Артур Троицкий - Фалес Аргивинянин

И грозный лик уже гулливо

Сердечной тягой к нам питал.

«Вопрос известен наперёд, —

Ответил нам он в свой черёд, —

Но всё ж спрошу я вас: куда

Ведёт вас путеводная звезда?

Великой скромностью исполнись

Пред мудрой старческой главой,

И токами любви наполняясь,

Я баял так: «Людской молвой

На путь к тебе я был направлен

(И ученик мой не оставлен),

На попечение иных

Деяний добрых и плохих.

Но не конечной целью будет

Невинный разговор с тобой,

Пока нас случай не принудит

Коснуть Учителя рукой.

Ему привет несёт святилищ,

Убежищ мы несём привет,

Дабы вселенских Он вместилищ

Донёс таинственный обет.

«Да вам известно будет это,

Что повстречаете Его

И, окатив лучами света,

Он не оставит ничего.

Вы потеряете былое,

Великий дух начнёт с начал,

Но всё надейтесь на иное,

Он свет иллюзий и аннал».

Такую речь нам вторил старец,

Мы знали это и пришли!

И грациозно поднял палец

И с Клодием мы вдоль пошли.

Небесных дум моих введенья

Пьянящий, сладостный поток

И к Богу верные стремленья –

Нектара медленный глоток.

Вот крылья ночи над главой

Простёрлись мощной пеленой,

И полновластная Луна

Царит владычицей одна.

Лозы прекрасной виноградной

Свисали кисти вниз гурьбой,

И сонмы странников блуждали

Под песнь луны хмельной толпой.

Но робкой поступью приблизясь,

Нас трезвый муж к себе позвал

И, опустившись на колени,

Такую речь он начинал:

«Привет даю тебе, мудрейший,

Тебе любовь шлю – падаван

Я укажу вам, где светлейший,

К Тому, о ком был знак вам дан», –

И указующим перстом,

Поднявшись на ноги потом,

На дом в долине показал,

Но баять далее продолжал, –

«Иисус – Учитель с Назареи

Вошёл с воскресшего в тот дом.

Собрались также там халдеи,

Поверив сердцем и умом.

Там Лазарь жил, живёт поныне,

Но дом паломникам отныне

Священной службе будет дан,

Всё это свет, а не обман!»

Так в благодарности великой,

Хитонах жизни многоликой,

Великих мужу благ даря,

Пошли мы, духом воспаря…

В тот сад Магдалы окружащий,

И запах дерева пьянящий

Манил в ветшалый дом тогда.

То не забыть мне никогда.

Но только в сад ступить успели,

Два мужа стройных подоспели,

Нам путь преградой застелив,

Лишь неприятности сулив.

Один был средних лет мужчина,

Второй юнец; льняных волос

Спадала прядь, бела как льдина,

И доносился к нам голос:

«Ответ держите, вам куда,

Скажите сразу без вреда!»

Так первый муж нам приказал,

Что даже имя не назвал.

Я произнёс ему в ответ:

«Несём мы дружбы вам привет.

К Учителю держали путь,

А ныне ж ищем, где уснуть»

Сверкали злобой лишь глаза,

А с сердца потекла слеза,

И сонмы ангелов святых

Замолкли в нимбах золотых.

«Ступайте прочь, покуда целы,

Он не к язычникам пришёл!»

А под деревьями омелы

На землю ангел снизошёл.

Подобной грубостью встречаясь,

Улыбкою их смог обдать.

Но голову склонив, смиряясь,

Им посылал я благодать.

«Моим очам предстал мудрейший:

Я вижу, Вы великий муж,

Что может дать тебе Светлейший

Учитель ваш, Спаситель душ?

Мы посему желали б тоже

Подобно вам стать, или схоже.

Учитель б нас мог научить,

Да глупость нашу присмирить».

И мой ответ был не по нраву

Защитнику садов святых

Вот потянул юнец рукаву,

Шепнул на ухо, и затих.

Пронзивши взглядом, улыбнулся, –

Умнее боле был юнец,

И пальцем губ своих коснулся

Он, юный статный молодец.

«Прошу присесть, меня дождаться, –

Он ласково слова сплетал, –

Пришлю товарища – признаться,

Должны ему вы!» – запорхал.

Мой мозг не стал чинить преграды,

И дабы были люди рады,

Мы сели там и так благой

Селя божественной чертой.

Я ощущал, настигнув цели,

Что струны сердца как свирели

Ловили, так в саду святом

Струится, мог он лишь в одном.

Однако ждать мне не пришлось,

Видение моё сбылось.

Стоял пред нами азиат —

Священной расы был сатрап.

И тихой мудрости печать

Челом сверкала – благодать!

Одежды чистые. Маяк

Горел от Красной Расы – знак!

Откуда Трижды Величайший

(Великий, как песок мельчайший),

Где тонут в мудрости града,

Где треугольник властвует всегда…

И наши знаки видел он,

С улыбкой подарив поклон,

Урок преподал этикета

Для столь необразованного света.

«Привет вам, братия из Фив!

Так значит, это был не миф?!

Фома – мне имя – ученик

Того, куда ваш путь приник!

Но какова же ваша цель?

Где мудрых ваша цитадель?

Кем посланы вы были, братья? —

Он рядом сел, приподняв платья.

И полился наш разговор

На языке, живущем с пор

Сознания самой Земли,

О чём и думать не могли.

Фома поведал нам о том:

«Учитель послан был Творцом!»

И слово молвил Клодий так:

«Великих ангелов Вожак!» —

Насупив нос, скосивши взгляд,

Но я его словам был рад.

И вот гордыней воспылал,

Он, улыбнувшись, продолжал:

«Подобно мифам древних лет

Он ниспослал на Землю свет,

Он Альфой и Омегой стал!» —

Но, поклонившись, промолчал.

Немногословна речь моя,

И сердцем разум упоя,

Я право слова перенял,

Безмолвно с Клодия сорвал.

«Ужели ты не помнил, право,

Вверяясь полно в гущи нрава,

Что Гераклит нам наказал,

О чём при встрече он сказал?!»

С виною низкой, несравненной,

Его глаза смотрели ниц:

«Или Молчанья – жрец блаженный

О покаяньи падал бриз?

Готовься, мой Македонянин!

Увидел истину саму,

Ведь я, Фалес Аргивинянин,

Не верил боле никому!»

Фома привстал и поклонился,

И также глас его явился.

Не смею боле слов ронять,

Порою лучше промолчать:

«Пойду Учителя позвать!», –

Что мог он нам ещё сказать?

Походкой словно бы писца

Он в сад вернулся слегонца.

Но только вышел в чащу древ,

Его я имя нараспев,

Как тайны знак произнеся,

В священный транс перенесся.

Грядущего так видел созерцанья,

Невинных образов мерцанья

И мне дано увидеть то,

Основу времени – ничто…

Как только речи разомкнул,

Увидев женщину земную,

Печать заботы так коснул

Перстом великим кожу льную.

Её небесный голос тихо

Призвал проследовать за ней,

А Клодий – нетерпенья лихо

Предался чувствам – Гименей!

Покуда чувств был Клодий раб,

То на сиденье не держался

И под влияньем «нутрих жаб»

Навстречу истине помчался.

Вот, тихо следовав за ним,

Мне сердце хладом обжигало,

Ибо печать зерцанья сим

Небесный ум мой огорчало.

Дорогой лунною сотканной

Небес великие ткачи,

И трели живности чеканной

Нам пели гимны в той ночи.

Вселенской пылью орошал

Бесценным серебром листву,

И тусклым светом умащал

Лучи, готовя в тетиву.

Маслин несчётные деревья

Террасы лунной полон блик.

И вот, закончивши моленья,

Пред мной божественный был лик.

То был Учитель Неизречённый

Под тусклым взором той луны.

В тени маслин непревзойдённый.

Тогда, казалось, были сны.

Высокий рост, худое тело,

Лишь на плечах висел хитон.

Лицо его как будто пело,

Из тела же сочился стон…

Тёмно-каштанового цвета

Покрыто волосом лицо.

Великое Страданье Света

Ковались в кокон-яйцо.

Лобзая ноги, неподъёмно

Македонянин уж лежал.

Учитель руку неуёмно

Ему на тело возлагал.

Наполнился рыданьем скорбным

Террасы сад, округи близь.

Но я держался неприступным

Возвыся взор свой тихо ввысь.

Та дева, что вела по саду,

Полуиспуганно глядя

То на меня, молясь по взгляду,

Каноны вежести блюдя.

И тихий на себе взгляд чуя,

Подобно сотне матерей,

Небесным голосом воркуя,

Я ждал божественных речей.

«Рыданья друга всё сказали.

Скажи же ты, зачем искал?», –

Вокруг уж птицы замолчали,