16
Но – ах! – земные наслажденья
Рок не дает, а продает:
Отец невесты Беловод,
По воле князя – гласу мира —
Сменил во власти Любомира,
И рай утратил Световид
Для мести суетных обид.
«Но пусть, – вещал он, – гнева сила
Десницы наши разлучила,
Без обручального кольца
Неразлучаемы сердца!
И я любовью Лады нежной
лагополучен безнадежной,
Хотя б судьбой мне суждено
Воспоминание одно!
Каким огнем душа пылала,
Когда, склонясь к груди моей.
„Люблю тебя!“ – она шептала,
И свет бежал моих очей!
Когда медлительно и страстно
С коральных девственных устен
Я пил дыхание прекрасной,
Немым восторгом упоен!
О мой Роман! Я был блажен!..
В былом и небо уж не властно!!»
Так! Воля самая небес
Не усладит минувших слез,
И злой кручины покрывала
Не свеять негою с лица!
Денница[19] лет меня застала
На гробе милого отца!
И не любовью, не печалью,
Облечена военной сталью,
Впервые билась грудь моя;
Она от юности предела
Отчизны ранами болела,
И рано свет изведал я.
Меж тем за правду, за отвагу
В бою, в походе ратных сил
Я с первых лет княжому стягу,
Княжому сердцу близок был,
И наконец под шумом лова
В полях Чернигова родного
Мне душу Всеволод открыл;
Он мне вещал: «Я Русь святую
Люблю, как ты, как ты, ревную!
Мечтой минули времена
Владимира и Святослава,
Когда возникла наша слава,
Неразделимостью грозна.
Но власть князей великих ныне —
Глас вопиющего в пустыне!
И древний меч, противным страх,
Дрожит в бездоблестных руках.
Вождей советы и победы
Не вижу, не предвижу я:
Окрест – могучие соседы,
Внутри – ничтожные князья!
Но мне ль заране править тризну
За пол-умершую отчизну,
Когда, презрев молву и страх,
На благо силой пламенею,
Когда сподвижников имею
В моих бестрепетных друзьях!
Так, мы пойдем! Борьба настанет —
И Всеволод отважно грянет
Копьем в златые ворота
И, как рассеянные стрелы,
Соединит князей уделы
Под сенью твердого щита!
Пускай мгновенного грозою,
Пугая Русь, я пролечу,
Но, как гроза, ее омою,
И миру мир произращу!»
Я внял, навстречу светлой цели
Мои надежды полетели.
Я знал, что в недре оных дум
Возможность верная таится,
И смелый дух на все решится,
И все решит способный ум.
Тогда на слово и на дело
Я дал обет Всевладу смело,
И острый меч и юный век
На службу родины обрек.
О милый друг! Мне тяжко было
Сказать навечное «прости»
Всему, что сладостно и мило,
Что упованью рай сулило…
Ах! Дважды сердцу не цвести!
Любови молненная сила,
Воспламенив, его разбила!
Я мог ли милой посвятить
Отчизне отданную руку
Иль на печаль и на разлуку
Чужую младость осудить?
О! как мучительно с укором
Приветы нежные внимать
И беззаботно-хладным взором
Слезу любви оледенять,
Когда кипит душа младая,
Пожар страстей утаивая!
Терзаем завистию злой,
Я ночи млел на жарком ложе,
И утро восходило тоже
С неразделенного тоской.
Но наконец страдалец вольный,
Я сам себя преодолел
И на призыв трубы напольной
С отважным князем полетел,
И павший Киев – наш удел!
В те дни, влеком побед приливом
И пеной славы орошен,
Я мнил: о родине мой сон
Сбывался в подвиге счастливом.
«Все можно в деле справедливом!» —
Был победителя закон.
Но, признаюсь, о том сомненье
Лишь только здесь Андрея глас
Во мне посеял в первый раз:
Ужель в огромности спасенье?
Беду ль бедами излечать?
Права ль неправдой водворять?
И для чего мне князь великий
Вчерне Андрея описал,
Когда ему несутся клики
Благодарений и похвал?..
Ужель?.. Но нет, молвой боярства,
Не местью князь мой увлечен!
От юных лет не ведал он
Властолюбивого коварства!
Ты сомневаешься, и вот
Неправой службы горький плод!
Конечно, ратникам знамена
Не по избранию даны,
Но это все – не оборона
От тайной с совестью войны!
И я, душой благоговея,
Творца миров благодарю,
Что он возвел мою зарю
Под кроткой властию Андрея!
И за него я кровь пролью,
Утешной верою спокойный:
«Я правде был слуга достойный,
Я пал за родину мою!»
Но где ж охота удалая?..
Внемли, Роман! На первый гон
Раздался доезжачих звон,
И, с дальним лаем лай сливая,
На след напала гончих стая
И в хор согласный залилась.
Наверно, там закинул князь!
По волку гонят; я внимаю:
И «береги» и «улюлю».
Ловцам отрадный шум охоты
Катится в глубь кремнистых гор;
Гудя на радостные ноты,
Скалы заводят звучный спор,
Но затихают постепенно
Отзывы ловли отдаленной,
Едва-едва по островам,
Немея, шепчут звук усталый,
И вот по холмам и долам
Молчанье вечера настало!
Следя звериную войну,
Спешат ловцы на вышину,
Склоненную крутым отвесом
Над темным тополевым лесом.
И вдруг долины в глубину
Влечет невольно их вниманье
То крик, то жалкое стенанье…
Они глядят, и в их очах
Из дебри, поднятой облавой,
Язвим рогатиной кровавой,
Медведь ловца низринул в прах.
И нет ему от них спасенья:
Стремниной путь им загражден
И вдаль отводит горный склон,
Слова напрасного моленья
В лесной теряются глуши.
Нигде ни звука, ни души.
Но бог везде! В полет мгновенья,
Как с облаков, упал ездок,
На зверя устремляя скок.
Восстал дубрав властитель черный
И, в крови лют, в бою упорный,
Коня когтями ранит в бок;
Спрянул боец; врага встречает,
Одеждой руку пеленает,
И вдруг бестрепетную длань
Вонзает в алчную гортань.
Его объемлет зверь свирепый,
Сдвигает мощных лап заклепы;
Но крепкий мех, но ребер медь
Проник булат – и пал медведь!
Друзья, нежданностью явленья
Устрашены, изумлены,
Развеяв хлад оцепененья,
Потоком скачут с крутизны.
По склону гор лесистым краем
Несутся легким горностаем
И, словно лебедя сыны,
Переплывают быстрины.
И вот узрели пред собою
Неустрашимого бойца:
Он влекся пеш кремней тропою
В крови и бледности лица,
Храня разбитого ловца
В седле заботливой рукою;
И в нем предстал очам друзей
Великодушный князь Андрей!
«Прости, о князь, мое сомненье, —
Воскликнул тронутый Роман, —
Я мнил, что мирное влеченье —
Презренной робости внушенье;
Упал с очей моих туман:
Теперь, погибель презирая,
Никем не видимый, один,
Чего же Мономаха сын
Не совершит, врагов сражая,
Перед лицом своих дружин!
Но для чего, о вождь избранный,
Ты убегаешь славы бранной?»
Что слава? Ломкая скудель,[20]
Румянец тленья листопада!
Она – добыча, не награда
И душ, и дел, летящих в цель!
Падут герои величавы,
И в позолоченных гробах
Сиянье северное славы
Не согревает хладный прах,
Не придает душе покою:
Века тяжелою пятою
Сотрут златые письмена;
Изроет плуг гробниц обломки,
И нерадивые потомки
Забудут славных имена!
Скажи мне: кто такие были
Вожди бесстрашные славян,
Когда они с полночных стран
Пределы римские громили?
Не то ль мы зрим? Вблизи, вдали,
Окрест могучие народы,
Щумя победами, текли
И, как весной нагорны воды,
Исчезли вдруг с лица земли!
Где имя их? Где силы рьяны?
Где слава жизни боевой?
Лишь развевает вихрь степной
Их безответные курганы!
И не про всех поют бояны,
Звезды возвышенной сыны,
И тонут в бездне быстрины
Их мимолетные творенья!
Но пусть живые песнопенья
Иль темный летописей глас
Заронят в пепеле забвенья
Хоть искру памяти о нас…
Заплатит ли цен_у_ исканий,
Цен_у_ кровей в устах преданий
Один припев, один рассказ?
И, может быть, летописатель,
Таясь в глуши монастырей,
Теперь на подвиги князей,
Пристрастный оных созерцатель,
Наводит лесть, слагает брань,
Друзей народа обесславит,
Злодеев доблестью оправит
И ложную накличет дань
На их главы от поздних братии
Рукоплесканий иль проклятий.
Достойно ль жаждать славы сей,
Подруги смелого порока,
Невольницы хотений рока,
Случайной прихоти людей!
Не ей – общественному благу
Я посвятил мою отвагу,
И лейтесь веки вслед векам
За улетающим мгновеньем!
И, смерть, по жизненным путям
Запороши мой след забвеньем!
Но если я в годину тьмы
Хоть сердце шаткое исправил,
Хотя немногие умы
Любить прекрасное заставил,
Когда лучом душевных сил
Законы правды озарил,
Когда благие увещанья
Иль безупречный подвиг мой
Взойдут незнаемой виной
Великодушного деянья…
