Макс Армай - 33 Буквы

Два паука в одной стеклянной банке,
Чьи руки в равной степени в крови.
Они готовились к одной великой драке,
Вот только разные к тому избрали дни.

Один губил во имя чистой расы.
Другой твердил про праведность труда.
Но оба смертью создавали массы,
Где человек — безликая руда.

Химеры вечного, всемирного господства
В мир принесли лишь боль и нищету.
Но до сих пор любители уродства
Их превозносят, словно красоту.

Нельзя достичь величия народа,
Держа его на уровне скота.
Достоинство, законность и свобода —
— Вот процветания и счастья три столпа.

В плотной дымке предрассветной
Заблудился и брожу.
Вот, сейчас найду край света,
Сяду, звёзды поужу.

Главное — не оступиться:
Пропасть слишком глубока.
Я не облако, не птица,
Разобьюсь наверняка.

Это если дна достигну.
(Тут не кроличья нора!)
А не то навеки сгину,
Так и не увидев дна.

Не случайно ходят слухи,
То, что каждая звезда —
— Тот, кто сдуру, иль со скуки
Всё ж свалился вниз туда!

Говорят — сгорит лишь тело,
И засветится душа.
Впрочем, что болтать без дела!
Все не знают ни шиша!

Размотаю лучше снасти
И спущу за край земли.
Звёзды для души — что сласти
Для весёлой детворы.

Наловлю, засуну в банку.
Каждая настоль чиста,
Что любую сердца ранку
Вмиг залечит без следа!

Вот и всё. Конец дороги.
Вниз бросаю я уду.
Вечность лижет мои ноги,
Ну а я — ловлю звезду.

Мир рассмотрен со всех сторон:
Вот уж пойман и Хиггса бозон.
Или что на него столь похоже.
Аж мурашки бегут по коже!

Только будет ли легче — вопрос.
Мир загадкой доводит до слёз:
Мы рисуем портрет его тени
Бледной краской своих же сомнений.

Вывернут наизнанку.
Выжат до капли весь.
Я бублик, что стал баранкой.
Я жмых, что оставил пресс.

Слова, что как сок сочились,
Буквально ещё вчера,
Сегодня остановились
На кончике мёртвом пера.

День затаился — ни ветерка.
Лес молчалив и безвольно недвижим.
Бросили якорь с небес облака
И сразу как будто бы стали пониже.

Солнце на лике пустынном аллей —
— Взгляд, что бросает случайный прохожий.
Дымка по краю небес всё сильней:
Наверное, дождь. Не сейчас, а попозже.

Ты жаждешь ответ на извечный вопрос.
Ты ищешь причину всего.
Но разум, бегущий подобный кросс —
— Рыбак, что сломал весло.

Пусть истиной будет искомый ответ,
Но слишком солёна вода:
И вместо фанфар триумфальных побед —
— Лишь оторопь и пустота.

Возможно понять, но нельзя примирить
(Такая у нас душа!) —
Что мир мог когда-то просто не быть,
Привычного рамки круша.

Нельзя уместить бесконечность в себе:
Она обращается в ноль.
Порою, на самой большой глубине,
С ответом приходит боль.

Тянется шлейфом в прошлое
Всё, что не сделал я.
Нелепым, бессмысленным крошевом —
Осколки нового дня.

День расщеплён на молекулы.
На каждой — частица Я.
Зарядом, в структуре Кекуле,
Размазана воля моя.

Разъятость исходно целого.
Безвольность бескрылой души.
Во всём теперь привкус поддельного.
На всём теперь грубые швы.

По пояс в траве густой
Иду серединой лета.
Воздух — пьянящий настой
На свежей дольке рассвета.

Походка моя легка.
Душа — беззаботно лучиста.
Я сам не заметил, когда
Проснулся вдруг оптимистом.

Мне говорил потрёпанный башмак,
Кривя улыбку ржавыми гвоздями,
Что не нашёлся в мире тот дурак,
Что в путь отправился бы с голыми ногами.

Что истину так просто не найдёшь:
Лишь в кровь сотрёшь и разум свой, и тело.
Что даже правда обратится в ложь,
Коль без науки выйдешь ты на дело.

Из безбрежной Великой степи
Накатились, волна за волной,
Чья судьба быть всегда в пути,
На коне, с копьём и стрелой.

Словно срезана плугом земля.
Перерублены корни мечём.
И народы бегут туда,
Где хотят обрести новый дом.

Но надменен империи лик.
Не друзья ей нужны, а рабы.
Кесарь руку воздел свою. — Sic!
И укрылся в кольце стены.

Только слава давно не та.
Древний город совсем один.
Та осада не будет снята,
И навеки померкнет Рим.

Каждый день — словно вязкий гудрон.
Я с трудом выдираю ноги.
Дышит в спину упрямый Харон.
И смеются безжалостно боги.

Отрывая кусок за куском,
Каждый день меня ставят на кон.
Смерть сидит за зелёным сукном,
Помечая каждого знаком.

Она улыбалась и мило шутила,
Лукавые, в сторону, пряча глаза.
Она села в поезд и тут же забыла,
Едва только поезд отжал тормоза.

А я, с чёрным сердцем, бежал по перрону,
Махал вслед рукой, безутешный, в слезах,
Похожий на сбитую камнем ворону,
В чьих крыльях страданье живёт, а не взмах.

Густая мгла стелилась над землёй,
Надёжно скрыв рождение рассвета.
Была ты здесь, но, всё же, не со мной.
Я ждал вопрос, а ты ждала ответа.

Я вырвался из плена твоих рук.
Твои уста сочились сладким ядом.
Нас разделял лишь сердца громкий стук,
Да взгляд того, кто не был с нами рядом.

Никто не знал, откуда он пришёл.
И даже в день какой, никто не помнил.
Пусть не всегда всё было хорошо,
Теперь никто и друга бы не обнял.

Он всех хотел благословить собой.
Он думал, знает все секреты счастья.
Он вечный мир решил привить войной
И мерил равенство фасоном общим платья.

Он говорил — мир полон страшный тайн,
И кто молчит — замыслил что-то злое.
Раз патриот — гордись и почитай
И будь послушен, с прочею толпою.

Но друг за другом уходили дни,
Слагаясь в месяцы, а вслед за ними — в годы.
Лицо темнело сгорбленной страны,
Навек лишённой счастья и свободы.

Охватило безбрежным холодом.
День за днём точит чёрным голодом.
Ко словам и мольбам равнодушное.
Неизбежное и ненужное.

Там, где сходится с чёрным белое,
Оно делает верным неверное,
И кроша всё в безумное крошево,
Оставляет навеки прошлому.