Гуд бай, Америка
К инаугурации 44-го президента США, Б. Х. Обамы
Мой Фантом теряет высоту…
Песня
Ты помнишь, давным-давно…
Студия “ХХ век. Фокс”…
Давай, разливай вино,
И выпьем с тобой, не чокаясь.
Нам уже чудовищно много лет,
Мы усталые, старые люди,
Так помянем страну, которой больше нет,
И которой скоро не будет.
В детстве гоняли на великах,
Мучились тайной пола,
И так любили Америку,
Ковбоев и рок-н-рола.
Старательно прячась от завучей школ,
Отращивали длинный волос,
Ловили в динамиках радиол
Ее глуховатый голос.
Подростками песни орали,
Сумев портвейна нажраться,
Да все про ковбоя Гарри
И про Фантом 016.
Там стреляли из “Смита Вессона”,
Там пили тройное виски,
Туда убегали чеховские
Гимназисты и гимназистки.
А ну-ка, плесни мне еще вина,
Пока не настала истерика,
Нас наебала родная страна,
Кинула нас и Америка.
Где вы, ковбои Гарри?
Где же вы, юнги Билли?
Все они там просрали,
Все они профинтили.
Забыли к ебеней матери,
Просвистели галимо
Заветы своих основателей,
Суровых отцов-пилигримов,
Приплывших сюда на “Мэйфлауере”
Для добычи шкурок бобра.
И где теперь их Вай пауэр?
Да нет его ни хера.
За что пионеры гибли?
За политкорректный мир?
Когда с винтовкой и Библией
Отодвигали фронтир?
Где же теперь герои
Фронтирьеры отважные?
Биржевики да лоеры
В переводе на наш — сутяжники.
Шоссе в никуда в пустыне,
Никчемные бензоколонки,
Здесь не наберет Юл Бриннер
Великолепной семерки.
Майский цветок отцвел,
Память о прошлой славе,
Этот плавильный котел
Все в дерьмо переплавил.
Негры там вороватые,
Там из хохлов братва.
Глаза подслеповатые
Нам открыл фильм “Брат-2”.
Изнасилованные отцами дочери,
В защиту микробов митинги,
Невротики стоят в очереди
К психоаналитикам.
И новый лидер их нации,
Президент-мулат,
На своей инаугурации
Приветствует гей-парад.
Грустно стоит, как башня-близнец,
Америка одиноко
И ожидает скорый пиздец
С юга или востока.
Смесь Зимбабве и Жмеринки
До свиданья, гуд бай,
Не задался в Америке
Ожидаемый рай.
Светлой памяти российского верблюда от хохлов на границе умученного
(Стишок для детей)
Никакой ты мне больше не брат.
Пропусти ты в Софию верблюдов,
Ведь верблюд ни в чем не виноват.
Ты в глаза загляни им, подонок,
В них немой удивленный вопрос,
Он беспомощен, словно ребенок,
Выгнанный из тепла на мороз.
Он же зябнет, горбатый, лохматый.
Ты ответь мне, таможенник-дурак,
Ты когда-нибудь за руку с папой
В раннем детстве ходил в зоопарк?
Ты почувствуй, как кровь его стынет,
Коченеют горбы и живот.
Он же сын аравийской пустыни,
А не ваших канав снегоход.
Почему вы молчите, арабы?
Разве так завещал Магомед?
Гибнет друг ваш, ваш верный корабль,
Его мучит кафир-свиноед.
Где зеленые разных конфессий?
Они тоже на это плюют.
И никто на себя не повесил
В знак протеста значок “Я верблюд!”
Он качает своей шеей длинной,
Он от холода мелко дрожит,
Он не курсе, что мы с Украиной
Не смогли поделить барыши.
Вы поймите — верблюды живые,
Не бесцветный невидимый газ.
Знайте, граждане гордой России,
Им хохлы отомстили за нас.
Ничего не поняв и отчаясь,
Всеми предан, ветрами продут,
Во двугорбый сугроб превращаясь,
Замерзает несчастный верблюд.
Его белой метелью завьюжит
Серебром на мохнатых боках,
И отправится в рай он верблюжий,
Там где вдоволь колючки в песках.
Ну, а нам как жить дальше, иудам,
На пустынях немых площадей?
Этот текст — он ведь не про верблюдов,
Этот текст — он про нас, про людей.
Никогда не простим, не забудем,
Крепко спросим с хохла-подлеца.
Вечно память о каждом верблюде
Будет в наши стучаться сердца.
Баллада о сержанте Глухове
Андрей Иванович
не возвращается домой…
Ф. Гримберг
Сержант Глухов совершает поворот в судьбе,
Он грозит кулаком вертикали власти,
Как пушкинский Евгений “Медному всаднику”,
и с криком “Ужо тебе!”
Покидает расположение части.
Сержант оголил свой участок фронта.
В трудные дни, когда грянул кризис,
Он отказался защищать остатки
Стабилизационного фонда,
Потому что с ним так и не поделились.
Видно, зря ему оружие доверили.
Из-за отсутствия бани и теплого сортира
Он не захотел служить либеральной империи
И одному из полюсов многополярного мира.
На открытом пространстве сержант слеп,
словно червяк,
У него нет ни карты, ни компаса, ни GPSа.
Но он упрямо стремится на юг, как матрос
Железняк,
Который вышел к Херсону, хотя шел на Одессу.
Его путь тернист от горы к горе.
Только звезда, как вешка, горит на горизонте.
Он оказался пешкой в Большой игре,
Так говорит публицист Михаил Леонтьев.
Он идет мимо горных прозрачных рек,
Его ловит в прицел снайперша-эстонка.
Здесь через месяц растает снег,
А еще через месяц пойдет зеленка.
Он перешагивает растяжки нить
И движется дальше, не заметив ее.
Его не научили Россию любить
Глеб Павловский, Веллер и Соловьев.
Вьется его тропа вдоль отвесных стен,
Он спотыкается, разбивает колено,
По дороге он попадает в кавказский плен,
А потом бежит из кавказского плена.
И дальше идет совершенно один
Мимо длинной и узкой лощины,
Где грузины убивали русских и осетин,
А русские и осетины убивали грузинов.
Где-то там вдали Эрзурум и Карс,
А вокруг небеса, ледники и камень.
На него бросается снежный барс,
Но сержант душит его собственными руками.
Перелезая через очередной сугроб,
Где, как в болоте, тонут промокшие кеды,
Он встречает уазик, транспортирующий
цинковый гроб,
Спрашивает: — Кого везете? Ему говорят: —
Грибоеда.
Временами сержанта одолевают кошмары,
Возникают цветные трехмерные глюки,
Например, дворец царицы Тамары,
Из которого раздаются дикие страстные звуки.
Но сержант гонит от себя эти иллюзии,
Его не заманят в пропасть роковые красавицы.
Близка его цель — блаженная Грузия,
Не зря называемая всесоюзною здравницей.
Та страна, где пряник царит, а не кнут,
Где никто не жмется возле параши,
В той стране не сеют, не пашут, не жнут,
Там снимают кино, пьют вино и пляшут.
В той стране всем идет козырная масть,
Шипит хачапури, пенится Кинзмараули.
В той стране, каждый живущий — князь,
А каждый юноша — витязь в тигровой шкуре.
Там нет ни фурункулов, ни простуд,
Там круглый год девки ходят голые,
Там на кипарисах растет фаст-фуд,
А прохладные реки текут кока- колой.
Ему уже готовят торжественную встречу,
Стелют ковровую дорожку, как в Голливуде,
И, словно голову Иоанна Предтечи,
Ему подносят чизбургер на серебряном
блюде.
Вот сидит он в Макдоналдсе, как Властелин
Колец,
Пошла ему реальная пруха.
Вокруг него организуется Клуб одиноких
сердец
Сержанта Глухова.
Но ему в то же время ставят в вину
На пространстве информационном
Тот факт, что он родную страну
Променял на банальный хот-дог
с попкорном.
Одни говорят, что сержант Глухов — враг,
Безродный космополит и моральный калека.
Другие вздымают его, как флаг —
Вот, мол, поступок свободного человека!
А сержант Глухов, не будь дурак,
Переодетый в джинсы и свитер,
Вдумчиво кушает свой Биг Мак,
Он не похож на безродного космополита.
Он обещает вернуться когда-нибудь потом.
В Грузию собираются его родители.
И Министерство обороны перестало
настаивать на том,
Что он не сам ушел, а его похитили.
Суетятся у столика журналисты,
Едко пахнет хмели-сунели…
Когда русская армия войдет в Тбилиси,
Он первым будет расстрелян.
