МАТЬ
В тот вечер холодный,
В тот вечер
Ты долго за ротою шла.
Как ворон, на скорбные плечи
Садилась чернющая мгла.
С бойцами усталыми рядом
Ты шла далеко за село
И вслед
Всепрощающим взглядом
Глядела, глядела светло.
Мы в ливни ходили стальные
И видели: рядом ты шла
По гневной великой России,
Спасала в минуты лихие
И совестью нашей была.
Гулко падали листья в ночь,
Звонко сыпались в август звезды.
Нам никто не может помочь:
День и ночь
Фронт уходит прочь…
Ох, как душен холодный воздух!
Обложили село кольцом,
Топчут травы чужие солдаты.
И над школьным резным крыльцом
Хлещет свастикой флаг в лицо,
Глуше, глуше боев раскаты.
Кто нам скажет: когда,
Когда
Возвратятся наши с победой?
На селе — не в страду страда:
Придавила людей беда,
И пути всего — до соседа.
За село однажды тайком
Ночь свела сыновей солдаток:
Мы на цыпочках, босиком,
Где бегом,
Но больше ползком —
Прочь от вражьих колючих рогаток.
Мы ложились земле на грудь,
Забывали про все невзгоды,
Замирали, страшась дыхнуть,
Слово другу боясь шепнуть,
Землю слушали возле брода.
Под щекою в мягкой пыли,
Где Желча у камней смеется,
Билось сердце родной земли.
Это значит —
Бои вдали,
Это значит —
Русь не сдается!
Мне запомнилась эта ночь:
Над рекою созвездий гроздья,
И присяга —
Отцам помочь…
Гулко падали листья в ночь,
Звонко сыпались
В август звезды.
С плеч избитых, с израненных спин
Дула черных зрачков не сводили.
В ельник частый за дальний овин
На расстрел партизан уводили.
Над землей кровоточил восход,
Стыл над гумнами месяц глазастый.
Шли мальчишки в последний поход
По колючему хрупкому насту.
Шли раздетые,
Шли босиком,
След багровый в снегу оставляли.
Их в деревне за каждым окном
Наши матери благословляли.
Сколько пролили женщины слез,
Пряча скорбные очи в косынки…
А у них даже в жгучий мороз
В потемневших глазах ни слезинки.
На висках седина — не беда:
Время знаком отличия метит
Тех, кто клятву великую дал
Быть за волю Отчизны
В ответе.
Потускнела заката медь,
Край передний во тьму погружен.
На дыбы привстал, как медведь,
У сожженной деревни клен.
Близко утро, но нам не до сна:
Пробегает мороз по спине.
Будто каменная, тишина
Надавила на плечи мне.
Ты поймешь меня, друг, всегда,
Сам окопную знал тишину,
Сам в минуту прожил года,
На войне ожидая войну.
Поля в пожарище бездонном,
Хлеба исхлестаны свинцом.
Война металлом раскаленным
Тебя ударила в лицо.
Но вечно близкие картины
Пылают, видятся кругом:
Созвездья над деревней стынут,
Искрясь в сосульках под окном;
Да у завьюженных овинов
Цветут сугробы при луне,
Мороз седеет на стене,
И голубеет тень за тыном…
Ты все поймешь:
Как первый луч
К земле уснувшей прикоснется,
Как солнце выйдет из-за туч —
И край заснеженный проснется.
Тебе,
Тебе ли не понять
Лесную тишь и синь болота,
Ту землю, что пришлось пахать,
Горячей кровью поливать
И орошать соленым потом.
Полюшко виды видало,
Поле живет не с твое:
Горькие песни певало,
Тощее знало жнивье.
Межи стояли, как стены.
Только попробуй, затронь, —
Вспомнит межу непременно
В пасху христову гармонь.
Благословленные властью
И помолившись кресту,
Колья со злобною сластью
Бились на шатком мосту.
Пенясь, река завивала
Сбитых в крутые ключи…
В голос жена причитала,
Только кричи — не кричи…
С майского ярого поля
В шаткое вдовье крыльцо
Веет голодною долей —
Углится бабье лицо.
Будь же ты проклята,
Клята,
В поле родимом межа!..
Нам ли по помнить, ребята,
Время стыда-дележа?
Помним не кровные счеты
Дедов в угарном чаду —
Старосты знаем работу
Мы в сорок первом году.
Жилистый, на руку крепкий,
Филька свой час не проспал.
Даже урядника кепку
Где-то, подлец, раскопал.
С хлебом на скатерти белой
Бил чужеземцам поклон…
Полюшко, что ж ты хотело? —
Клятый вернули закон.
На поле Филька покоен —
Как же, евона взяла:
Щупает землю ногою,
Землю, что людям была
Радостью, родиной, болью,
В ней и восход, и закат…
В бороздах крепкие колья,
Словно занозы, торчат.
Враз обескровились зори,
Криком хотелось кричать…
Горькое плакало горе
В полюшке нашем опять.
Будто и не было детства.
Вот он — мужания срок.
Приняли дети в наследство
Мести нелегкий зарок.
В дружбу подпольную веря,
Мы в лопоухий бурьян
Ставили, будто на зверя,
Волчий на Фильку капкан.
И довелось посмеяться:
Фильке раздроблена кость.
Но матерям отдуваться
За малолеток пришлось.
Поняли: волчьи капканы
Нужно сберечь про запас.
Имя
с тех пор —
партизаны
Стало священным для нас.
В пади Сорокина бора,
В топи Соколичьих мхов
Нас проводили, просторы
Под переклик петухов.
Шли по родимому полю,
Взяв его силу и страсть,
Чтоб усмехаться от боли,
Чтобы без крика упасть.
Волю неслыханной болью
Мы закалили, как меч.
Ради любимого поля
Можно ли сердце беречь?
Можно ль тому удивляться,
Что мы вернулись опять?
Поле кричало нам:
Братцы,
Руки тянуло обнять!
Дорогие,
Да сколько ж вас
По Российским
Бескрайним далям
Незабвенных своих провожали
В лихолетья
Набатный час?
…Вот ведь
Время-то как течет.
А давно ли, кажется, было!
Ничевошеньки не забыла,
Свято верила:
Мой придет.
А потом — извещенье:
«Андрей…» —
Ох, как сердце твое
Кричало…
Сколько ты
Ночей отмолчала,
Неприкаянной,
Сколько дней?
Только время,
Как мудрый врач,
Ножевые, душевные раны
Врачевало.
И поздно ль, рано —
Звонче радость
И тише плач.
Где у счастья и горя
Грань?
Где черта
У разлада и лада?..
Не тоскуйте, родные,
Не надо!
Отъярилась
Свинцовая брань.
«Кругом в страде, в кипении…»
Кругом в страде, в кипении —
Земля перед цветением:
То в радужном сиянии,
То в радостных дождях.
Одна былинка ранняя
Красуется в полях.
Она — заря весенняя,
Природы донесение
О том, что скоро травами,
Разливами хлебов,
Зелеными дубравами
Разбогатеем вновь.
Еще без бога и без веры,
С природою не совладав,
От страха в черные пещеры
Людские прятались стада.
Мой предок каменного века,
Чтоб жить, коренья добывал,
Сам нападал на человека
И, словно зверь, вполглаза спал;
Зубами рвал живое мясо,
Не говорил еще, рычал.
Потом, разборчиво и ясно,
Впервые слово прокричал.
То был, быть может, клич к собрату,
Отчаянья предсмертный зов,
Или поведала утрату
Лесная первая любовь,
Или другие страсти века:
Земная радость, горечь, злость…
Но мы-то знаем: человеку
То слово не легко далось.
