кружить перо, слетевшее с крыла горлицы, испугано вспорхнувшей от глухого звука упавших грехов.
«№47»
Что-то закончилось. Что-то началось? Но что? Море протекло за горизонт и свесилось переливающейся каплей с края земли. Другим концом оно затекло в душу, и, видимо, подмыло древние стены, улыбчиво и настойчиво разрушая устои.
Пейзаж не меняется, меняется лишь время, неумолимо удаляясь от начала координат, от того начала, которое затерялось где-то в созвездии Третьей Медведицы и оттуда мерещится.
Да, что-то закончилось. Не дозвенев. Но как этому взглянуть в глаза, вновь повстречавшись в коридорах будней. Что там увидишь? Зеркало, обращённое в белесое небо? Не свой силуэт? Обманчивый карнавал? Или что-то маленькое и чёрное, холодное на ощупь, как куриное бердрышко из промышленной морозилки.
Но ведь оно закончилось, не стоит искать продолжения, его не может быть, волна не может восстать из песка и уйти обратно, туда, где ветер поцеловал сине-зеленую гладь…
Тёплые сосны уже не пытаются запомнить все, что мельтешит у корней. Они глядят на дальний берег и берегут своих цикад, которые наигрывают незамысловатые хиты про жару, про июнь с июлем. И скорее всего сосны танцуют под эти мелодии, когда мы не смотрим, когда мы невнимательны.
Какая следующая цель? Какое следующее самопожертвование? Да, так неверно, так чересчур. Но если всё делать по законам оптимальности и выгоды, то исчезнет поводы выпить с этим небом. Зачем облакам приземленный собутыльник, который и не помышляет о полёте, верно рассчитав стопроцентную вероятность падения. Но не все знают, что после 100 счёт продолжается, и шанс ещё остаётся…
И пускай всё только заканчивается. И пускай возможности под всеми парусами проплывают мимо, не обращая внимания на призывные танцы одинокого островитянина. Ведь не известно, какой айсберг подстерегает их на краю тёплого и уютного течения. Ниспосланное бревно порой надёжнее. Оно знает дорогу домой.
А пока паруса алеют, уплывая в закат, можно в неспешной прохладе оглянуться на грядущий рассвет и, пересчитывая волны, мечтать ни о чем. И осторожно привыкать к мысли, что вскоре придётся прятать себя под слоями одежды, чтобы притвориться одним из матросов на портовой площади в далёкой стране, где длинные ночи.
«В ИЮНЕ»
Хороший день. В такой день не хочется торопиться. Хочется сидеть на лавочке в своем тихом дворике, смотреть на листву, слушать гомон городских воробьев и следить за облаками, которые проплывают в раме крыш, легкой улыбкой кивать старожилам, проходящим мимо с неполными сумками из магазина. И внезапный полосатый и прыгающий мяч закатится под лавочку, и молодая мамаша, извиняясь, вприсядку будет выковыривать непослушную сферу. А потом нарочито строго в полголоса отчитает белокурую бестию 2 лет от роду, в жёлтом вельветовом комбинезоне, на коленках которого размазан одуванчик. Где-то хлопнет окно, и кого-то позовут обедать, гремя невидимыми тарелками. По двору, шелестя струями, проедет пузатая поливалка – владелица собственной маленькой радуги. Неизвестно откуда прилетит запах свежего хлеба (он всегда какой-то детский, это запах). И на миг покажется, что вот-вот из-за того куста сирени, что заполз за решетчатый забор, выскочит девчушка в цветастой курточке и побежит куда-то вприпрыжечку, взрослея на ходу. Что ее ждёт? Тверская и Тишинка, Динамо и Чистые пруды. Люди, которые станут роднее и дальше звёзд. И книги, много книг. И мысли, и чувства…
Дома становятся ниже, и уже не заслоняют небосклон. Как же прекрасен сияющий ультрамарин, как много в нем надежды и веры, и любви…
«№019»
Это был необыкновенный год. Это был самый необыкновенный год. Год, когда я изменился.
Это был год сомнений и чудес. Это был год отчаянья и фейерверков. Дни тянулись и дни летели, сутки не перетекали друг в друга, а одинокими метеорами медленно опадали в вакууме времени…
Были сошедшие с ума вечера и невероятно блестящие утра. И комета озаряла эти багряные небеса. Ни один астроном в высоком звездном колпаке не сумел предсказать её появление, устало щурясь в свой телескоп. Ни один астролог в бархатном халате не смог вычислить её, колдуя над линиями и вероятностями. Эта небесная гостья просто не умещается в разуме, она просто не умещается в воображении. Это глубины под водой, это сверкающая алмазами вершина за облаками. Лишь звёзды могут с ней перешептываться. И то, если вдруг ей станет любопытно их послушать. Мне пришлось сбросить в море все свои украшения и доспехи, и отчаянно беззащитным подняться на обгорающих крыльях в ту темную синеву, чтобы выкрикнуть запрещённое имя, замереть на мгновенье, озарённый невиданным мерцанием, и заваливаясь на спину, неотвратимо соскользнуть в пике. Но это того стоило.
Я не искал острых ощущений, я не имел пустот, тех, что заполняют, учащенно дыша. Мой мир был крив, но устойчив. Теперь в нем падает штукатурка, и из щелей струиться вода и свет.
А там, за шаткими стенами с небес свешивается огненный локон, и Луна мерцает в её хвосте. Не в силах удержать себя, я пустился в путешествие в поисках Ultima Thule, в поисках моей далекой страны.
Можно быть рядом, можно держать её дороги в своих ладонях, но не приблизиться к ней ни на шаг. Можно бродить по её закоулкам, но не пройти сквозь столбовые ворота. Можно взобраться на все её башни, но не увидеть площадь в огнях. Её не объять, даже если обнять.
Но все просто. Просто эту страну не надо пытаться понять, она не загадка, она не задача.
Она есть. Просто есть. Как та стена света…
Она есть, чтобы знать, что существует что-то бОльшее, что-то невозможное… чтобы вновь поверить в чудеса.
Чтобы вновь убедиться в нерукотворности этого мира.
«ВЕНЕРА»
Расскажи, как там на Венере? Какая там погода? Наверно, чУдная.
Ты говоришь, что там нет иных времен года, кроме весны и золотой осени? Красиво.
И там бабочки живут по 300 лет, каждый день меняя крылья? И поэтому рощи, где они обитают вечно устелены разноцветным ковром, который нежно хрустит под босыми ногами. И идти по нему, словно скользить по щёлку?
И день начинается с чистого рассвета, и голубое солнце всходит на золотом небе?
А ветра? Бывают у вас там ветра? Утром теплые, а в жару прохладные? И все пахнут сиренью и кипарисами? И из любого окна видно море?
А дожди? Каждый заказывает себе сам, когда хочется попрыгать по молочным лужам или пройтись по радуге?
А чем на Венере пахнет счастье? Тишиной и дерево? Теплым деревом и пушистой тишиной? Как прохладная подушка после жаркой полевой дороги?
А что вы там едите? Васильковые облака? Прямо ложкой? Прямо с неба?
Но у вас же бывают беды? Нет? Почему? А, вот как… Вы не вмешиваетесь в правила мирозданья? Но вы же ссоритесь друг с другом? Ну хоть иногда? Ну хоть
