недаром кругла! Кто-нибудь
кого-нибудь подстреливает
из-за угла. Целят
в сердце.
В самую точку. Одно
стрельбы командирам
надо бунтовщиков
смирив в одиночку, погнать
на бойню
баранье стадо. Сегодня
кровишка
мелких стычек, а завтра
в толпы
танки тыча, кровищи
вкус
война поймет,пойдет
хлестать
с бронированных птичек железа
и газа
кровавый помет. Смотри,
выступает
из близких лет, костьми постукивает
лошадь-краса. На ней
войны
пожелтелый скелет, и сталью
синеет
смерти коса. Мы,
излюбленное
пушечное лакомство, мы,
оптовые потребители
костылей
и протез, мы выйдем на улицу,
мы
1 августа аж к небу
гвоздями
прибьем протест. Долой
политику
пороховых бочек! Довольно
дома
пугливо щуплиться! От первой республики
крестьян и рабочих отбросим
войны
штыкастые щупальцы. Мы требуем мира.
Но если
тронете, мы в роты сожмемся,
сжавши рот. Зачинщики бойни
увидят
на фронте один
восставший
рабочий фронт. 1929
ПАРИЖАНКА
Вы себе представляете
парижских женщин с шеей разжемчуженной,
разбриллиантенной
рукой... Бросьте представлять себе!
Жизнь
жестче у моей парижанки
вид другой. Не знаю, право,
молода
или стара она, до желтизны
отшлифованная
в лощеном хамье. Служит
она
в уборной ресторана маленького ресторана
Гранд-Шомьер. Выпившим бургундского
может захотеться для облегчения
пойти пройтись. Дело мадмуазель
подавать полотенце, она
в этом деле
просто артист. Пока
у трюмо
разглядываешь прыщик, она,
разулыбив
облупленный рот, пудрой подпудрит,
духами попрыщет, подаст пипифакс
и лужу подотрет. Раба чревоугодий
торчит без солнца, в клозетной шахте
по суткам
клопея, за пятьдесят сантимов!
(По курсу червонца с мужчины
около
четырех копеек.) Под умывальником
ладони омывая, дыша
диковиной
парфюмерных зелий, над мадмуазелью
недоумевая, хочу
сказать
мадмуазели: - Мадмуазель,
ваш вид,
извините,
жалок. На уборную молодость
губить не жалко вам? Или
мне
наврали про парижанок, или
вы, мадмуазель,
не парижанка. Выглядите вы
туберкулезно
и вяло. Чулки шерстяные...
Почему не шелка? Почему
не шлют вам
пармских фиалок благородные мусыо
от полного кошелька? Мадмуазель молчала,
грохот наваливал на трактир,
на потолок,
на нас. Это,
кружа
веселье карнавалово, весь
в парижанках
гудел Монпарнас.
Простите, пожалуйста,
за стих раскрежещенный и за описанные
вонючие лужи, но очень
трудно
в Париже
женщине, если
женщина
не продается,
а служит.
1929
КРАСАВИЦЫ
(Раздумье на открытии Grand Opera*)
В смокинг вштопорен, побрит что надо. По гранд
по опере гуляю грандом. Смотрю
в антракте красавка на красавице. Размяк характер все мне
нравится. Талии
кубки. Ногти
в глянце. Крашеные губки розой убиганятся. Ретушь
у глаза. Оттеняет синь его. Спины
из газа цвета лососиньего. Упадая
с высоты, пол
метут
шлейфы. От такой
красоты сторонитесь, рефы. Повернет
в брильянтах уши. Пошевелится шаля на грудинке
ряд жемчужин обнажают
шиншиля. Платье
пухом.
Не дыши. Аж на старом
на морже только фай
да крепдешин, только
облако жоржет. Брошки - блещут...
на тебе!с платья
с полуголого. Эх,
к такому платью бы да еще бы...
голову.
________________ * Большого оперного театра (фр.)
1929
СТИХИ О СОВЕТСКОМ ПАСПОРТЕ
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм. К мандатам
почтения нету. К любым
чертям с матерями
катись любая бумажка.
Но эту... По длинному фронту
купе
и кают чиновник
учтивый движется. Сдают паспорта,
и я
сдаю мою
пурпурную книжицу. К одним паспортам
улыбка у рта. К другим
отношение плевое. С почтеньем
берут, например,
паспорта с двухспальным
английским левою. Глазами
доброго дядю выев, не переставая
кланяться, берут,
как будто берут чаевые, паспорт
американца. На польский
глядят,
как в афишу коза. На польский
выпяливают глаза в тугой
полицейской слоновости откуда, мол,
и что это за географические новости? И не повернув
головы кочан и чувств
никаких
не изведав, берут,
не моргнув,
паспорта датчан и разных
прочих
шведов. И вдруг,
как будто
ожогом,
рот скривило
господину. Это
господин чиновник
берет мою
краснокожую паспортину. Берет
как бомбу,
берет
как ежа, как бритву
обоюдоострую, берет,
как гремучую
в 20 жал змею
двухметроворостую. Моргнул
многозначаще
глаз носильщика, хоть вещи
снесет задаром вам. Жандарм
вопросительно
смотрит на сыщика, сыщик
на жандарма. С каким наслажденьем
жандармской кастой я был бы
исхлестан и распят за то,
что в руках у меня
молоткастый, серпастый
советский паспорт. Я волком бы
выгрыз
бюрократизм. К мандатам
почтения нету. К любым
чертям с матерями
катись любая бумажка.
Но эту... Я достаю
из широких штанин дубликатом
бесценного груза. Читайте,
завидуйте,
я
гражданин Советского Союза.
1929
АМЕРИКАНЦЫ УДИВЛЯЮТСЯ
Обмерев,
с далекого берега СССР
глазами выев, привстав на цыпочки,
смотрит Америка, не мигая,
в очки роговые. Что это за люди
породы редкой копошатся стройкой
там,
поодаль? Пофантазировали
с какой-то пятилеткой... А теперь
выполняют
в 4 года! К таким
не подойдешь
с американской меркою. Их не соблазняют
ни долларом,
ни гривною, и они
во всю
человечью энергию круглую
неделю
дуют в непрерывную. Что это за люди?
Какая закалка! Кто их
так
в работу вклинил? Их
не гонит
никакая палка а они
сжимаются
в стальной дисциплине! Мистеры,
у вас
практикуется исстари деньгой
окупать
строительный норов. Вы не поймете,
пухлые мистеры, корни
рвения
наших коммунаров. Буржуи,
дивитесь
коммунистическому берегу на работе,
в аэроплане,
в вагоне вашу
быстроногую
знаменитую Америку мы
и догоним
и перегоним.
1929
ПРИМЕР, НЕ ДОСТОЙНЫЙ ПОДРАЖАНИЯ
Тем, кто поговорили и бросили
Все
в ораторском таланте. Пьянке
смерть без колебания. Это
заседает
антиалкогольная компания. Кулаком
наотмашь
в грудь бьют
себя
часами кряду. "Чтобы я?
да как-нибудь? да выпил бы
такого яду?!" Пиво
сгинь,
и водка сгинь! Будет
сей порок
излечен. Уменьшает
он
мозги, увеличивая
печень. Обсудив
и вглубь
и вдоль, вырешили
все
до толики: де
ужасен алкоголь, и
ужасны алкоголики. Испершив
речами
глотки, сделали
из прений
вывод, что ужасный
вред
от водки и ужасный
вред от пива... Успокоившись на том, выпив
чаю
10 порций, бодро
вылезли
гуртом яростные
водкоборцы. Фонарей
горят
шары, в галдеже
кабачный улей, и для тени
от жары водкоборцы
завернули... Алкоголики,
воспряньте! Неуместна
ваша паника! Гляньте
пиво хлещет
анти алкогольная компанийка.
1929
ПТИЧКА БОЖИЯ
Он вошел,
склонясь учтиво. Руку жму.
- Товарищ
сядьте! Что вам дать?
Автограф?
Чтиво!" - Нет.
Мерси вас.
Я
писатель. - Вы?
Писатель?
Извините. Думал
вы пижон.
А вы... Что ж,
прочтите,
зазвените грозным
маршем
боевым. Вихрь идей
у вас,
должно быть.
Новостей
у вас
вагон. Что ж,
пожалте в уха в оба. Рад товарищу.
А он: - Я писатель.
Не прозаик. Нет.
Я с музами в связи.Слог
изыскан, как борзая. Сконапель
ля поэзи. На затылок
нежным жестом он кудрей
закинул шелк, стал
барашком златошерстым и заблеял,
и пошел. Что луна, мол,
над долиной, мчит
ручей, мол,
по ущелью. Тинтидликал
мандолиной, дундудел виолончелью. Нимб
обвил
волосьев копны. Лоб
горел от благородства. Я терпел,
терпел
и лопнул и ударил
лапой
об стол. - Попрошу вас
покороче. Бросьте вы
поэта корчить! Посмотрю
с лица ли,
сзади ль, вы тюльпан,
а не писатель. Вы,
над облаками рея, птица
в человечий рост. Вы, мусье,
из канареек, чижик вы, мусье,
и дрозд. В испытанье
битв
и бед с вами,
што ли,
