Но и мы не остолопы!
Разве нет собак ученых,
Лошадей, искусных в счете,
Как бухгалтер, или зайцев,
Барабанящих отлично!
А бобры -- не мастера ли
Гидростатики? Иль аист?
Не ему ли мир обязан
Изобретеньем клистира?
А ослы ль не критикуют?
Не актрисы ль обезьяны?
Есть ли лучшие мимистки,
Чем Батавия, мартышка?
Соловей -- не песнопевец?
Фрейлиграт -- не стихотворец?
Кто бы льва воспел прекрасней,
Чем его земляк верблюд?
Как танцор -- я сам не хуже,
Чем ваш Раумер как историк.
Разве Раумер пишет лучше,
Чем танцую я, медведь?
Люди, чем вы лучше нас?
Тем, что держите вы кверху
Вашу голову? Но -низко
Пресмыкаются в ней мысли.
Или ваше превосходство
В вашей гладкой, скользкой коже?
Но ведь этот самый признак
Отличает и змею.
О двуногих змей порода!
Вот на что нужны вам брюки:
Чтоб прикрыть чужою шерстью
Мерзость наготы змеиной!
Дети, дети! Берегитесь
Безволосых гнусных тварей!
Дочь моя! Не доверяй
Этим подлым змеям в брюках!"
Я не стану сообщать вам,
Как еще медведь-философ
В жажде равенства безумной
Клеветал на человека.
Я ведь сам в конце концов
Человек, и не к лицу мне
Повторять пустые бредни,
Наглые в конечном счете.
Да, я человек, я тоже
Лучше прочих позвоночных;
И сословных интересов
Предавать не собираюсь.
И в борьбе с другим зверьем
Свято защищать я буду
Человечество, святое
Человеческое право.
ГЛАВА VI
Впрочем, людям, этим высшим
Представителям скотины,
Может быть, небесполезно
Знать, о чем в низах толкуют -
Средь четвероногой братьи,
Средь плебеев -- в низших сферах
Общества, где обитают
Гордость, нищета и гнев.
Все, что нам дала природа,
Что внесли тысячелетья,
Все, что освятил обычай,
Оскверняют дерзким рылом.
От отцов к сынам и внукам
Переходит злая ересь,
Угрожающая смертью
Гуманизму и культуре.
"Дети! -- воет Тролль, катаясь
И ворочаясь на ложе,
Не украшенном коврами,-
Дети! Будущее -- наше!
Если б каждый из медведей,
Каждый зверь судил, как я,
Мы объединили б силы
И низвергли бы тирана.
Стал бы конь лесному вепрю
Сотрапезником и другом,
Слон по-братски обвивал бы
Вкруг рогов быка свой хобот.
Волк плечом к плечу с медведем,
И козел, и обезьяна,
Даже заяц -- все совместно
Устремились бы к победе.
Единенье! Единенье -
Наша главная потребность!
В одиночку мы рабы,
Вместе мы сильней тирана.
Единенье! Единенье!
Свергнем власть монополиста,
Установим в мире царство
Справедливости звериной.
Основным его законом
Будет равенство и братство
Божьих тварей, без различья
Веры, запаха и шкуры.
Равенство во всем! Министром
Может быть любой осел.
Лев на мельницу с мешками
Скромно затрусит в упряжке.
Что касается собаки -
Чем в ней вызвано лакейство?
Тем, что люди с ней веками
Обращались как с собакой.
Но она в свободном царстве,
Где вернут ей все былые,
Все исконные права,
Снова станет благородной.
Даже нехристям-евреям
Мы дадим права гражданства
И с любым другим животным
Уравним их пред законом.
Только танцы на базарах
Запретим еврейской расе,-
Но уж этого хочу я
Ради моего искусства.
Ибо нет у этой расы
Строгой пластики движений,
Чувства стиля, -- их манеры
Публике испортят вкус".
ГЛАВА VII
Мрачно в сумрачной пещере
Проповедует свирепый
Человеконенавистник
И рычит, скрипя зубами:
"Люди! Хитрые канальи!
Смейтесь, -- от улыбки вашей
И от вашей тирании
Нас великий день избавит.
Мне всего обидней в мире
Кисло-сладкая гримаса
Вкруг их пасти, -- не терплю я
Человеческой улыбки.
Чуть, бывало, я замечу
Рожу белую с улыбкой,
У меня кишки от гнева
Выворачивает в брюхе.
Ведь еще наглей, чем в слове,
Раскрывается в их смехе
Глубочайшая преступность
Человеческого сердца.
Вечный смех! Смеются даже
Там, где требует приличье,
Чтобы каждый был серьезен,-
В миг торжественный любви.
Вечный смех или улыбка!
Даже пляшут, улыбаясь!
Оскверняют то искусство,
Что должно б остаться культом.
Ведь в былое время танец
Был религиозным актом.
Принося бессмертным жертву,
Хор жрецов кружился в пляске.
Даже царь Давид плясал
Перед скинией Завета,
И творца он славил пляской,
И молился он ногами.
Так и я считал свой танец
Истинным служеньем богу
В дни, когда плясал на рынках
Пред народом восхищенным.
Признаюсь, восторг народа
Был душе моей приятен.
Даже и врага заставить
Восхищаться -- кто ж не рад!
Но они смеются нагло
И в пылу энтузиазма:
Им исправить нрав бессильно
И балетное искусство".
ГЛАВА VIII
Добродетельнейший бюргер
Часто пахнет очень плохо,
А иной холуй баронский
Умащен душистой амброй.
Целомудрие нередко
Отдает зеленым мылом,
А порок благоухает
Маслом розовым подчас.
Посему не морщи носа,
Друг-читатель, коль в берлоге
Атта Тролля не учуешь
Аравийских благовоний.
И пребудь со мною в смраде,
В спертом воздухе, где ныне
Наш герой меньшому сыну
Как из облака вещает:
"Сын мой, сын! Отцовских чресел
Младший отпрыск, чутким ухом
К морде отчей ты приникни
И внимай моим словам.
Образ мыслей человека
Гибелен душе и телу,-
Средь людей на белом свете
Нет порядочных людей.
Даже лучшие, германцы,
Правнуки Туискиона,
Наши родственники в прошлом,
Тоже выродками стали.
В них иссякла вера в бога,
Превратились в атеистов;
Сын мой, сын мой, берегись
Бауэра и Фейербаха.
Не прельщайся атеизмом:
Ведь медведь без веры в бога -
Не медведь! Должны мы помнить,
Что господь -- творец вселенной.
В небесах луна и звезды,
Миллионы звезд хвостатых
(И бесхвостых в равной мере) -
Только отблеск божьей силы.
Твердь небес, вода и суша -
Только эхо божьей славы,
Славят все земные твари
Всемогущество творца.
Даже крохотная вошка
В бороде у пилигрима,
С ним тернистый путь свершая,
Восхваляет мудрость божью.
Там, на золотом престоле,
В небе звездном восседает
Колоссальный, снежно-белый,
Миром правящий медведь.
Незапятнанно-блестящий
Мех на нем. Венец алмазный
На его челе сияет,
Наполняя светом небо.
В мудром взоре мир, и кротость,
И печать высоких мыслей;
Только скипетром взмахнет он -
Зазвенят, играя, сферы.
Вкруг творца благочестивый
Сонм угодников-медведей,
Претерпевших в мире дольнем.
Каждый -- с пальмой страстотерпца.
И на каждого нисходит
Дух святой поочередно,
И, вскочив, угодник пляшет
Вдохновенный Танец Танцев.
Танец милостью господней,-
Для него талант не нужен,
Но душа, возликовав,
Хочет выпрыгнуть из шкуры.
Буду ль, недостойный Тролль,
Удостоен благодати?
Из глухой земной юдоли
Воспарю ль в страну блаженства?
Буду ль в райском упоенье
Наверху, под сенью звездной,
В нимбе славы, с пальмой в лапах
Танцевать пред божьим троном?"
ГЛАВА IX
Черный царь у Фрейлиграта
Свой язык пурпурно-красный
Высунул в угрюмой злобе
Из глумящегося рта,-
Так багряный месяц вылез,
Как язык, из черной тучи.
Водопад бессонный ропщет,
Злобным гулом будит ночь.
Атта Тролль стоит над бездной
На своем родном утесе,
Одинокий и свирепый,
Воет в пропасть, в бурю, в ночь.
"Да, я тот медведь, тот самый
Косолап, Мохнач, Топтыгин,
Изегрим и бог вас знает,
Как вы там меня зовете.
Я -- медведь, одетый в шкуру
Неубитого медведя,
Я -- Михайло неуклюжий,
Над которым вы смеетесь.
Я -- мишень острот, насмешек.
Я -- чудовище, которым
Вы стращаете ночами
Невоспитанных детей.
Я -- предмет издевки грубой
Ваших басен, ваших сказок,
Ныне вам кричу я громко
В ваш людской, проклятый мир:
Знайте, знайте, я -- медведь!
Не стыжусь происхожденья,
Им я горд, как если б дедом
Был мне Мозес Мендельсон".
ГЛАВА X
Две мохнатые фигуры
Вида страшного и злого
В тьме ночной на четвереньках
Ломятся сквозь дикий ельник.
То отец и сын любимый -
Атта Тролль и Одноухий.
Там, где бор светлеет, стали,
Притаясь у Камня Крови.
"Этот камень, -- молвит Атта, -
Алтарем был у друидов,
Здесь когда-то приносились
Человеческие жертвы.
О, жестокое злодейство:
Лили кровь во славу божью!
