Илья Эренбург - Избранное

Тихо на вилле «Вега» И. С. Михеева (
Игоря Сергеевича).
Вечереет.
Садовник поливает яркие клумбы,
Теплый дух от земли идет.
Бурчит он угрюмо:
«Я ей в морду!.. Экий скот!»
И сладко пахнет гелиотроп.
Игорь Сергеевич грустит на веранде.
Он любит грустить вечерами.
«Вот вечер снова…
Как у Лермонтова: „Отдохнешь и ты…“
Хорошо быть садовником,
Ни о чем не думать, поливать цветы.
Утром слушать, как поют птички,
Как шумит трава над прудом…»

У Игоря Сергеевича две фабрики спичечные
И в бумагах миллион.
У Игоря Сергеевича жена и дочка Нелли,
Он собирает гравюры, он поэт.
Иногда он удивляется: «В самом деле,
Я живу или нет?»
Лет пятнадцать тому назад он умел волноваться,
Читал по ночам Надсона
И думал мрачно:
«Всё брошу, начну жить иначе».
Потом читал Бальмонта
И был влюбленным, неутоленным,
Неожиданно взглядывал на солнце
И богородицу звал «мадонной».
А потом и это надоело.

Игорь Сергеевич ничего не делает —
Так лучше.
А то желать и всё возможно,
И скучно.
Боже,
Только хорошо летними вечерами
Грустить на веранде
И писать стихи, мечтая,
Так нечаянно:
«От жизни утомительной
Я отвращаю взор.
Я ухожу в обители
Лазоревых озер».

Вечером у Михеевых гости:
Теософ, кубист, просто шутник
И председательница какого-то общества,
Кажется, «Помощь ослепшим воинам».
Игорь Сергеевич всем улыбается пристойно.
— «Да, покрепче! Еще стаканчик?»
— «И Гоген недурен, но я видел Сезанчика!..»
— «Простите нескромность: сколько он просит?»
— «Десять, отдаст за восемь».
— «О, кубизм! Монументальность!
Только, знаете, это наскучило».
— «А я, наоборот, люблю, когда вместо глаз
              такие штучки…»
— «Вы знакомы со значением зодиака?
              Я от Штейнера в экстазе!..»
— «Я познаю господа, поеду в Базель!»
— «Если бы вы знали, как нуждается наше
              общество!
Мы устроим концерт.
Это ужасно — ослепнуть навек…»
— «Новости? Нет, только взяли Ловчен».
— «Надоело. Я не читаю газет!»
— «Вот, вот! Знаете, есть анекдот…»
Гости говорят еще много —
Об ухе Ван-Гога,
О поисках бога,
Об ослепших солдатах,
О санитарных собаках,
О мексиканских танцах
И об ассонансах.
Говорят, говорят…
И лениво жуют мармелад.
Игорь Сергеевич всем улыбается.
Игорь Сергеевич со всеми соглашается.

На сон читает две странички
«О любовной песне в 13-м веке».
Гасит электричество
И, потягиваясь, сладко шепчет:
«Как я устал! Удивительно…
Я прочел о Мюзэ… до сих пор…
Я ухожу в обители
Лазоревых озер».

Спит Игорь Сергеевич,
Спит госпожа Михеева
Одна на широкой постели,
А на узенькой спит Нелли.
В саду пахнут липы,
И где-то поезд, пролетая, вскрикивает.
Все спят.
Игорь Сергеевич во сне видит сад,
Он поливает из лейки огромные левкои,
И покойно.

Ангел гнева огненным перстом
Не рассеет этот сон!
Спят безгорестные души
В самой сладкой лени.
Им не скажет крик петуший
О великом отречении.
Лишь веток плеск и ветра лёт
Твердят, что час и им придет,
Умирая, страсть познать,
И земле — к земле припасть,
Приобщиться страде многой,
Страху человечьему, людской тоске
И предстать перед ликом бога
С горстью праха в скрюченной руке.

А вокруг виллы «Вега», не видя звезд,
Не слыша чайных вянущих роз,
Ходит, бродит Семен Дрозд.
С виду — нищий,
На лице нехорошие прыщики.
Семен пьян с обеда.
Очень ему надпись нравится: «Вот как! Вега!
Врешь, Михеич, не уйдешь!»
У Семена Дрозда нож.
Семен хочет убить Михеева.
За то, что Михееву ничего на свете не надо,
За то, что у него две фабрики,
За то, что он, Михеев, носит белые перчатки,
              каждый день бреется,
За то, что он — Игорь Сергеевич Михеев.

Сенька мальчиком спал на сундуке, под образами,
А на койке спала маменька.
Вечером приходили гости,
Пили, ложились после.
Кричал гость: «Эй ты, работай!»
И маменька работала.
Один недодал целковый:
«Я тебе дам такого!..»

Потом Сенька стащил у барышни платок.
Закричала та: «Обокрали… Вот он! Вот!»
Сеньку поучили, визжал он: «Простите
              Христа ради!»
А барышня плакала в платочек: «Среди бела дня
              и грабят!»
Была барышня хорошенькая…

А потом в приюте постегали немножко.
Господа приезжали:
«Ты испорченный мальчик,
Надо жить честным трудом».

А потом?
А потом Семен стал Дроздом.
Пил, крал,
Груньку бил, жал,
Груньку, Дуньку, Сашку, Машку —
Баб было много.
Побывал в четырех острогах.
Ограбил банк целый.
Месяц кутил, и всё ему надоело —
Красть, убегать,
В тюрьме сидеть, с девкой спать.
Стал жить чем попало,
Даже не крал, а так — баловался,
Сильно пил.
Летом в лесу возле дач жил,
Собирал грибки И давил кобелей с тоски.

Семен Дрозд в чайную ходил,
Водку пил,
Глядел на дачи
И решил: «Прирежу кого побогаче —
Вот господина Михеева,
Очень уж млеет он.
Врешь, Михеич, от Дрозда не уйдешь!»

Ходит Семен, у Семена нож.
«Теперь зря: спит, кончится в минутку.
Нет, я лучше, чтоб нам поговорить, — утречком».

Утром Игорь Сергеевич брал ванну.
Думал: «Странно,
Как в воде хорошо и всё забываешь…
Вот еще один день начинается…»

Тогда вошел в ванную Семен,
Без сапог, с ножом.
Игорь Сергеевич выскочил из ванны, все залил
              водой.
«Таля, Нелли! Здесь кто-то чужой!
Я не понимаю! Где вы? Ради бога!
Послушайте, что вам угодно?»

Никто не пришел, было слышно за дверьми,
Как играла Нелли «до, ре-дьез, ми».

Семен глядел, как Игорь Сергеевич плакал,
Как с него вода текла на пол,
Глядел на короткие волосатые ноги
И закричал вдруг: «Родненький,
Как же ты… нагишом?»
И бросил нож Семен,
Снял с себя жилетку:
«Вот, прикройся… возьми это!» —
И жилетом его покрыл.
Игорь Сергеевич визжал, звонил:
«Помогите, ради бога! Убивают!
Что вам нужно? Я не понимаю!
Деньги?
Я отдам, я поделюсь со всеми!
Сколько? Я всё заплачу!
Я жить хочу!»

Услыхали, пришли,
Семена Дрозда увели.
О заступница, его увели куда-то,
И осталась на мраморе грязная тряпка —
И остался твой дивный плат!
Они его не хотят!

Семена привели в камеру, он харкнул,
Повалился на нары
И уснул крепким сном.
Чудный ему приснился сон —
Видит он: большая улица — ну как Тверская, —
Идет по ней человек согнувшись, что-то тащит,
              потом обливается,
Все едут на трамваях, поглядывают,
Что, мол, котомка изрядная,
Поглядывают, посвистывают,
Семен видит человека совсем близко,
И несет он будто огромный крест,
И крест тот с земли до небес,
И говорит Семену: «Устал я.
Подсоби мне малость».
Проснулся Семен, шепчет: «Всё я снесу!
Господи! Я его понесу,
И если в Сибирь придется,
И если придется в „ротах“.
Я могу!
Господи! Я помогу!»
Надзиратель кричит: «Эй ты, потише!
Такой-сякой, чтоб тебя не было слышно!..»
Семен Дрозд
Его понес!
Тихо. Под окном часовой ходит.
А там на свободе
Гремят пролетки, звенят трамваи.
День еще продолжается.

Господа!
Молитесь за Семена Дрозда.