И совесть, да старо.
Рассудок мои, что оскудел,
Предчувствуя тюрьму,
Я отдал бы, когда б владел,
И было бы, кому.
17.05.75
* * *
Три воды обегают вокруг островка,
Друг от дружки родясь чередой,
И Лебяжья канавка, мелка и узка,
Протянулась четвертой водой.
Три строки набегают, четвертой строкой
Замыкаясь в единстве своем.
Три беды возникают, с протокой-тоской
Образуя один водоем.
Три беды вытекают одна из другой,
И торопится внучка-река
Нас волною настичь, обогнуть и петлей
Захлестнуть, чтоб умолкла строка.
4.11.74
* * *
От пошлости и ты не спрячешься —
Пьешь, учишься или дурачишься.
Перешибет латынь и греческий
Фантом ее нечеловеческий.
Она повсюду — эта властная
Физиономия скуластая...
Анкетными я сыт романсами,
Газетными протуберанцами.
В моей душе, как тема встречная,
Свербит ее основа вечная.
Я — капелька твоей надменности,
Блюстительница современности!
5.07.72
Эта осень страшна. Город влажен и мглист.
Ночи сделались долги.
На работу спешит запоздалый гебист,
Вылезая из волги.
Ты плетёшься на службу в отцовском пальто,
Набухающем влагой.
Кто разделит с тобой твою ношу? Никто.
Поделись хоть с бумагой.
Не скупясь, безысходностью с ней поделись,
Правоты своей узник.
Этот желтый, дешевый, тетрадочный лист —
Твой последний союзник.
2.12.77
И я, неведомый пиита,
Вослед пиита знаменита...
Я памятник воздвиг, от века небывалый,
Но не скажу — себе, скрывая торжество.
Не то что пирамид, а нет былинки малой,
Упрятанной от глаз надежнее его.
Умру я весь, дотла. Пусть смерть намек изгладит
Об имени моем из памяти людской, —
В ней, гордый внук славян, я, твой еврейский прадед,
Равенство предвкушал, свободу и покой.
Слух обо мне заглох в подвалах на Шпалерной.
Я не шутя любил мой безъязыкий век,
И Бога лишь о том молил нелицемерно,
Чтоб знать меня не знал латыш или узбек.
И я не льстился тем, что, времени в угоду,
Фелицу не воспел, на стогны звать дерзнул, —
Любезнее всего я тем служил народу,
Что пальцем для свобод его не шевельнул.
Вот, муза, мой итог: твои пасынок счастливый,
Я прожил эту жизнь и принял эту смерть
И, верю, заслужил награды справедливой:
Мою строку со мной верни в родную твердь.
6.12.77
* * *
Плачь, мой город, я был тебе сыном.
Да, не лучшим, но всё-таки был.
По дворам твоим и магазинам,
Вдоль каналов и речек бродил.
Жил надеждой, просвета не видя,
Ждал успеха, обиды терпя.
Я вживался в тебя, ненавидя,
Проклиная, но втайне — любя.
Ты, неслыханным прошлым украшен,
С бутафорскою честью в уме,
До чего же спесив ты и страшен,
Полупьяный, в словесном дерьме.
Ты, эклектик, культурой ошпарен
И стихом захлебнулся, хрипя.
Да, ты немец, но втайне — татарин.
Отвяжись, ненавижу тебя.
Двести лет надышаться не можем,
Дышим смрадом болот и тюрьмы.
Над гранитным твердеющим ложем —
Желтый пар петербургской зимы.
29.08.77
1
Друг мой, неси эту муку сама,
Я неспособен, сдаюсь.
Слабость и ненависть сводят с ума —
Вот мой священный союз.
Знаю, ты слабость любила во мне
(ненависть — новый дружок).
Страх земноводный ползёт по спине,
Дрожь, идиотский смешок.
Думай что знаешь, люби не люби,
Только сними эту боль,
От накопленья железа в крови,
Хочешь не хочешь, уволь.
Жалко, что жалостен твой идиот,
Жалко, что бьёт его дрожь.
Волчья позёмка метёт и метёт,
Сгинем — следов не найдёшь.
1976
2
...Поэзия, тебе служить
Хотел я жизнью всей —
Но жизни нет, и нечем жить,
И нет к тебе путей.
Покой, твоих прозрачных вод
Взыскал так рано я —
Но нет тебя, разрушен грот,
Отравлена струя.
Смерть, я тебя не стал бы звать
В мои былые дни,
Но не на кого уповать —
Хоть ты не обмани.
7.12.77
* * *
Еще потеряно не все,
Еще звезда не закатилась,
Еще вертится колесо —
Штурвал судьбы, господня милость.
Еще не сглазили слова
Литературные подонки,
Еще душа твоя жива
И стоит больше селезенки.
1.04.75
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
Пушкин
Когда уходит та, кого любил
* * *
Когда уходит та, кого любил,
На свете ничего не происходит.
Над крышами восходит хор светил.
Покинутый вбирает млечный пыл,
Глядит на Орион, глаза отводит,
И думает: я был… я тоже был…
1969–14.04.2002
* * *
Как помертвел, переменился мир!
Закончен мой литературный пир.
Зачем он был? Его я проклинаю,
И с ним — себя. И чем я жив, не знаю.
Будь проклят, поэтический запой!
Я душу чудом уберег с тобой.
Душа спала, когда стихи писались —
И совести как будто не касались.
Зато теперь мне проще умереть,
Чем в прошлое внимательно смотреть,
Но не смотреть нельзя: кусочек смерти —
В тебе, во мне, в потерянном конверте...
Твои силки, наперсница моя!
Что ненависть? Нелепая статья.
Не спать, не есть — что толку ненавидеть
Себя? — Мне этой пасти не насытить.
Гляди, Левиафан! Твой взгляд остер.
Поблажкою почел бы я костер.
Ты, зверь минувшего! глотни — вот пытка
Тысячелетней выдержки напитка...
1970–1985
* * *
Ничто в толпе наставших дней
Минувшего не заслоняет.
Всё нестерпимей, всё ясней
Черты былого проступают.
Всё — от снимания чулок
До паузы, до сигареты —
Я вижу... Алигьери, где ты?
Твой ад не страшен, ужас плох.
Как эта женщина легка,
Легка, стройна, неуязвима...
Как эта память далека!
Как боль моя невыразима!
Не уверяй, что это ты
Была: поверить — невозможно.
Неряшлива и суматошна
Судьба... Не хватит доброты.
Я вижу: там, в прорехе дня,
Две музы, точно две подруги
Стоят, соединили руки
И жадно смотрят на меня...
1970–1985
* * *
Да, мне позволено, я загляну
В комнату эту.
Точно знакомой, кровати кивну.
Спит он. Спокойному этому сну
Рад, пролистаю газету.
Следом за мной водянистый рассвет
В мутные окна
Мирно прольется — на пыльный буфет,
Стул, этажерку, и старый паркет
Вдруг обнаружит волокна.
Время подходит, будильник звонит.
Он, просыпаясь,
Ищет гантели, на кухню спешит,
Плещется, бреется. Чайник кипит,
Диктор бубнит, вдохновляясь.
Зимние сумерки. Время не ждет.
Завтрак окончен.
Вижу, как сунув в портфель бутерброд
И сигареты, он к двери идет,
Ровен и сосредоточен.
Я не замечен. Я призрак, я тень
В комнате этой.
Смерть мне выписывает бюллетень
Из любопытства... И ширится день
Над петербургскою Летой.
1970–1985
* * *
И над вами восходит звезда,
Красноватая, древняя: та,
Что знавала Евфрат до потопа.
Эта тихая ночь до утра —
Вам в подарок. Богиня щедра.
И под нею вы оба.
С желтой ленточкой платье твоё
В кресле сложено, рядом бельё,
Лифчик ты расстегнула.
Вот присела, вот тень к потолку
Потянулась, рука — к ночнику,
И чулок сполз со стула.
Торопитесь! Как ночь коротка!
Как худеет, трепещет рука...
Коротко одеяльце.
Зябнешь ты, дрожь не можешь унять —
И забыла мой камешек снять
С безымянного пальца.
1970–1985
* * *
В те дни мы не знали цены
Любви, мы не знали струны,
Звучащей свободно и живо —
