пасть.
Опять «хлопасть»
Дальше: «гва-гва» – лягушачие трели и квак.
«Са-ссаку» – плюется
«Зарья???
Качрюк!???!» –
графичность вопросительного знака – кружение в военной пляске («вопросительный крючок» – выражение Пушкина)
Задорный вызов
«Чхо-хоа»!
увей чипля!
злукон! злубон!
шашимп!..
Фа-зу-зу-зу!..
(Крученых)
– шипенье, брызги, чахи, хлопанье лопнувшей камеры на всю Европу
Колючки осколки и брызги.
«Заюская гугулица» – (сравни: юсь, выусить как шерсть, моллюски) – тонкая, как волос блондинки, как математика. Гугулица – дикое у-у гу, – чудище на тонкой плюсне – ножке.
РИСУНКИ СЛОВ: (Терентьева, Крученых, И. Зданевич)
1 Свороченные головы – мочедан (чемодан), шрамное лицо, мрачья физиономия и др.
2 Двухглавые слова – я не ягений, випту исусами (отчаянно пьяный)
3 Сломанное туловище – мыслей (ударение на е), Овделия (исковерк<анное>: офелия)
4 Троичные в брюхе – злостеболь (злость и боль), брендень (бред, дребень, раздробленный день). Вчимдела.
5 Мохнатые слова – беден, как церковная лектриса (притягивает крысу), пеечка (мягкое, круглое, пенистое), случайка и др.
6 Третья нога – летитот (летит от) во сне на Козерога.
7 Однорельсные – жизь (вместо: жизнь), нра (нравится)
8 Трехрельсные – циркорий (вставная буква р)
9 Свыжатой серединой – сно (вместо сон)
Еще возможны композиции: из разных кривых, лучистая, симультане, пятнистая и пр.
– Легкость (вертикальная фраза) и тяжесть (хржуб).
В заумных словах, освобожденных от груза смысла, наибольшая сила и самостоятельность звука, крайняя легкость (фьят, фьят; мечтаянный пюнь) и крайняя тяжесть (дыр-бул-щыл, хряч сарча Крочо, хо-бо-ро, хружб).
Чередование обычного и заумного языка – самая неожиданная композиция и фактура (наслоение и раздробление звуков) – оркестровая поэзия, все сочетающая
Замауль!..
(Выпыт)
Превратна судьба творений В. Хлебникова: они при жизни баяча были как посмертные (против его воли): друзья «по дружески» стащили рукописи черновики да и тиснули – получились «Творения, том I», «Затычка», «Дохлая луна» и др. Так впрочем с Хлебниковым и потом поступали… И если не всегда речарь улыбался, зато читатель может радоваться: ему выпало счастье видеть слишком интимное творчество, по которому не прошлась даже рука цензора-автора!
Тут и законченные произведения и уцелевшие клочки и наброски, вплоть до дневников!
Поэт не только обнажен, но даже вывернут и вытряхнут!
Вот его богатое нутро:
Небистели небистели
Озарив красу любви
В нас стонали любистели
Хохотали каждый ин…
Ярь, Ярийца, Яроба…
Ярюта (божок любви?!)
Легки сверкающие небесные зайцы – смеянцы!
Их нежные милые личики
Сменялись вершиной кудрей
Из уст их струпилися кличики!
«Смотрите, живите бодрей».
(«Творения» 24 ст.
Да это они и смеюнчики, смеюневичи, смеюняне, смеянцы!
Уста их сахарно-влажные и голос снегоснежного серебра.
Неловко?
Очень уж сладко?
Но вы вслушайтесь в словотворчество это завершенность великой полосы жизни:
ЛЮБОВНИЦА.
Я любистель, я нечистель.
Я нелгиня, я богиня,
Быть смеянственно голей
Звездный иней, звездный иней
Будь, упав на звук, смелей!
И дальше
Красотою люботява и любиня и любитава
Любрава, Любер. Любр. Любхо
Я любистель! я негостель!
Да это сущий колдун! Улыбаются светлые глаза и не оторвешься – так и будешь повторять за ним:
Небистели любистели
Мизна. Мизнь.
Небязь. Небичь.
Грехач. Мерда. Морьба. Смердва.
Кажется это ничего не значит.
Вот хорошо, таково чистое колдовство, глухое, незнакомое!
Ведь это как в песне ведьм:
Шагадам, магадам, вакадам.
Чух! Чух! Чух!
(«Изборник»)
Не лучше ли оставить так это мамайство?
«Колдовство, если его разъяснить, не действует, но хочется узнать это магическое слово!
Сезам отворись!»
Хлебникова разъясняет признание Лермонтова:
«Я без ума от тройственных созвучий
И влажных рифм, как например,
на Ю»
Ю сокращенное ени (см. нашу заметку о Пушкине в «Тайные пороки академики»).
Игривое словоновшество
«Но чу! везде полет воюний!»
Долюбство… улюбнулся в любицу. Ягодина любви.
Эго «местоимение» великой вавилонской Лилю, «девы ночи», что являлась мужчинам во сне и мучила их неудовлетворенной любовью, тогдашней полицмейстерши, еврейской Лилит! (Сравни стихи Сологубящего о жене его – Лилит). Она явится при последней схватке мамулийцев.
«Улюбнула в любицу!»
Хлебников даже подыскал русское имя, ближайшее к Лиле (Лилит) –
«Любите носить все те имена,
Что могут онежится в Лялю…»
«Лялю на лебеде
Если заметите,
Лучший на небе день
Кралей отметите».
(«Творения».)
Этакая юная Леда!
«Ляля на лебеде – Ляля любов!..»
Как видение проходят у него белые мавки, ведьмы, русалки и вилы с лебяжьей грудью:
«Коса волной легла вдоль груди,
Где жило двое облаков,
Для восхищенных взоров судей
Для взоров пылких знатков».
. . . . . . . . . .
Когда то рисунки в книге поясняли слово, теперь затемняют.
Но если поверить художникам, украсившим книгу Хлебникова, и если допустить, что рисунки добавляют и раскрывают книгу, то что мы увидим?
На странице 5-й «Творений» Хлебникова поэма о лесной деве «Лиске», а перед этой страницей вкладной рисунок раздавленной (?) собаки с невозможно изломанной (повернутой задом) обнаженной женщиной в позе крайне двусмысленной.
Такая же дама с необыкновенно широким тазом, и перед ст. 22-й.
Как произведения Хлебникова, так и рисунки к ним (Д. Бурлюка), напечатаны без разрешения поэта – но может поэтому они пристали еще удачнее?
Как иначе нарисовать:
«Небистели, небистели
«Мизна
«Мерда. Смердва. –?
Или:
«Гопо, гоп, гопонюй?
«Пинцо, пинцо пей.
У Хлебникова все улыбочкой, т. ч. иному сперва померещится Фет и Верлэн, но в улыбке этой не видно ли смердва и мердва – морда Смердякова?
И еще?..
Небистели – постель и небо, которым привили дурную болезнь или обнажили в самую интимную минуту! Тут и «бла» и «на простине порока пятна». Если Хам посмеялся Хлебников?
