«Помнишь барнаульские дворы?..»
Помнишь барнаульские дворы?
Смех и шум, и крики дотемна,
и законы жёсткие игры
беспокоят маму у окна.
Твист, Высоцкий, ссадины на теле,
После драк дворовых – в скулах боль.
Помнишь, как на лавочке сидели
И твердили наш с тобой пароль.
Даже – агаже – бессмыслица такая,
Даже – агаже —
Никто не понимает,
Даже – агаже —
Тайные слова,
Даже – агаже —
Знаем ты и я.
Городок совместно с нами рос,
Охраняя детские секреты,
Помнишь, я нарвал охапку роз
Для тебя на площади советов.
Помнишь выпускные вечера
Радости и слёз обиды соль.
Мы, взрослея, уезжали со двора,
И с собою взяли наш пароль.
Даже – агаже —
Бессмыслица такая,
Даже – агаже —
Никто не понимает,
Даже – агаже —
Тайные слова,
Даже – агаже —
Знаем ты и я.
Годы по вискам бьют сединой,
И дороги осень заметает,
Только вот бесёнок озорной,
Как всегда, в глазах твоих мелькает.
Если дни унылы и серы,
И скребёт по сердцу злая боль,
Вспомним барнаульские дворы
И весёлый, детский наш пароль.
Даже – агаже —
Бессмыслица такая…
Я вернулся, здравствуй, Барнаул!
Я пришёл усталый и небритый,
Усади скорей меня на стул,
Окружи бесчисленною свитой.
Я хочу немного отдохнуть
В закоулках городского сада,
Пусть уронит руки мне на грудь
Майская, вечерняя прохлада.
Проведи меня по площадям,
Покажи товар своих купцов,
Пригласи в «Центральный» ресторан
С плясками весёлых удальцов.
Здравствуй, мой сибирский городок,
Поредевший твой забор сосновый,
Дымный, нестареющий «поток»,
Сильно постаревший участковый.
Рыжий, переполненный «ЛиАз»,
Увези на «новосиликатный».
Храм Христов, как хочется сейчас
Мне послушать голос твой набатный.
Покажи «Дворянское гнездо»,
Шашлыком попотчуй «У камина»,
Лепестками яблонь замело
Ленинский проспект неповторимо.
Вечер зажигает в городке
Фонари у «Шпиля» и вокзала,
И в ночном, приятном холодке
Гаснут крики «Старого базара».
Я вернулся, здравствуй Барнаул!
Словно тигрица из дикого леса,
Упругим телом под платьем играя,
Меж кресел «боинга» шла стюардесса,
Смолью волос, как короной, сверкая.
Усталые люди дремали сладко,
Пили, ели, глотали лекарства,
И грациозная эта мулатка
Казалась принцессой сонного царства.
Смесь диких и древних берберских
воинов
С пиратами, некогда сжёгшими Сус,
Она, наклонившись, очень достойно,
Нам предложила отведать кус-кус.
Жена на меня взглянула строго —
Мол, ждёт нас скоро на углях рыба,
И я, отведав кус – куса немного,
Сказал принцессе: «большое спасибо!»
Мы предвкушали море и пляж,
Принцессе – вновь разносить обед,
Она проводила до трапа нас
И долго, с грустью, глядела вслед.
Прощай, земля обетованная
Нас шмонали строго, как на киче,
Проверяли всё, вплоть до белья,
Наконец, раскинув крылья птичьи,
Лайнер двинул в дальние края.
Мы по первой – за удачный взлёт,
По второй – за близкий уже дом,
А по третьей сдвинул весь народ
За страну, что распростёрлась
под крылом.
За страну, где каждый камень свят,
Где «семь сорок» так нам и не спели,
Где любая девушка-солдат,
И где русскими себя зовут евреи.
Где-то там внизу Иерусалим,
Вин кошерных тонкий аромат,
Над землёй обетованной мы летим,
Там среда, а здесь у нас – шабат.
Вспомнились – река Иордан,
И по морю, аки посуху – Христос!
С Православьем здесь соседствует Коран
И стена невыплаканных слёз.
Улетаем, может навсегда,
Только хочется ещё вернуться,
Может быть «семь сорок» нам тогда,
Пропоют в каком-нибудь кибуце.
Завтра мы покинем этот остров,
Где море, солнце, каменные скалы,
Когда-то здесь резвилась Коза Ностра,
Творя беспрецедентные скандалы.
Покончил с этим господин Фальконе,
Развеял страх, унынье и тоску.
Здесь изменили звёзды Аль Копоне,
И мафия уехала в Москву.
Здесь Этна, сверхкапризная мадам,
Бывает тихой, а то мечет грозы,
И вот тогда по выжженным горам
Текут её пылающие слёзы.
Здесь воздух чист, здесь кактусы цветут,
Трещат цикады о любви, наверно,
Здесь соловьи под пальмами поют,
И все дороги сходятся в Палермо.
Адью, Сицилия, аривидерчи, бай!
Наш лайнер расправляет крылья лихо,
Не можем мы сказать тебе: «Прощай!»
По-русски, – до свидания, – скажем
тихо.
Гоанский белоснежный пляж
На фоне бурного прилива,
Мне ловко делает массаж
Чудак, назвавший себя – Шива.
Как тесто месит – руку мнёт,
Все пальцы выдернуть пытаясь,
Под пальмой местный, тощий кот
Сидит, лукаво ухмыляясь.
На углях запекли омара,
Наполнив ароматом мир,
За столиком туристов пара
Пьёт пиво и жуёт гарнир.
В суставах – лень, в душе – покой,
Лопочут рядом чьи-то дети,
Колдует Шива над рукой,
И солнце беззаботно светит.
Рано утром спешим по пляжу,
Волны бьются у наших ног.
В Колво – рыбная распродажа,
Вот и месим морской песок.
Убежали от зимней стужи
В эту жаркую, зыбкую тишь,
В небе чайка, как ястреб кружит,
Как и мы, она любит «фиш».
Ах, пахучий гоанский рынок,
Индианки в цветастых сари
После торга нам сотку скинут
За корзинку клешнястой твари.
Пляжный мальчик, весёлый Сэм,
Их пожарив, подаст красиво,
Нет с обедом у нас проблем,
Крабы классно идут под пиво.
На просторах Райского сада
Дни неспешно вершат вояж
Что ещё человеку надо —
Крабы, пиво да белый пляж.
Я проехал много дальних стран:
Пирамиды, площади Брюсселя,
Турция, Тунис, Азербайджан,
Пляжи Варадеро и Марселя.
По Парижским улочкам бродил,
Любовался мощью Ватикана,
И в портовых кабаках кутил,
Пил вино в тавернах Амстердама.
Но в заморских бесконечных странах,
Где достаток, сытость и покой,
Ощущал себя я иностранцем
С острым чувством, что я здесь чужой.
И судьба меня благословила,
Я среди друзей сижу сейчас,
Пью «грушовку» и, конечно, пиво
И хочу поднять бокал за вас.
За страну, что стала очень близкой,
За людей душевных, умных страстных,
Я поклон вам посылаю низкий,
Жизни вам безбедной и прекрасной!
Нас рожают, и мы рождаемся
Под протяжный крик матерей,
Подрастаем, мужаем, влюбляемся,
Уходя от родных дверей.
Одежонку частенько пачкал,
Покрывался порой синяками
И носил все обиды мрачные
Я в подол своей милой маме.
Высыхали слёз горьких полосы,
Проходили боль и тоска,
Когда гладила ласково волосы
Моей мамы родная рука.
Подрастая, гулял ночами,
Опьянённый весенним теплом,
Я бросал, и меня бросали,
Жил, порой забывая про дом.
Я кричал: «Вы меня не держите!»,
Меня ветер по жизни нёс,
Тот, что вплёл серебристые нити
В черноту материнских волос.
Было дело – скользил по краю,
Били в кровь, поднимался снова,
Но зато жизнь немного знаю —
Приучает ходить дорога.
Кровь горячая в сердце билась,
Взлёт – посадка, и так – не раз,
И тихонько печаль ложилась
В глубину материнских глаз.
Я не помню истерик буйных,
Слов упрёка и горьких слёз,
Потому, когда было трудно,
Я все трудности маме нёс.
А сейчас и мою причёску
Побелил невесёлый снег.
И не снимешь его расчёской —
Я такой же, как все, – человек.
Подрастают мои девчонки,
Наполняя дом ярким светом,
Голоса – колокольчики звонкие,
А косички их пахнут летом.
Но не всюду расставлены точки,
Не всегда жизнь проходит гладко,
И бывает в глухие ночи
На душе тяжело и гадко.
Злобно каркают чёрные вороны,
И опять, как в былое время,
Я свою поседевшую голову
Маме молча кладу на колени:
«Я споткнулся опять, родная,
Вновь терзают душевные муки,
Посижу, всё пройдёт, я знаю».
И целую любимые руки.
Капитанские дочки —
Синеглазки мои,
Золотые цветочки
Моей первой любви.
Запах школьных тетрадок,
Завитушки волос,
Миллионы загадок —
В каждом слове – вопрос.
Непослушные чёлки,
На кроссовках – роса,
Расписные заколки,
Голубые глаза.
Голосочки – звоночки,
Соловьиная трель,
Капитанские дочки —
Радость жизни моей!!!
