мыслимы
подобные вещи?! И думаю я
обо всем,
как о чуде. Такое настало,
а что еще будет! Вижу:
выходят
после лекции два мужика
слоновьей комплекции. Уселись
вдвоем
под стеклянный шар, и первый
второму
заметил:
- Мишка, оченно хороша эта
последняя
была рифмишка.И долго еще
гудят ливадийцы на желтых дорожках,
у синей водицы.
1927
МАРУСЯ ОТРАВИЛАСЬ
Вечером после работы этот комсомолец
уже не ваш товарищ. Вы не называйте
его Борей, а, подделываясь под
гнусавый французский акцент,
должны называть его "Боб"...
"Комс. правда".
В Ленинграде девушка-работница
отравилась, потому что у нее не было
лакированных туфель, точно таких же,
какие носила ее подруга Таня...
"Комс. правда". Из тучки месяц вылез, молоденький такой... Маруська отравилась, везут в прием-покой. Понравился Маруське один
с недавних пор: нафабренные усики, Расчесанный пробор. Он был
монтером Ваней, но...
в духе парижан, себе
присвоил званье: "электротехник Жан". Он говорил ей часто одну и ту же речь: - Ужасное мещанство невинность
зря
беречь.Сошлись и погуляли, и хмурит
Жан
лицо, нашел он,
что
у Ляли
красивше бельецо. Марусе разнесчастной сказал, как джентльмен: - Ужасное мещанство семейный
этот
плен.Он с ней
расстался
ровно через пятнадцать дней, за то,
что лакированных нет туфелек у ней. На туфли
денег надо, а денег
нет и так... Себе
Маруся
яду купила
на пятак. Короткой
жизни
точка. - Смер-тель-ный
я-яд
испит...В малиновом платочке в гробу
Маруся
спит. Развылся ветер гадкий. На вечер,
ветру в лад, в ячейке
об упадке поставили
доклад.
Почему?
В сердце
без лесенки лезут
эти песенки. Где родина
этих
бездарных романсов? Там,
где белые
лаются моською? Нет!
Эту песню
родила масса наша
комсомольская. Легко
врага
продырявить наганом. Или
голову с плеч,
и саблю вытри. А как
сейчас
нащупать врага нам? Таится.
Хитрый! Во что б ни обулись,
что б ни надели обноски
буржуев
у нас на теле. И нет
тебе
пути-прямика. Нашей
культуришке
без году неделя, а ихней
века! И растут
черные дурни
и дуры, ничем не защищенные от барахла культуры. На улицу вышел
глаза разопри! В каждой витрине
буржуевы обноски: какая-нибудь
шляпа
с пером "распри", и туфли
показывают
лакированные носики. Простенькую
блузу нам и надеть конфузно. На улицах,
под руководством
Гарри Пилей, расставило
сети
Совкино,от нашей
сегодняшней
трудной были уносит
к жизни к иной. Там
ни единого
ни Ваньки,
ни Пети, одни
Жанны,
одни
Кэти. Толча комплименты,
как воду в ступке, люди
совершают
благородные поступки. Все
бароны,
графы - все, живут
по разным
роскошным городам, ограбят
и скажут:
- Мерси, мусье,изнасилуют
и скажут:
- Пардон, мадам.На ленте
каждая
графиня минимум. Перо в шляпу
да серьги в уши. Куда же
сравниться
с такими графинями заводской
Феклуше да Марфуше? И мальчики
пачками стреляют за нэпачками. Нравятся
мальчикам в маникюре пальчики. Играют
этим пальчиком нэпачки
на рояльчике. А сунешься в клуб
речь рвотная. Чешут
языками
чиновноустые. Раз международное,
два международное. но нельзя же до бесчувствия! Напротив клуба
дверь пивнушки. Веселье,
грохот,
как будто пушки! Старается
разная
музыкальная челядь пианинить
и виолончелить. Входите, товарищи,
зайдите, подружечки, выпейте,
пожалуйста,
по пенной кружечке!
Что?
Крою
пиво пенное,только что вам
с этого?! Что даю взамен я? Что вам посоветовать? Хорошо
и целоваться,
и вино. Но... вино и поэзия,
и если
ее хоть раз
по-настоящему
испили рты, ее не заменит
никакое питье, никакие пива,
никакие спирты. Помни
ежедневно,
что ты
зодчий и новых отношений
и новых любовей,и станеет
ерундовым
любовный эпизодчик какой-нибудь Любы
к любому Вове. Можно и кепки,
можно и шляпы, можно
и перчатки надеть на лапы. Но нет
на свете
прекрасней одежи, чем бронза мускулов
и свежесть кожи. И если
подыметесь
чисты и стройны, любую
одежу
заказывайте Москвошвею, и...
лучшие
девушки
нашей страны сами
бросятся
вам на шею.
1927
ПИСЬМО К ЛЮБИМОЙ МОЛЧАНОВА,
БРОШЕННОЙ ИМ,
как о том сообщается в N 219
"Комсомольской правды"
в стихе по имени "Свидание"
Слышал
вас Молчанов бросил, будто
он
предпринял это, видя,
что у вас
под осень нет
"изячного" жакета. На косынку
цвета синьки смотрит он
и цедит еле: - Что вы
ходите в косынке? Да и...
мордой постарели? Мне
пожалте
грудь тугую. Ну,
а если
нету этаких... Мы найдем себе другую в разызысканной жакетке.Припомадясь
и прикрасясь, эту
гадость
вливши в стих, хочет
он
марксистский базис под жакетку
подвести. "За боль годов, за все невзгоды глухим сомнениям не быть! Под этим мирным небосводом хочу смеяться и любить". Сказано веско. Посмотрите, дескать: шел я верхом,
шел я низом, строил
мост в социализм, не достроил
и устал и уселся
у моста. Травка
выросла
у моста, по мосту
идут овечки, мы желаем
- очень просто! отдохнуть
у этой речки. Заверните ваше знамя! Перед нами
ясность вод, в бок
цветочки,
а над нами мирный-мирный небосвод. Брошенная,
не бойтесь красивого слога поэта,
музой венчанного! Просто
и строго ответьте
на лиру Молчанова: - Прекратите ваши трели! Я не знаю,
я стара ли, но вы,
Молчанов,
постарели, вы и ваши пасторали. Знаю я
в жакетах в этих на Петровке
бабья банда. Эти
польские жакетки к нам
провозят
контрабандой. Чем, служа
у муз
по найму, на мое
тряпье
коситься, вы б
индустриальным займом помогли
рожденью
ситцев. Череп,
што ль,
пустеет чаном, выбил
мысли
грохот лирный? Это где же
вы,
Молчанов, небосвод
узрели
мирный? В гущу
ваших роздыхов, под цветочки,
на реку заграничным воздухом не доносит гарьку? Или
за любовной блажью не видать
угрозу вражью?
Литературная шатия, успокойте ваши нервы, отойдите
вы мешаете мобилизациям и маневрам.
1927
"МАССАМ НЕПОНЯТНО"
Между писателем
и читателем
стоят посредники, и вкус
у посредника
самый средненький. Этаких
средненьких
из посреднической рати тыща
и в критиках
и в редакторате. Куда бы
мысль твоя
ни скакала, этот
все
озирает сонно: - Я
человек
другого закала. Помню, как сейчас,
в стихах
у Надсона... Рабочий
не любит
строчек коротеньких. А еще
посредников
кроет Асеев. А знаки препинания?
Точка
как родинка. Вы
стих украшаете,
точки рассеяв. Товарищ Маяковский,
писали б ямбом, двугривенный
на строчку
прибавил вам бы.Расскажет
несколько
средневековых легенд, объяснение
часа на четыре затянет, и ко всему
присказывает
унылый интеллигент: - Вас
не понимают
рабочие и крестьяне.Сникает
автор
от сознания вины. А этот самый
критик влиятельный крестьянина
видел
только до войны, при покупке
на даче
ножки телятины. А рабочих
и того менее случайно
двух
во время наводнения. Глядели
с моста
на места и картины, на разлив,
на плывущие льдины. Критик
обошел умиленно двух представителей
из десяти миллионов. Ничего особенного
руки и груди... Люди - как люди! А вечером
за чаем
сидел и хвастал: - Я вот
знаю
рабочий класс-то. Я душу
прочел
за их молчаньем ни упадка,
ни отчаяния. Кто может
читаться
в этаком классе? Только Гоголь,
только классик. А крестьянство?
Тоже.
Никак не иначе. Как сейчас помню
весною, на даче...Этакие разговорчики
у литераторов
у нас часто
заменяют
знание масс. И идут
дореволюционного образца творения слова,
кисти
и резца. И в массу
плывет
интеллигентский дар грезы,
розы
и звон гитар. Прошу
писателей,
с перепугу бледных, бросить
высюсюкивать
стихи для бедных. Понимает
ведущий класс и искусство
не хуже вас. Культуру
высокую
в массы двигай! Такую,
как и прочим. Нужна
и понятна
хорошая книга и вам,
и мне,
и крестьянам,
