Жан де Лафонтен - Лисица и виноград (сборник)

Расхвастался Медведь перед Лисой:
        «Ты, кумушка, не думай,
        Что я всегда такой угрюмый:
        Злость на меня находит полосой.
        А вообще, сказать не лицемеря,
        Добрей меня не сыщешь зверя.
Спроси хоть у людей: ем мертвых я аль нет?»
        «Ах, кум, – Лиса в ответ, –
        Что мертвые?! Я думаю другое:
Слух добрый о себе ты всюду б утвердил,
Когда бы мертвецов ты менее щадил,
        Но… оставлял живых в покое!»

        Смысл этой басенки не нов
        Для лицемеров и лгунов:
Прочтут, поймут… и не покажут вида,
        Что их касается обида!

Тигр с Барсом встретился однажды у ручья.
             Была ль вина – и чья,
Старинная ли тут сказалась злоба,
       Не знаю, – только оба
Вступили сразу меж собой
                    В жестокий бой.
К концу уставши так, что лапою не двинуть,
Остановились – дух немного перевесть,
Ан, смотрят: воронья кругом не то – не счесть,
      А глазом не окинуть!
Горланит черный стан, кружит над головой,
Заране радуясь добыче даровой.
То видя, хоть у них давно прошла усталость,
Бойцы, и поостыв и образумясь малость,
      Речь повели о мировой.

Лишившись дочери любимой, Антигоны,
       Богач Филон, как должно богачу
       (Не скареду, я то сказать хочу),
Устроил пышные на редкость похороны.
«О матушка, скажи, как это понимать? –
В смущенье молвила сквозь слезы дочь вторая. –
Сестре покойнице ужели не сестра я,
                   И ты – не мать,
Что убиваться так по ней мы не умеем,
Как эти женщины, чужие нам обеим?
              Их скорбь так велика
              И горе – очевидно,
       Что мне становится обидно:
Зачем они сюда пришли издалека
При нас оплакивать им чуждую утрату?»
«Никак, – вздохнула мать, – ты, дочь моя, слепа?
Ведь это – плакальщиц наемная толпа,
Чьи слезы куплены за дорогую плату!»

В годину тяжких бед умейте отличать
Скорбь тех, кто иль привык, иль вынужден молчать,
От диких выкриков и воплей неуемных
Кликуш озлобленных и плакальщиц наемных!

Какой-то токарь, плут известный и повеса,
Состряпав наскоро из дерева Гермеса
И притащив его на рынок продавать,
Стал покупателей умильно зазывать:
«Для лиц всех возрастов и для любого пола
       Гермес – за три обола!
             За три обола!
Купив его, нужды не будешь знать ни в чем,
Весь век свой проживешь в довольстве и покое;
       Кто беден – станет богачом,
А кто богат – разбогатеет вдвое!»
«Ба! – кто-то из толпы, задетый за живое,
Взял на смех продавца, – чудак же ты, видать,
Что сам сбываешь с рук такую благодать!»
«Эх, – продавец в ответ, – иди ты, братец, к шуту!
Ведь ты пойми: сказать Гермесу не в укор,
       Он хоть отзывчив, да не скор,
А три обола мне нужны сию минуту!»

Осла настигнул Волк. Увидевши врага,
Осел давай вопить: «Нога моя, нога!»
«Что? – удивился Волк. – Нога?..
                                    Не понимаю!»
       «Понять не трудно: я хромаю.
             Из-под копыта хлещет гной.
Когда б ты закусить теперь задумал мной,
Ты б лег, отравленный, с костьми моими рядом:
       Я весь пропитан гнойным ядом…
              Друг, сделай милость, помоги! –
       Хитрец Осел молил сквозь слезы. –
       Я умираю от занозы…
О, если б ты ее мне вынул из ноги!»
Нагнулся Волк: «Давай сюда копыто, что ли!..
                     Где ж рана?»
«Вот… Не там… Ой, пропаду от боли!
                     Ой!» – «Да постой!
                     Эк ты какой:
Копыто наперед очистим от навозу».
Покамест Волк искал занозу,
Осел примерился, да так его лягнул,
              Что тот и ноги протянул!
Очнувшись через час, Волк взвыл от лютой злобы.
       «Кем я обманут, а? Добро бы
Кем путным, – нет, себя я на смех дал Ослу!
Такая б дурь не грех в теленке годовалом,
А я ведь, старый черт, мясник по ремеслу,
С чего надумал я рядиться коновалом?»

Из басни можно бы извлечь любой урок.
Что хитрость, дескать, есть порок иль не порок, –
       Но… остановка в малом:
Я в жизни часто сам, спасаясь от беды,
              Хитрил на все лады,
Так мне ль сводить концы проблемы этой тонкой?
Пусть сводит кто другой, а я – пойду сторонкой.

                      Волк тяжко занемог:
                      Почти лишившись ног,
                      Лежал он, как колода,
                      Без ласки, без ухода.
              В такой беде, увидевши Овцу,
              Взмолился волк:
                           «Роднулечка Овечка,
              Остановись на два словечка!
Ты видишь: жизнь моя приблизилась к концу.
Ах, знаю, я – злодей, и нет мне оправданья!
Но злость ко мне растет пусть в ком-нибудь другом,
А ты, ты сжалишься в порыве состраданья
              Над умирающим врагом!
Предсмертной жаждою томимый нестерпимо,
Святая, кроткая, я об одном молю:
Помочь мне доползти к реке, текущей мимо,
Где я жестокие страданья утолю!»
              «Ужель, – Овца в ответ, –
                                я сделаюсь виною
              Того, чтоб ты остался жив,
              Себя водою освежив
              И закусивши после… мною?»

Попрыгунья Стрекоза
       Лето красное пропела;
Оглянуться не успела,
Как зима катит в глаза.
Помертвело чисто поле;
Нет уж дней тех светлых боле,
Как под каждым ей листком
Был готов и стол, и дом.
Все прошло: с зимой холодной
Нужда, голод настает;
Стрекоза уж не поет:
И кому же в ум пойдет
На желудок петь голодный!
Злой тоской удручена,
К Муравью ползет она:
       «Не оставь меня, кум милый!
Дай ты мне собраться с силой
       И до вешних только дней
Прокорми и обогрей!»
       «Кумушка, мне странно это:
Да работала ль ты в лето?» –
Говорит ей Муравей.
       «До того ль, голубчик, было?
В мягких муравах у нас
Песни, резвость всякий час,
Так, что голову вскружило».
       «А, так ты…» – «Я без души
Лето целое все пела».
«Ты все пела? это дело:
Так поди же, попляши!»

   Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок,
   И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
       Вороне где-то Бог послал кусочек сыру;
   На ель Ворона взгромоздясь,
Позавтракать было совсем уж собралась,
       Да позадумалась, а сыр во рту держала.
           На ту беду Лиса близехонько бежала;
       Вдруг сырный дух Лису остановил:
Лисица видит сыр, Лисицу сыр пленил.
Плутовка к дереву на цыпочках подходит;
Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит,
       И говорит так сладко, чуть дыша:
       «Голубушка, как хороша!
       Ну что за шейка, что за глазки!
       Рассказывать, так, право, сказки!
       Какие перышки! какой носок!
И, верно, ангельский быть должен голосок!
Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,
При красоте такой и петь ты мастерица, –
       Ведь ты б у нас была царь-птица!»
Вещуньина с похвал вскружилась голова,
       От радости в зобу дыханье сперло, –
И на приветливы Лисицыны слова
Ворона каркнула во все воронье горло:
Сыр выпал – с ним была плутовка такова.

Лягушка, на лугу увидевши Вола,
   Затеяла сама в дородстве с ним сравняться –
       Она завистлива была –
И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.
«Смотри-ка, квакушка, что, буду ль я с него?» –
Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!» –
«Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.
                       Ну, каково?
Пополнилась ли я?» – «Почти что ничего». –
«Ну, как теперь?» – «Все то ж. Пыхтела да пыхтела
И кончила моя затейница на том,
           Что, не сравнявшися с Волом,
           С натуги лопнула и – околела.

           Пример такой на свете не один:
И диво ли, когда жить хочет мещанин,
           Как именитый гражданин,
А сошка мелкая, как знатный дворянин.