Сколько это будет длиться
нас не спросят времена:
переносятся столицы,
исчезают имена,
изменяются каноны.
Если поднял крест – неси!
Только песни да иконы
выживают на Руси!
1.
Прости, что меня не дождался,
Прости, солгала тебе я.
Ты в памяти милым остался,
А я уплыла, как ладья…
Ты спросишь меня, в чём причина,
К чему этот странный побег?
Но я промолчу, мой мужчина...
Растаял предутренний снег.
2.
Прости. Теперь не жду.
Прости. Но время лечит…
Прошедшую беду
Не вспомню я при встрече.
Об этом напишу
Лишь в тоненькой тетради.
Прощенья попрошу —
Не будет нашей свадьбы!
Не будет светлых дней
И праздничных нарядов…
Жену любил сильней,
Но был со мною рядом.
* * *
Лепестки столетий опадают,
Затихает времени прибой:
Вечностью таинственно мерцает
Звёздный свет холодно-голубой…
Я – одна. Мне ничего не надо!
Льётся ночь в осенней тишине,
И плутает по дорожкам сада
Счастье, предназначенное мне.
* * *
Клубился пар над рыхлою землёю,
Распластываясь, таяли вдали
Перед вечерней бледною зарёю,
На север пролетая, журавли.
Весна дразнила предвкушеньем лета:
Разливом трав и клейкою листвой,
Черёмухою, под венец одетой,
И солнцем с непокрытой головой.
Весна звала, манила, билась кровью
В висках, звенела в воздухе густом,
Благословляя новые гнездовья
И нас – привычным, царственным перстом…
Ещё последнего кипрея
Стрела лиловая торчит,
Ещё ручей, в дожде добрея,
По-журавлиному журчит.
Гудят осенние осины,
Как рой осиный перед сном.
Шагаю по зеркальной сини
Вселенной – в лужах, кверху дном.
Шагаю я, банальный смертный,
Не зная дня конца шагов,
И небо мерю той же меркой,
Что землю: снизу и с боков…
А мне б узнать, как в эту осень
Непостижимый Дух Святой
Рисует сон высоких сосен
И грусть под шубой золотой!
Все от тумана настрадались!
Туман дорог, туман пророк…
Но чем туманней Нострадамус,
Тем убедительнее Бог…
И компас мой: стрела кипрея,
Туман с просветом вдалеке
Да формула, как стать добрее…
На эфиопском языке.
...
Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовётся, —
И нам сочувствие даётся,
Как нам даётся благодать.
Фёдор Тютчев
* * *
Мой долг был труден, день тревожен,
Войною обожжён мой стих.
Нет, я ничем не отгорожен
От вслед идущих, молодых.
Не спрятан за чужой спиною,
Я жил с живыми. Шёл в моря.
Моё – оно всегда со мною,
Любовь моя и боль моя.
И если ты переиначишь
Иные замыслы – пускай.
Но нерешённые задачи
За нас и за себя решай.
Пусть электронные машины
Нашли разгадку древних слов,
Ты века моего былины
Узнаешь сам, из голосов —
Срывающихся, хрипловатых,
Где вперемешку смех и стон,
Сквозь орудийные раскаты
Врывающихся в микрофон.
Ты, девочка, на Поле Павших
С мечтою встретишься опять.
Здесь будут школьники всё так же
Дороги в жизни выбирать.
И только жаль, уже не будет
Нас, штурмовавших небеса,
Но и тогда услышат люди
Живые наши голоса.
* * *
Затрещала по швам на проталинах снежная шуба,
никому не нужна одежонка с чужого плеча.
Рассупонится сердце, улыбкой овеются губы.
Зазвенит колокольчик ручья, и умолкнет печаль.
Я устал от зимы, её долгих ночей и капризов.
Как мальчишка, капели весенней несказанно рад.
Значит, всё ещё будет, и рано заказывать тризну.
Значит, всё ещё будет, не будет дороги назад.
* * *
Опустился занавес дождя,
разделивший день на До и После.
До – хмельное, выпитое в розлив,
после – поминальная кутья.
Опустился занавес дождя
между нашим будущим и прошлым.
В настоящем времени нам сложно,
разделил нас дождь на Ты и Я.
Странная загадка бытия,
мы в любви бываем одиноки…
Перед нами люди, а не Боги
опускают занавес дождя!
* * *
Горит луна молебною лампадой,
в объятьях темнокожей ночи я.
И пусть она лишь до утра моя,
чтоб стать счастливым – большего не надо!
* * *
Опять необозримость океана
Да пенный след у судна по пятам.
На мостике помощник капитана
Поймать звезду старается в секстан.
Куда бы нас с пути ни относило,
Пусть берега безмерно далеки,
Но в мире есть небесные светила,
Для мореходов – те же маяки.
Созвездия, весь небосвод усеяв,
Нас под прицел берут со всех сторон.
Как «дабл’ю» [5] , глядит Кассиопея,
И точно туз бубновый – Орион.
Вот – Близнецы, что двоеточьем, строго
Расставились от прочих вдалеке.
Вот – с ковшика Медведицы полого
Спускается Арктурус по дуге.
Опять необозримость океана…
И снова в бесконечность я влеком
И тёплой желтизной Альдебарана,
И Веги синеватым холодком.
Пусть не верна система Птолемея,
Но, глядя в эти звёздные поля,
Я будто бы и вправду разумею,
Что центром мироздания – Земля.
Было немало губительных троп,
были пожары, снаряды и пули…
Где-то остался мой старый окоп —
рыл я его в сорок первом, в июле.
Новую жизнь открывала главу,
детство и юность ушли без возврата…
С чёрной землёй отвалил я траву —
в жёлтом песке заскрипела лопата.
Плотный, тяжёлый и влажный песок…
Взмокла спина, но копал я упрямо.
Был небосвод небывало высок,
в нём серебрилась немецкая «рама», —
значит, недолго осталось уже
до артобстрела, до грозного боя, —
будут на смертном плясать рубеже
чёрное, красное и голубое…
Кто-то из нас доживёт до седин,
кто-то пройдёт по горящей Европе,
ну, а пока что – один на один —
с этой землёй остаёшься в окопе:
с тоненькой тучкою над головой,
с каждой росинкой, явившейся глазу,
с каждой былинкой, песчинкой, травой —
ты их такими не видел ни разу…
Богатырский узорчатый шлем
в облаках, как вершина Монблана.
Мой собор настороженно нем,
только мне это вовсе не странно:
он меня не узнал, старина,
в одночасье лет сорок промчалось.
У меня на висках седина,
он таит вековую усталость…
Дальний луч золотит купола,
шпиль иглы золотит по соседству,
и несёт золотая игла
мой кораблик из зрелости в детство.
* * *
Зарёю вздыбился рассвет
и мелодично, с колокольни,
поплыли звоны, словно кони,
неся над Родиной привет.
Привет из дальней старины,
где были разные проблемы,
но только не было дилеммы
развала собственной страны.
Там жили: праведное слово,
Пожарский, Невский и Ермак,
и было поле Куликово,
и был разбит извечный враг…
Стою. Сжимаю кулаки,
и звон, как стон, над всей Россией…
Капитализм. Дожди косые
и гордый город у реки.
Пахнет детством в чистом поле —
Мёдом, скошенной травой…
Тётя Оля, тётя Оля!
Вновь увижу ли живой?
Вряд ли ждёт меня картошка
На загнётке в чугуне,
И не вылезет в окошко
Друг в отцовском зипуне.
Нет в саду осеннем вишен,
Во дворе – курей, утят,
Петушиный крик не слышен,
Половицы не скрипят.
Половик, побитый молью,
В будке – пса протяжный вой…
В се́нях вижу тётю Олю
Постаревшей, но
Живой.
* * *
В небе над Ладогой вешний журавль.
Зарево. День на исходе.
В белые ночи войду, как корабль
В тихую гавань заходит.
Молча присяду у кромки воды
Возле заснувшего сада…
Белые ночи, Нева и сады —
Большего счастья не надо.
* * *
Я видел кинофильм одной страны,
которая почти не воевала,
которая смеялась, танцевала,
пока мы задыхались от войны.
Я видел кинофильм одной страны, —
чтоб как-то отразиться ей в эпохе,
она сегодня собирает крохи,
которые кидала в пасть войны.
Вот эпизод: откопана винтовка.
Вот эпизод: наклеена листовка,
вот на дорогу брошено бревно…
Похоже всё, отснято очень ловко,
всё вспомнено, раздуто, зачтено.
Я не хочу обидеть их народа,
но если всё припомнит мой народ,
то будет фильм длиной в четыре года,
где страшен правдой каждый эпизод!
* * *
