Аглаида Шиманская - Новолунье

Осенним утром дребезжит шарманка.
Так рано. Улица еще темна.
Озябла маленькая обезьянка
И кто-то бросил деньги из окна.

Не вздрогнула, сидит, как неживая:
На что ей деньги, ей приснился хлеб,
Она голодная, всегда больная,
Ее хозяин на войне ослеп.

Но для нее он так немного значит,
Она боится, он совсем чужой,
И сердце обезьянье долго плачет,
И смотрит утро на зрачок пустой.

Слушать ветер осенний при дороге в избушке,
Слушать скрип проезжих колес.
Где-то там, среди поля, в глухой деревушке
Лунный свет от родных берез.

Слушать долго, как плачет оконце слепое,
И не выплакать слез своих,
И не встретиться, и не расстаться с тобою,
И не скрыться от глаз твоих.

Слушать ветер, все слушать и слушать до боли,
До безумья, сорваться, лететь,
И твою непогоду, и Божью волю
До последнего часа терпеть.

Ангелы на стенах утешали раем,
Торопились тени лечь на прах.
Дождь по крыше льется, и земля сырая,
И печаль земная… боль в сердцах.

Унесите тело, им душа томится.
Духота и слезы, сладкий дым.
«Помоги со смертью людям примириться» —
Молится под ризой серафим.

Ворота открыли ангелы, святые,
Проводили тело не спеша.
Голые деревья. Улицы пустые.
Крестиком расшита русская душа.

Окно мое на крышу,
Внизу — веселый бал.
Знакомый вальс я слышу —
Он в старину звучал
У Лариных, быть может, —
Татьяна, ты не спишь?
Для слез одно и то же
Москва или Париж.

Твоя перчатка здесь осталась
И бережет твое тепло.
Быть может, только показалось,
Что стало в комнате светло?

Твой пульс она и тут услышит,
Прикосновением жива,
Твоей рукою только дышит
Под синим светом рукава.

Колечки связаны прилежно
Верблюжьих золотых волос —
Она, сжимая руку нежно,
С тобой выходит на мороз.

Сундук надел зеленый плед —
Его измучили дороги,
Уже его не носят ноги,
На нем судьбы жестокий след.

Давно ли — «с корабля на бал» —
В подъезде ярко освещенном
Швейцар встречал его с поклоном,
Теперь он цену потерял.

И «заграницу» невзлюбил:
Он — оскорбленный старый барин,
Он за приют не благодарен
И всю одежду износил.

Его давление все ниже,
Им пролито немало слез,
Он Пушкина сюда привез
И стал изгнанником в Париже.

Бархата кусочек на траву летит,
Из блестящих точек, золотом расшит.

Небо растянулось лентой голубой,
Утро заглянуло в лоскуток живой.

Расступились тени, стукнуло окно:
Но одно мгновенье полетать дано.

Солнце розовеет розовым кустом,
Розовая фея осветила дом.

Как будто хижина, но это дом,
Для каждого приют благословенный;
Как будто человек обыкновенный
Свою судьбу смиренно спрятал в нем.

Цветы цветут и птицы прилетают
И кажется, что близко плеск волны,
И золото лучей на розах тает,
И окна золотом освещены.

Нам говорят, что где-то в небе рай,
Он здесь — и на земле, он всюду с нами.
Нас утро ждет, омытое слезами, —
И ночь, и день с молитвой принимай.

Колеса мчат, вагоны громыхают,
Стальная грудь над пропастью дрожит,
И крест в тумане руки простирает —
К тебе печаль, быть может, долетит.

Звезда чуть теплится на небе бледном,
Тревожен зов безумного гонца, —
Зажги огонь, свети окошком бедным,
Не прячь улыбку своего лица.

Жалость странницей проходит,
По ночам не спит,
Утомится на свободе —
В сердце постучит;
Холод, нищета, разлука,
Похоронный звон,
Трепет жалобного звука
В ней запечатлен.

Пристань. Лебедь белый,
Ива над водой,
Огонек несмелый
Вечером, зимой.

В небе чаек стая,
Белоснежный пух,
Как снежинки тает,
Темный берег глух.

Тень и мрамор белый
Дышат тишиной.
Ты мне песни пела
Вечером, зимой.

Тучка на небе была золотая —
Ветром ее унесло…
Только просветы и отблески рая,
Только на миг светло.

Остановись! — Зачем? Здесь полустанок,
Один фонарь и несколько домов;
Напрасно разбудили спозаранок —
Никто не откликается на зов.

Вокруг туман и сонное болото
И воздух засыпает на лету.
Закрыты окна, заперты ворота:
Не уходи за черную черту.

Мне чудится, что ты из мертвых встала
И на любовь меня благословишь.
Любовь. Молчанье, пустота вокзала,
Косые крылья темных крыш.

Пришла печаль и душу мне согрела,
Пришла печаль — и плакала, и пела
Родные песни родины своей.
Всю ночь горела лампочка над ней,
Всю ночь ребенок надрывался где-то,
И дождь не унимался до рассвета.