Иван Барков - Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова

Ни рук, ни глаз, ни ног я сроду не имею,
А сделать образ чей я точно разумею.
Любим девицам я, но ими и презрен,
Всяк волю мне дает, но я и заключен,
Противу естества голодный бодр бываю,
А сытым будучи слабею, унываю.
На троне, на суде и в пропастях живу,
Рождаю я кого, того терзаю, рву.
Позорен именем, необходим делами,
Я грешен, но сижу в церквах и с бородами,
Я твари всей отец, но я того и сын,
Притчиной бытия я коего один.
Хожу я в кладези, но их я напояю,
Я смертен, но как свет стоит, не умираю.
Жечь суют меня в горн, но как меня ни суй,
Я точно все таков, каков и есмь: я хуй.

Ни пифин я, ни рак, ни зверь, ни черепаха,
Жилище мое — тьма, покров на мне — рубаха,
Не можно образ мой существенно списать,
Ниже подробно всех чудес моих понять;
Владычица сердец, я матерь всей природы,
Идут в мои врата все твари и народы.
Собою я сама хоть, правда, подла тварь,
Но перву всех меня целует всякий царь.
Гнушаются все мной, но я небесполезна,
Нельзя меня хоть есть, но вкусом я любезна,
И тешучи других, я тешу и себя,
Рождаю целости я, целость погубя.
У женщин я живу, мущинами питаюсь,
Рождаю в свет я тех, я кем сама рождаюсь.
Не блещущая я планета иль звезда,
Но прежде всех меня зрит тварь. То есть пизда.

Мы в свете рождены, бесчетно чтоб трудиться,
Сует в нас суета прямая людям зрится;
Мы служим одному без мыслей плешаку,
Мущине лысому, как мы же дураку,
Который лишь живет, в корчмах чтоб прохлаждаться,
Мы бедные за ним должны туда ж таскаться,
С наружности стучать и ждать его в дверях,
Доколь он выдет вон, замаран весь в соплях,
И красен как сукно, и мерзостью рыгает,
Нередко он и нас блевотиной марает.
В презренном завсегда бесприбыльном труде,
Не знаем, нужны ли на свете мы, муде?

Коль есть я в существе, так есть между ворот,
Валит из коих весь и всех чинов народ,
Но входит только внутрь взлизастой в них мущина,
Которой озорник такой и дурачина,
Что трет меня собой в воротах, не глядит
И двум еще слугам толкать меня велит,
Но я не ябедник, во мне та добродетель;
Спроси, пожалуй, всех, бывал ли истец секель?

Между крутых я гор в долине пребываю,
Я печь, невкусной хлеб которою пекут;
Пресильной ветр всегда собой я испускаю,
Ручьи передо мной журчащих вод текут.
Урчу, кричу, трублю, но я без языка,
В беседе голос мой являет дурака,
Однако у купцов, крестьян <и у> холопа,
У твари купно всей необходима жопа.

Пять юношей берут,
Во гроб меня кладут,
Иду я в гроб и веселюся,
Из гроба вышедши, я плачу и слезюся,
Но должен завсегда, хоть как ни негодуй,
Поспешно выходить я из пизды — хуй.

Тычешь-потычешь,
Но узка щелинка;
Коль ночью не видишь,
Приди в день, детинка,
Приди и вложи в меня из порток —
Найдешь днем дыру — конечно, в замок.

Я рос и вырос
И на свет вылез
Но только я не весь внаружу оголился,
Немного лишь конца из кожи залупился.
Когда ж совсем готов, тогда от молодиц,
А паче от девиц,
Любим живу от всех.
Я есмь орех.

В дыру когда влагаюсь,
Крепок живу и туг,
Когда же вынимаюсь,
Бывая вял меж рук.
Но сверх еще того спускает мой конец
Тут белой с себя сок — просольной огурец.

Согнув плеча и стан,
Спущу с себя кафтан
И, брюхом потирая,
Ногами попирая,
Когда разинет пасть,
Свою впускаю снасть,
Жена, весельем тем не плачь,
Ее что исправлять я мастер дела — ткач.

Лежит на мне ярила,
Я тело оголила
И ноги подняла,
Ярить себя дала.
Тепленька,
Тут мокренька,
Как зачал он юлить,
Как зачал он ярить,
И выярив сытенька,
Нигде не гомозит,
Нигде не рагозит,
Но погодя свербится,
Еще хочу яриться,
Но быть до той субботы хоть хочется и Ване,
Я веник, что парятся в бане.

Рукой сперва возьму и влагой помочу,
Потом, поднявши вверх, немного подрочу,
С розмаху ж сунув вдруг, я суну в жерело
До тех пор, как гореть уж будет помело.

Дырою девушку на день ее рожденья
Отец и матушка снабдили в награжденье.
Девочка, сидючи на горке, на горе,
Дареной той своей дивуется дыре.
Дивуется, любуется
И телом в нее суется.
— Дыра ты, — говорит, — дражайшая дыра,
На тело мне тебя давно бы вдеть пора,
Но пусть я поблюду; как буду под венцом,
Понравлюсь жениху прекраснее с кольцом.

Леском, что несколько вокруг пообросло,
Такое у меня затем есть ремесло,
Что мужем иль другим мне нет коль отягщенья,
Воды то тамо нет, и все без окропленья,
А ежели придет тяжелость мне хоть раз,
От мужа ль, от других, — текут ручьи из глаз.

Ни в сказках рассказать,
Ни в книгах описать,
Какая ето сласть,
Коль шорска с шорской сходится,
Того же к ночи хочется
Чрез опыт только знать,
Что нам есть сладко спать.

На дело коль меня когда изготовляют,
То жилу тут мою во влагу полагают,
Хотя без рук, без ног,
Стою, подобно рог,
Я твердость, что огнем бываю горяча,
Горячность пища мне из тела, я — свеча.

По брюху дорога,
Промежду ног тревога,
Около дырки веселье,
Но к сему не нужно сало тюленье,
А канифоль со смычком
И ноги к тому со скачком.
Сделают меж ног как теплицу,
Что значит и — скрипицу.

Есть у меня, стоит про тебя,
Отделаю тебя, поползешь от меня.
Такова-то бочка с пивом,
Когда кто к ней стремится с рылом.

Ела-поела,
Смолоду потела,
Под старость поплелась,
До кровати добралась.
Тут уснула,
Животом тряхнула,
Сама вздохнула
И ротиком зевнула,
А как протянулась,
То вечная жизнь скончалась.

Пресильным я огнем,
Дражайшая, пылаю,
Трясу своим мудом,
Шматиною качаю.
И ты уже склонилась,
До пупа заголилась,
Мне виден твой задор,
Хлюпит в пизде рассол.

Так что мою судьбу
Еще ты отлагаешь?
Забить претишь елду
И прочь меня пехаешь?
Видишь, зришь мое мученье,
Битки моей дроченье,
Как мочи нет терпеть
И хочется мне еть.

Пизда твоя свербит,
Желание согласно,
Так что ж еще страшит
И что тебе ужасно?
Скорей мне дай уеться —
В пизде свербёж уймется;
Велик хоть мой елдак,
Но тем в нем боле смак.

Тихонько я взмощуся
Наверх тебя, драгая,
И еть еще потщуся
Я тише пригнетая,
Подпру себя лохтями
И чуть прижму мудями
Пизды твоей я край.
Небось, драгая, дай.

Лишь в Глухове узнали
Ебливицын приход,
Вздроча хуи бежали,
Чтоб встретить у ворот.

Магистер и старшие
За нужное почли,
Чтоб все хуи большие
Навстречу к ней пошли.

А маленьким хуёчкам
Приказ отдан такой:
Отнюдь бы из порточков
Не лазил никакой.

Лишь только появилась
Ебливица во град,
Пизды все взбунтовались,
Ударили в набат.

Одна пизда всех шире,
Фрейгольцова жена.
Кричит: «Где правда в мире?
Какие времена!»

Магистер пиздьи глотки
Велел хуям зажать,
Набить на них колодки,
В тюрьму их посажать.

Умолк тут шум ебливый,
Окончился и бунт,
Магистер, муле учтивый,
Сказал хуям: во фрунт!

Он, свой хуй взявши в руки,
Спросил, отдавши честь:
«Сколько хуев от скуки
Прикажете отчесть?»

Ебливица сказала:
«Великий пост и грех,
С дороги ж я устала:
Довольно будет трех».