– Чисто с профессиональной точки зрения: поэт, музыкант и исполнитель в одном лице – это не вредит движению вперед? Ведь считается, что наиболее ярко человек может себя раскрыть в чем-то одном.
– То, что единым в трех лицах быть невозможно, мне вдалбливали в голову фактически все, кто меня окружал. Но хватило сил выдержать это. Я считаю, если человек пишет музыку к своим стихам, создает песню и еще имеет возможность выразить ее сам, то это большое везение. Потому что свою мысль лучше тебя не выразит никто.
Я никогда не писал специально. Я никогда не задумывался над тем, будут мои песни популярными или нет. Тем более политические, потому что из них я никогда не старался сделать шлягер. То, что «Россия» стала популярной, меня очень сильно удивило. Когда я ее писал, то даже не предполагал, что она станет хитом. Я думал наоборот, что она никогда не будет популярной и что я буду петь ее для совершенно ограниченного круга слушателей.
* * *– Вам нравится быть популярным?
– Я отношусь к популярности нормально и не верю тем, кто говорит, что их популярность «достала» и это так тяжело бремя популярности. Мне всегда это слышать противно. Ну, не хочешь давать автограф, не подписывай, скажи: извините, мне некогда, и иди дальше, если тебе трудно сделать росчерк. Телефон тебя обременяет – отключи. Письма не хочешь – не читай. Я, например, когда хожу по улицам и меня узнают, испытываю только положительные эмоции. А когда тебя начинают сильно «доставать», когда тебя обступает толпа, то всегда есть возможность уйти. Просто повернуться, сказать: «Да, да, всем привет, целую, обнимаю, до свидания», – сесть в машину и уехать. Даже сейчас я в ресторане сидел, ужинал, ко мне подошли несколько девушек, попросили автографы. Мне же нетрудно взять ручку и расписаться.
– Расскажите о взаимоотношениях между артистами во внутримузыкальной среде…
– Ну, у меня со всеми хорошие отношения. Я вообще по натуре человек дружелюбный. Про меня разные слухи ходят: что я вспыльчивый, жестокий и так далее. Да, я вспыльчивый и жестокий по отношению к дуракам, бездельникам и негодяям. Но изначальное отношение к незнакомому человеку у меня дружелюбное.
* * *– Игорь, если бы вам предложили родиться заново или переместиться во времени, какую бы эпоху вы выбрали?
– Пусть это не покажется смешным, я бы выбрал период между февральской и октябрьской революциями. И, если бы я поймал золотую рыбку, то загадал одно желание: попросил, чтобы меня сделали командующим войсками. Мне кажется, я не допустил бы революции, если бы под моим началом было хотя бы несколько тысяч верных солдат.
– Какие сны вы обычно видите?
– Разные. Однажды приснилось, что я Кремлевской стеной стал и начал метать кирпичи в лысины вождей. Я написал сразу песню «Если б я был Кремлевской стеной». Работа снится, сцена, зрители снятся. Детство часто. Старею, наверно… Иногда бывают и кошмары. Одно время стоило мне написать остросоциальную песню, как меня посещал кошмарный сон. Так было после песни «Родина моя», после песни «Россия». У меня даже были сны в снах.
– Вы могли бы эмигрировать из этой страны? Где бы вы захотели жить, кроме России?
– Я имел много возможностей эмигрировать, но не использовал ни одной. Я был в Германии, в Гамбурге. Впечатление потрясающее. Живут они там как в сказке. Но я не хотел бы уезжать из России. А если выбрать место, в котором хотелось бы жить до конца жизни, то я, наверное, выбрал бы домик в лесу, в Подмосковье, чтобы меня никто не трогал. И я был бы счастлив.
– Игорь, такой вопрос: вы смерти боитесь?
– Нет. Я боюсь только мучительной смерти. Мучительной – да. Затяжной, мучительной. Это неприятно… А смерти, как таковой, – нет.
* * *– Служил ты по-настоящему или в каком-нибудь «Центральном стройбатовском ансамбле песни и пляски»?
– Служил? На лопате! Два года под началом полковника Сердюка, который лично «делал из меня человека». Навоз убирал, кирпичи грузил, лед колол, однажды провалился и чуть не утонул.
– Неужели армия ничего хорошего тебе не дала?
– Почему? Я там пришел к религии, к вере. В школе верил в коммунизм – пылко, страстно. Я вообще такой человек, которому непременно нужно любить и верить. А как окунулся после школы в жизнь реальную, стали у меня глаза на лоб лезть. История моих родителей тоже мне открылась не сразу. Отец особо не распространялся о том, что они с мамой познакомились в лагере… Прозрение для меня закончилось тем, что я сломался. Был веселым, коммуникабельным парнем, петь любил, не гитаре играл, в компаниях верховодил. А стал букой, замкнулся на сто цепочек, никому не верил. Как жить дальше? И я пришел к Богу.
– Образ истинно верующего человека ассоциируется со смиренностью, добротой, а ты на сцене злой, колючий, даже желчный.
– Не злой я. Злость и нерв – совершенно разные вещи. Есть люди, которые производят впечатление очень добрых на вид. Ну такие прямо добрые, отзывчивые, а копни глубже – могут сделать тебе подлость в любой момент. Не простят ошибки, не поймут ситуации, вся их доброта – маскарад. А есть люди добрые, но нервные. Я такой. Такие часто производят впечатление злых. Они нервничают, дергаются, но от нервозности до злости дистанция огромного размера…
– Может быть, тебя сделала «нервным» и та обстановка в мире творческом, которая преследовала многие годы?
– Да уж. У меня было написано много песен, когда самый крупный московский менеджер предложил мне стать музыкальным руководителем его группы «Темная лошадка», сказав: «Я тебе имя делать не буду, ты не будешь нигде появляться, светиться, но бабки будешь получать хорошие». То есть я ему должен был отдавать свои песни! А они для меня – как дети малые… Это еще в былые времена, а уже во времена перестроечные меня пригласили на концертную программу «Взгляд», представляете, где после предварительного прослушивания вечный комсомолец Саша Любимов предложил песню «про историю КПСС» (это была «Россия») заменить на шлягер «Примерный мальчик». Я, конечно, вышел на сцену и спел что хотел – без всяких замен. Залу именно это и было нужно – прием был редкостный. А вскоре мне передали фразу Листьева: «Тальков попадет во “Взгляд” только через мой труп». Что ж, я появился в «До и после полуночи».
* * *– То обстоятельство, что ты стал высокооплачиваемой звездой, что-то изменило в твоей жизни?
– Для меня самое главное – состояние души. Если у меня на душе праздник, считаю, что в жизни все идет хорошо. Нет праздника – все дрянь. Сегодня все деньги, что я зарабатываю, идут на то, чтобы создать этот праздник души. Я ничего не хочу копить. Ну, купил себе «девятку», а квартиры хорошей до сих пор нет. Живу в хрущевском доме; и в совмещенном санузле пишу песни, запираюсь там с гитарой, – единственное укромное место в квартире, там мой рабочий кабинет.
– Россия покорена, а рассчитываешь ли ты на успех своих бард-рок-песен на Западе?
– В Гамбурге на моем концерте, когда конферансье переводил содержание моих песен, аплодировали здорово. А наши эмигранты во Франции предлагают «Олимпию» дней на десять закупить, звонят, говорят, что «Россия» и «Чистые пруды» у них страшно популярны.
* * *– Известность, популярность, а до этого годы депрессии, непонимания, и вот пришло признание, пришел успех, и все же, 33 года, – возраст распятого Христа, какой он для Игоря? Это вера церковная или это вера в некую высшую справедливость?
– Вера в высшую справедливость, разум, гармонию, истину…
– Вы на сцене осеняете себя крестным знамением. Почему вы это делаете?
– Крест – это символ, и знамение имеет определенное значение. Иногда осеняю, иногда нет. Я не делаю из этого культа. Самое главное – верить. Бога надо носить в душе. Наша совесть – это и есть частичка Бога в нас.
– Сейчас много говорится и пишется о духовном возрождении. Какой смысл вы вкладываете в это понятие?
– Духовное возрождение – это, безусловно, вера. Человек без веры – животное, общество без веры – стадо. И еще, когда человек верит, он добреет.
* * *– Вы вкладываете в работу всю душу, а существует ли ориентир, к которому стремится ваша душа?
– Существует Бог. Бог как космический разум. Разум Вселенной. Это сила, энергия, которая гармонизирует бытие и движет миры, цивилизации к свету, добру, истине.
