Валерий Фимин-Гулимин - Золотой самолет

Пантомимы – бессловесный

радостный рассказ.

На меня твоя невеста

положила глаз…

Мать меня не понимала,

говорили мы с ней мало,

и простились у Реки —

мы из детства калики.

Рос с веснушками, бедовый.

Каждый день отрадный, новый.

Обожал походы в лес —

вот где сказки до небес.

Сучьев треск – уже загадка,

но короток миг – разгадка:

массой жуткой – исполин

тихо тает средь калин.

Старый вепрь давно контужен —

пуля-дура, отутюжен

путь до утренней зари,

и маршруты здесь свои.

Сердце бьётся, тропка вьётся

вдоль опушки: там болотце,

клюква, комариный рай —

и гудят: «Нам крови дай».

Дам совет тебе толковый —

комариный быт не новый,

поскорее уходи:

жизнь – движение, пойми.

Славно сильною десницей

рассекай кустов границы —

в общем, стрекача задай,

пусть отстанет самурай.

Да, пробежка согревает.

Кто не бегал, тот не знает

как летит восторг стрелой,

кто здесь первый, кто второй?

Вообще мир ощущений —

вот гонец, создатель, гений!

Я в потугах сих глупец.

Слава Богу! Есть Творец.

В дороге воздух свеж,

иди за птицей к югу,

несбыточных надежд

пусти коней по кругу.

Облазай пол-Земли,

ищи в пути ненастном,

а по весне взгрустни

и поверни обратно.

Увидишь лес и дол

в своём краю укромном

и будешь восхищён

открытьем потаённым.

Такая красота —

от Бога на столетья.

Эмоций через край,

в восторге междометья.

Такую глубину

испытывают души,

в которых есть любовь…

Родную речь послушай.

Выстужены нивы.

Воробьи гурьбой

тащат дни за гривы

к ночи на постой…

Пустота пространства.

Самоварный гул.

Красота убранства

в мире без фигур.

Высокий уровень —

такая вот мзда.

Решают за нас,

мы должны им:

«Ура!»

Урочище лобстеров,

закрытых фольгой.

Заменят одежды

наши фигой.

Пылает солнце.

Воздух свеж и чист.

Порхает ветер,

подгоняя стаи птиц.

Повсюду трели

талых вод,

журчанье лиц.

И кружат, кружат

кружева ресниц.

Глаза сияют,

восхищая день

земной.

Исчезли, тают

дни разлук.

Я вновь с тобой.

Какое счастье

ощущать тебя.

Вдыхать твой

запах,

целовать уста.

В полёте чувства.

Сплетены тела.

И в мире пусто,

только Ты и Я.

За забором

сосновый бор

выписывает коленца,

и глаза твои

дарят взор

по закону

Джоуля – Ленца.

Выйдем, сядем

с тобой на крыльцо,

свежий воздух

вдохнём поднебесья.

Ты сегодня

не прячешь лицо,

от тебя

некуда деться.

Гроздь калины рдеет,

осень за окном,

лист багряный реет —

шепчет тихо гном:

«Скоро сдавит стужа,

снег украсит сад,

от такого гужа

ветки затрещат.

Будет вить позёмка,

наст хрустеть своё —

спит живая ёлка,

не тревожь её».

Поединок – это кровь,

стук в висках —

но за любовь.

Персона нон грата —

облизывай лист…

Пахнет разлукой

и день твой прокис.

Забудь про рассольник

и кислые щи,

таких не отведать

нигде – не взыщи.

Только в России

такая земля,

которая семя

растит почём зря.

Только в России

народ так загнёт,

что развлеченьем

покажется гнёт.

Помни об этом,

бывший наш друг,

и не скорби,

а то схватишь недуг.

Луна по городу

катилась между крыш.

Кричал отчаянно

оторванный малыш…

Из лона матери

низвергнут к небесам —

крик ощущений

как привет другим

мирам.

Короче дни,

длиннее ночи,

я не смыкаю

свои очи.

Свет отражает

серый глаз,

на небе месяц

как топаз.

Я стерегу покой

долины,

в объятьях горы —

исполины.

Меня окликнет

снежный барс,

я улыбнусь ему

сейчас.

Но тяжесть век

не даст свободы,

лишь только звуки

с небосвода

прольются чистою слезой,

я понимаю:

я слепой…

Спасибо, есть способность

слышать,

кто видел свет —

его опишет.

Зелёный цвет —

цвет хлорофилла

и зелёнки —

поблек и зажелтел

на новогодней

ёлке,

когда она свои

последние деньки

отдала на потеху

средь зимы.

Началось: мы опять нелегалы,

а посредственность вышла

в финал.

Для империи мы —

те же галлы,

и для власть берегущих —

сигнал.

Милый друг, не питайте

иллюзий:

констатация фактов —

ничто,

от разрывов словесных контузий

на земле нашей грешной

тошно.

Хрен ядрёный

больно

выпучил глаза —

вот она,

окрошка,

вкусная еда.

Русская похлёбка

непроста

на вкус.

Пусть об этом

помнят

немец и француз.

Летаем в космос

и не маем душу.

Душа есть космос,

обретая – рушу.

Рос, как грибы,

и без штиблет,

не ел кошерных

он конфет.

Ловил кузнечиков

в траве

и пропадал

недели две.

Бывало, брался

он за ум,

ум за него:

«Каков болтун?»

Болтанка страшная

была,

когда МАШИНА

повезла.

Везла не роту,

а полки…

Жуть вспоминать

про те деньки.

Деньками жизнь

не назовёшь,

и мужиков уж

не вернёшь.

Лежат, укрывши

пол-Земли,

кто наши жизни

сберегли.

Я думаю:

«А мы б смогли?»

Эта птица – загадка,

красота неземная.

Грудь покрыта румянцем,

вся в цветах горностая.

Голос, нежно зовущий

в несказанную даль,

где ведёт хороводы

чаровница-печаль.

Кто ты, птица-загадка?

Из какой стороны

прилетела на свет ты

одинокой звезды?

Я б назвал тебя: радость.

Утоли мне печаль.

Ничего не осталось.

Пусто. Кто мы?

Прощай…

Восточная Африка —

вот колыбель,

мы странники оттуда.

Праматерью Евой

запущен мой день,

улыбка её повсюду.

Теряются мысли,

слова невпопад,

и горб,

как у верблюда.

Такое бывает,

мне говорят;

я думать об этом

не буду.

Я буду думать

совсем о другом…

надуюсь

воздушным шаром

и улечу поутру

с ветерком,

этот полёт —

даром.

С детства люблю непролазные чащи:

там закоулки, тоннели кричащи.

Там потаённые тропы и клад,

дебри лесные – отважному грант.

Страхи от дурости, как осьминоги,

шастают, щупают лица в дороге,

мокрою слизью текут наугад,

липнут присоскою к телу, шипят.

Рот перекосит гадючья дорога,

если, на счастье, ещё и берлога

встретит весёлым провалом в пути —

лучше забавы, поверь, не найти.

Влёт разрываешь кусты наудачу,

я не из слабых, но вот-вот заплачу —

катится шаром рычащим гора,

я словно мячик, а он – детвора…

Выкатил мячик: «Что, пули уснули?»

Пальцы сложились в весёлые дули,

выпрямил спину – сам Ника и стать,

здесь уж меня наглецу не достать.

Гордо окинул свои горизонты:

вот недалече уж пляжные зонты,

там и избушка, оладьи в печи —

радость-хозяйка, закуски мечи!

Я откупорю заветных пол-литра,

чокнусь с тобою, родная Палитра,

в закусь нанижу груздя, аки князь…

Шастает по лесу разная мразь.

Воробьёвы горы —

давняя пора,

юношей взбирался

на салют туда.

Представлял: штурмую

крепость Измаил,

а навстречу сильно

белый снег валил.

Рядом мои братья,

шли плечом к плечу,

было столько чувства:

Оттолкнись – лечу.

Под ногами блещет

красная Москва,

впереди сияет

тайнами звезда.

Слышны разговоры.

Прелый лист в кустах.

Поднимаюсь в гору —

нету чувства «страх».

Футбол люблю

за череду событий,

за яркость чувств,

эмоции в упор.

Когда выходишь

на игру – ты нищий,

а вот уходишь

славно – фараон.

В футбол гоняли

с детства до упаду.

Играли и в жару,

и в дождь.

И назовите хоть

ещё одну усладу,

где так же мирно

побеждает злость.

Елена – морская пена,

картина лазоревых волн,

во мне до седьмого колена

осанка её и взор.

Взор дивный.

Разрез её сладкий,

такой потаённый

наказ,

и утро

не даст разгадки,

разгадка получит

отказ.

Отказ —

совершенная форма,

и звуки его

как набат,

они звучат другому

и зажигают взгляд.

Программу «Кило дней»

забыли сверстать в граммы,