Не по-детски сжаты губы,
Губы детские…
Им легко за дело браться,
Озорно кричать «ура»,
С детства веря в праздник братства,
В светлый праздник топора!..
В Красоте,
Ожившей снова,
Жизнь не тлеет, а горит.
И Тишков Иван
Давно уж
Про Донбасс не говорит.
И, взвалив баян на плечи,
Из Славеней каждый вечер
В Красоту идет пешком
Музыкант Иван Тишков.
Красота его встречает,
Как родного, с давних пор…
На траве баян скучает,
Ждет, когда уснет топор.
А Ивану что бояться,
Руки чешутся.
Все равно — топор,
Баян ли,
Лишь бы тешиться!
Басовит топор Ивана,
Он согласно
Входит в хор,
Где, как клавиши баяна,
Всяк по-своему — топор.
Погрохатывают бревна.
И, последний взяв венец,
Распрямился он
И ровно
Ладно выдохнул:
— Конец!
И тогда —
Гудели дали,
Зори славили.
Ах какие избы встали,
Люди ставили!
Ах какие песни были!
Лес шумел со всех сторон.
Ах как пели!
Ах как пили
Коллективный самогон!
Скрипку Федора просили.
Скрипка Федора была.
Так играл на ней Василий —
Батьку оторопь брала.
Он сначала как-то робко
Наклонился к ней лицом.
Ткнулся детским подбородком
В след,
Оставленный отцом.
Чуть повел смычком — и скрипка
Стала музыкой души.
И поди сдержи улыбку,
Слезы радости сдержи!
И поди пойми — откуда
В погорелой стороне
Это песенное чудо
Наяву, а не во сне.
Путь у Васи только начат,
А уж трогает сердца…
И от счастья Даша плачет,
Повторяя:
— Не иначе,
Не иначе как в отца…
