Виктор Авин - Тепло еще вернется в твой дом (Сборник стихов)

А на горе «Монтана» вьюги да бураны
замерзал ямщик
ему снился хутор, солнечное утро
сало, самогонки литр.
Занесло же сани на гору «Монтана»
из степи да с ляха!
Звездочки кружатся словно в «Paramaunt
Pikchers»; бляха!
За скалой крадется снежный человек…
…А на горе «Монтана» стихли ураганы
холмик там где спал ямщик.
В потайной пещере он обучает вере
трехметровых женщин, щи
горячие откушав, идет к холму послушать
как там бьется мечь об щит
это его сердце, русское, шальное, а пустяк!
Есть второе сердце
колотится под перцем, разлеглась «Монтана»
а на ней — ямщик — велик
как моя Россия. Спи, «Брат-три».

Как под старый Новый Год
опустили небосвод
люди смотрят за края
там не видно никуя.
Как под старый Новый Год
приподняли весь народ
люди смотрят за меня
там не видно никуя.
Как под старый Новый Год
повернули поворот
а народ из-за угла:
«Там не видно никуя»!
Так под старый Новый Год
люди поняли господ.

«Иуда: кризис среднего возраста»
Иесус,
загримируй себя в мальчонку
чтоб издевал ты хохот звонкий,
уменьшись ростом, в подоконник
не упиралась твоя будка чтоб
когда сорвав с цепи персону
промендельсонит Магдалина:
«Ко мне, „полковник“!»
Волшебник,
загримируй Иуду в куклу
чтобы сидела у горшочка
с кустом цветущего алоэ
когда Иесус спускает в море
кораблик,
большие волны сделав в тазе
ручонкой хлопнув по воде.
Художник,
загримируй красу в беде
разрыва вен души и тела,
не доводи их до предела
измены возрасту покорному…
— Вечереть, дети, до утра…
…Луна,
загримируй меня по новому.

Поддавая поддаешься сбытию
осознавая сознаешься что «банан»
возвращаясь убегаешь на таран
улетая не слетаешь в пыль с колес
убирая убирЕшься за собой
отмывая отмывай до дна суму
заключая с Ним пари — пари, пАря
чтоб горело — ты гори с коры до горя
а ЕЕ любя живи с двойным ключом,
когда болен
не дышать-дышать дышать и не дышать
даже волен
«бля-бля-блЯ-бля» на дельфиньем языке
на частотах
инфрокрасной буквы «ять» — окать-екать
«01», «02», «03» — че ты опять
ексель-моксель
получая за рассказ «четыре/пять»
О Высоцком о высоком говоришь
а жену по пояс дразнишь «Фреккенбок»
а в самом как будто карлсон и малыш
да еще мутант из фильма «Вспомнить все»….

Великаны идут по земле, великаны!
Великаны идут, потому что летать
не умеют
мякгой поступью на иглы из душ
наступая,
по колено в крови — продираясь
сквозь мысли.
А один с вавилонскою башней в руке
это парни!
Великанши идут по земле, пеликанам
навстречу
разгребая руками поля из созревшего слова
злака
их хватают когтями пикирующие с неба
птицы
и уносят по гнездам чтоб грудью кормили
птенцов их — их лица.
Люди парами в очередь строятся для
иммиграции
и колесами катятся в зево бегущего
ТрОяна.
Из него вылетают кабинки без хлопка
в небо,
скроенное
из углов листового железа, втыкаясь
в железо
заклепками.
Окая
в замурованном трюме, бьясь об бока
книг,
комметами каменными,
глядя на свет из щелИ,
поют мучаясь — жизни копии.
Копии смерти — юнги на мачте невесной оси
клекают, пучась
в общем то,
разгоняя вселенную нощь пего-толстыми
и тугими
косами.
Около
этой страшно-манящей картины возле
камина
бьется тело, живое, оперрированное моим
почерком,
жмнется тело, потому что оно будет кочета,
а после смерти его будет у Бога
нИчье…

Плавные движения — на подиуме
Девушка модельная-ходульная!
Облика под ретушью не видно,
блузка,
до пупка со вшитой в него бусинкой: плод
— рифма;
брючки без подкладки из
легкого шифона — строчки,
собранны на бедрах-согласных ударениях
в комочки,
воздушно повтряются ловко изгибаясь
в коленках при выбрасывании стоп
пятками вовнутрь, походкою еврейской
Модель-стихотворение, размера европейского
по русски не склоненное в спинке, а на выточках
грудки-незабудки женщины французской,
жадной до кутюра Рембо и Верлена, зрители
женщины америки, щедро раздающие
всем аплодисменты-гамбургеры, в лентах
мэтры, составляющие титры, охотники
в шапочках тирольских и гетрах, буцами
катающие по полу-паркету
китайского узора и восточной вязи
бело-черный мяч искусства. А вот
новый хит сезона:
томно выплывает из-за ширменного бруствера
русское!
…Облика под ретушью не видно,
видно — дущу,
блузка
до пупка со вшитой в него бусинкой — об нее
бьется колокольчик, богневый
звуки издавая в рифму, рваную на нервы,
с эхом из пещеры если в ней начнется
таинство шаманское по призыву Веры
в армию Любви. «Надежда» — мускулы
стальные, но чтобы незаметно
у юнца-модели. Наши ходят парами
по подиум-деревне от «Авина Де Витти»
до Дома.

Нацеди целомудрия в целофан и
фантазии зафырчат как из фетра, а
травы ус с тропы тронет тростью «Йессс»
стюарт-с-тюбик в костюмарле из холста,
станет стеблем он, ты — сись-невеста
над пыльцой. Цой царапнет цыгаркой по це
лконоидной без дна тарелке. А ткемали на вилЬ
ке — кетчуп к кровавой открытке на ушах. На
кровати поставь русский мат ей, она: «Шах», на
на концерт твой билет, на балет, на
генитальный, полный «па» в «пити-па»
в парадиз-какафонии Шнитке!
Вы (это «вы», мэм, к тебе не касается)
вы придете ко мне, куклы «Наиди», на
нитках, кричащие «па-па»,
вы во Шнитке ни «бе» ни «пипитками»
Вы взлетите из форточки в небо
на «Ту-7» из пюпютро-альбома,
вы услышите в облике гРомма
Маяковского, в молниях — Пушкина
между нами — сидит между вами он
с парашютом, в косухе и шлеме — он панк!
Панк «Онегин Е…»
(тут звучит еще ария: «Это мой банк
Лавреантимир Берия»),
повторяю, Татьяна Онегина
Я — «Колбасьев», а «Йессс» — это, леди, пля,
он же — «стюарт», что Анну Каренину
кинул в г-люк самолета под
пролетА. паровоз В.И.Ленина!
Ммы вас, пардон, уже «Тя», тя
я в андегра-арт по «сись» тер!
И поэтому в форме Бернулли (йесс!) ты
вы подите к профессору, бе-е-е-е: «Э…».
End Shtein, это шутка была,
улыбнись. ЫБЫСЬ?

Гляди:
Иван трясется мимо на авто
а Соломон проходит мимо на ногах
а Абдула стреляет (мимо) сигарет
возникла дружба у мужчин на век
последний штрих к братанью в «Ватерлоо».
Гляди:
мы утром встанем счастия полны
погладим груди утомленных жен
Иван как будто заведет народ в авто
а Соломон как будто выведет народ
а Абдула как будто мимо, но стрельнет
собака принесет им пачку сигарет
с наклейкой «Друг», я выгляну в окно:
гараж на месте, цифровой замок
а деньги в тумбе у цирка «Шапито»
и отражение как будто бы мое в трюмо,
в трико
а в сейфе женщина которую так прет
а на стене висит Его портрет
а на руке (на правой) тикает «Полет»
часы — все медленнее производство
бомб
а за окном пылает алая заря
американцы покоряют Марс.
Бомонд, не зря!
Возьмемся за руки, поэтами, друзья!
Нам это нужно чтобы подтолкнуть авто
нам это нужно чтобы подтолкнуть народ
нам это нужно чтобы подтолкнуть ей в рот
американский бутерброд!
Однако, чем же подтолкнуть ей в рот, когда
мы взялитсь за руки, друзья?
О милые друзья, придется как всегда
поскольку Женщина — ракета «Марс-Земля»
а наша роль — в ракету вбить запал
и взявшись за руки, в трехместной, улететь
и плетью жаждать ударов по спине
от женщины, по имени «Вот Так»!