Печень
Когда во французской столице
К власти пришел Саркози,
В унылой московской больнице
Делали мне УЗИ.
В загадочном аппарате
Что-то квакало тихо,
Была в белоснежном халате
Молодая врачиха.
Она мое бедное тело
Терзала какой-то штукой,
Лицо ее все мрачнело
И искажалось мукой.
Горбились девичьи плечи,
Сбирались у глаз морщины.
— Говно у вас, а не печень,
Допрыгались вы, мужчина.
Волной подкатились слезы
К подслеповатым глазам.
— Поздно, мужчина, поздно,
Поздно вам пить нарзан.
Есть ли на свете что-то,
Что может отсрочить конец?
Эссенциале Форте,
Аллохол, Гепа-Мерц?
— Нет, мы таких не лечим, —
Сказала она сквозь слезы. —
Была бы больна ваша печень
Жировым гепатозом…
А тут, глянешь на мониторе,
Сразу по коже мороз.
Горе, какое горе!
У вас, мужчина, цирроз.
В кабинете вдруг стало тихо,
Словно что-то оборвалось.
А ты лучше спроси, врачиха,
Отчего у меня цирроз?
Откуда боли и опухоль,
Печень ведь не из стали,
По ней жернова эпохи
Как танки проскрежетали.
Вот лежу посреди весны,
Ультразвуком просвечен.
История страны
Угробила мою печень.
Как говорят в народе,
Не все доживут до лета.
Трещина мира проходит
Через печень поэта.
Легкие и желудок
Поглощают еду и воздух,
А если кто очень умный,
Тот все понимает мозгом.
А если кто очень добрый,
Тот все пропускает сквозь сердце.
Оно птицей стучится в ребра,
Ищет, как в клетке, дверцу.
У каждого свои судьбы,
Своя выпадает карта.
Умный — умрет от инсульта.
Добрый — умрет от инфаркта.
А кто не добр, не умен,
Рифмует розы-морозы,
Тот, пожелтев, как лимон,
В муках помрет от цирроза.
Есть в организмах разных
Свои вертикали власти.
Мозг отдает приказы,
Он здесь типа начальство.
Ниже, подобно плаксивой,
Бесхребетной интеллигенции,
Мечется, рефлексирует
Руки ломает сердце.
Но все, что они начудят
Молча, с утра до вечера,
Словно пролетариат,
Знай разгребает печень.
Мозг все думает что-то,
В сердце горит любовь.
А печень на грязных работах,
Она очищает кровь.
Но стоит сменить точку зрения
На распределенье ролей,
То ясно всем без сомнения,
Что мозг конкретно еврей.
Прикидывает, экономит,
Вылитый Рабинович,
Алгеброю гармонию
Все проверяет, сволочь.
А сердце, оно капризное,
Вспыхнет, подобно газу,
Чем являет все признаки
Уроженца Кавказа.
То замирает мрачно,
То как тротил взорвется.
Сердце — оно горячее,
Как характер у горца.
А печень, трудяга кроткая,
Она держит ответ за базар.
Она от ножа и водки
Принимает первый удар.
Печень, она все терпит,
Она живет не по лжи.
Она не боится смерти
Совсем как русский мужик.
Она никому не перечит,
Ей год за три идет.
Она встает бедам навстречу
И в результате вот.
Как все русские люди,
Солдаты фронта и тыла,
Печень не позабудет
Все, что с народом было.
Докторша, я люблю тебя,
Хоть ты мне годишься в дочки.
Читай на экране компьютера
Родной истории строчки.
Вот мертвых клеток слой
Пролег дорожкой багровою,
Его оставил застой
Портвейнами двухрублевыми.
А вот жировая прослойка,
Жизни прямая опасность.
Спасибо тебе, перестройка,
Ускоренье и гласность.
Скрылись давно в тени
Горбачев, Лигачев ли,
Но до сих пор они
Сидят у меня в печенках.
Где тот народный гнев?
Демонстрации, митинги?
Остался в тканях БФ
Да стеклоочистители.
А с победой конечной
Демократии и свободы
Сколько пришлось тебе, печень,
Обезвредить паленых водок?
Черный вторник, дефолт,
Замиренье Чечни —
Все предъявили свой счет
Моей несчастной печени.
Скоро двуглавый кречет
Сорвется камнем с небес,
Изнуренную печень
Он до конца доест.
Ну что же. Никто не вечен,
Каждого ждет могила.
Так спи же спокойно, печень.
Ты долгу не изменила.
Светлая память печени,
Гулливеру среди лилипутов,
Самому человечному
Из внутренних субпродуктов.
Тоже, видимо, из Марциала
Нынче ветрен, о и пью я тост за тостом,
Скоро лето, понаедут сюда бабы.
Мне не надо больше сильным быть и рослым,
Я могу теперь быть маленьким и слабым.
Алкоголь овладевает моим телом,
Развиваются симптомы опьянения.
Сколь приятней наблюдать за этим делом,
Чем за женщиной в момент совокупленья.
Вот сижу я в ожиданье счета,
Здесь не надо лебезить и суетиться,
Водки пью я, сколько мне охота,
Отдыхающих здесь не берут в милицию.
Здесь гуляю босиком по первоцветью,
Отрываю лапки мелким насекомым.
Как там Путин? Чем он занят?
Все “Роснефтью”?
Все “Роснефтью”, вероятно, да “Газпромом”.
Вон в могиле правоверный мусульманин,
Он с неверными сражался на Кавказе,
Никогда он не курил и не был пьяным.
Умер сразу, безо всякой эвтаназии.
Вон идет старик веселый, однорукий,
Он с четырнадцати лет не просыхает,
Схоронил давно жену, детей и внуков,
Даже здесь не существует, Постум, правил.
Жизнь играет с нами шахматную партию,
Все поделено на два неравных поля.
Жить в эпоху суверенной демократии
Лучше в княжестве соседнем, возле моря.
Вдалеке от ихней властной вертикали,
От борьбы, что доведет до импотенции.
Говоришь, что здесь татары всех достали?
Но татары мне милее, чем чеченцы.
Этот вечер провести с тобой, путана,
Я согласен, но давай-ка без соитья.
Накачу тебе портвейна два стакана
И могу еще чего-нибудь купить я.
Не дыши ты в мою сторону перегаром,
Отверни свое накрашенное рыло.
Что бурчишь ты там? Что я мудила старый?
Старый — да, но не согласен, что мудила.
Вот и нам черед подходит склеить ласты,
Как сказал мне старый гей, возле палатки:
“Жизнь прошла, словно несбывшаяся сказка”
Взгляд, конечно, в чем-то истинный, но гадкий.
Мой желудок барахлит на юге летом,
Хорошо, что здесь два шага до уборной.
Как в Ичкерии, мой Постум — или где там?
Навели порядок конституционный?
Приезжай на своем драном “Жигуленке”
Через горы и леса, поля и страны,
Выпьем жгучей алычевой самогонки,
Закусив ее резиновым рапаном.
А потом, под звуки местного оркестра,
Закажу вина с названием “Массандра”,
Покажу тебе прославленное место,
Где снимали грустный фильм про Ихтиандра.
Отведу тебя на горку, где руины,
Расскажу тебе о подвигах о древних,
Прочту список кораблей до середины
И спрошу, кто ожидается преемник.
К другу, Постум, твоему, что был активен,
Скоро гость придет по имени Кондратий,
Сбережения мои, полтыщи гривен,
Обнаружишь под матрасом, на кровати.
Подходи к пивному бару, что на пристани,
И договорись там с мужиками,
Для начала ты им литр горилки выстави,
Они вынесут меня вперед ногами.
Мрачный лодочник, допившийся до дрожи,
Пеленгас в ведре стучит хвостом о донце.
Тень деревьев все отчетливей и строже.
За скалу садящееся солнце.
На столе опустошенная бутылка,
В небесах плывут созвездия Зодиака,
На рассохшейся скамейке Дмитрий Быков,
Охуительный роман про Пастернака.
Про Березовского (и не только)
