Ознакомительная версия.
С небесной песней самой ранней
Примчался жаворонок звонкий;
Цветочек ранний на поляне
Блеснул под золотистой пленкой.
Я
Цветочек милый, рановато!
Еще морозом полночь веет,
Еще в дубравах сыровато
И плесень на горах белеет.
Прижмурь златые огонечки,
Под матушкин подол укройся,
Зубочков инея побойся,
Страшна роса холодной ночки!
Цветочек
Как мотыльки, родясь с рассветом,
Мы к полдню гибнем. Больше счастья
В одном апрельском миге этом,
Чем в целых декабрях ненастья.
Коль дар богам воздать ты хочешь,
Друзьям своим, своей любимой
Вплети меня ты в свой веночек,
И будет дар незаменимый!
Я
Средь чахлых травок перелеска
Ты вырос, о цветочек милый;
В тебе ни мощи и ни блеска,
Так чем ты мил, цветочек хилый?
Чем? У тюльпана есть корона,
Весь облик лилии – державен,
У розы – расписное лоно,
У зорь – огонь… А ты чем славен?
И почему ты полон все же
Надеждою несокрушимой,
Что будешь ты всего дороже
Моим друзьям, моей любимой?
Цветочек
Твои друзья мне будут рады
Весны посланцу, ангелочку;
Ведь дружбе блеска и не надо,
Ей тень любезна, как цветочку!
Достоин ли я доли этой?
Ах, очи неземной Марыли
За молодости первоцветы
Лишь первой слезкой отдарили!
Девушка, что ты?
– И не ответит.
Нет ни души здесь. Ну что ты?
Тихо местечко. Солнышко светит,
С кем говоришь ты в эти минуты?
Руки простерла к кому ты?
– И не ответит.
То в пустоту ненароком
Смотрит невидящим оком,
То озирается с криком,
То вдруг слезами зальется.
Что-то хватает в неистовстве диком,
Плачет и тут же смеется.
«Здесь ты, Ясенько? Вижу, что любишь,
Если пришел из могилы!
Тише! меня ты погубишь,
Мачеха дома, мой милый!
Слышит? – и ладно, пусть я в ответе!
Ты ведь не здесь – на том свете!
Умер? Как страшно в сумраке ночи!
Нет, мне не страшно, ты рядом, как прежде,
Вижу лицо твое, губы и очи!
В белой стоишь ты одежде!
Сам ты холстины белее,
Боже, как холодны эти ладони!
Дай их сюда – отогрею на лоне.
Ну поцелуй же, смелее!
Умер! Прошли две зимы и два лета!
Как холодна ты, могила!
Милый, возьми меня с этого света,
Все мне постыло.
Люди все злобою дышат,
Горько заплачу – обидят,
Заговорю я – не слышат,
То, что я вижу, – не видят!
Днем не придешь ты… Не сон ли?.. Как
странно!
Я тебя чувствую, трогаю даже.
Ты исчезаешь. Куда ты? Куда же?
Рано, совсем еще рано!
Боже! Запел на окраине кочет,
В окнах багряные зори.
Стой же! Уходит. Остаться не хочет.
Горе мне, горе!»
Так призывает девушка друга,
Тянется следом и плачет.
Голос печали слышит округа,
Люди толпятся, судачат.
«Богу молитесь! – твердят старожилы.
Просит душа о помине,
Ясь неразлучен с Карусей поныне,
Верен был ей до могилы».
Я в это верю, не сомневаюсь,
Плачу, молиться пытаюсь.
«Девушка, что ты? – крикнет сквозь ропот
Старец и молвит солидно:
Люди, поверьте, поверьте в мой опыт,
Мне ничего здесь не видно.
Духи – фантазия глупой девицы,
Что вы за темные души!
Спятила – вот и плетет небылицы,
Вы же развесили уши!»
«Девушка чует, – отвечу я сразу,
Люди без веры – что звери.
Больше, чем разуму, больше, чем глазу,
Верю я чувству и вере.
Будет мертва твоя правда, покуда
Мертвый твой мир настоящим не станет.
Жизни не видишь – не видишь и чуда.
Было бы сердце – оно не обманет!»
Когда ты держишь в Новогрудок путь,
Плужинским проезжая бором,
Над озером дай коням отдохнуть,
Окинь его любовным взором.
Ты видишь Свитезь. Гладь воды ясна,
Как лед, недвижна и блестяща,
И вкруг нее, как черная стена,
Стоит таинственная чаща.
Когда в ночи проходишь той тропой,
Ты видишь небо в темных водах,
И звезды – под тобой и над тобой,
И две луны на синих сводах.
И не поймешь: вода ли в вышину
Уходит зеркалом бездонным
Иль опустилось небо в глубину
И там блестит зеркальным лоном.
Не знаешь, то вершина или дно
Во мраке берега пропали,
И кажется, с мирами заодно
Плывешь в неведомые дали.
Прозрачен воздух, ясен небосклон,
И тот обман отраден взору.
Но если ты не храбрецам рожден,
Не езди тут в ночную пору.
Такого начудесит сатана,
Таких накрутит штук бесовских!
И вспомнить – страх! Всю ночь лежишь-без сна,
Послушав былей стариковских!
То, словно люди в страхе гомонят,
Из бездны шум идет великий,
Валит столбами дым., гремит набат,
Оружья звон и женщин крики.
Вдруг дым пропал, стихает гром и звон,
И только смутно шепчут ели,
И, словно над покойником псалом,
В пучине жалостно запели.
Что это значит? Кто ж ответ вам даст?
На дне ведь люди не бывали.
Болтают всякое – кто что горазд,
А правда есть ли в том? Едва ли.
Плужинский пан, тот самый пан, чей дед
И прадед Свитезью владели,
И сам все думал и держал совет:
Как разобраться в этом деле?
С заказом в город он послал людей,
Большие сделал там закупки,
И мастерят уж невод в сто локтей
И строят парусные шлюпки.
Тут я сказал: «Бог да поможет вам,
Ему усердно помолитесь».
Пан дал на мессу, в Цирин съездил сам,
И ксендз приехал с ним на Свитезь.
На берег вышел, свой надел орнат,
Все окропил и помолился.
Нам подал знак, гребцы взмахнули в лад
И с шумом невод погрузился.
Уходит вглубь, и поплавки за ним,
Как будто под водой и дна нет.
Канаты напряглись, мы все глядим;
Неужто ничего не тянет?
Но невод тяжко из воды идет,
Так тяжко, словно тащит глыбу.
Сказал бы, – да поверит ли народ,
Какую выловили рыбу.
Не рыбу, нет, – болтать не стану зря,
Из волн красавица явилась.
Уста – кораллы, щеки как заря.
Вода с кудрей льняных струилась.
На всех тут страх напал. Иной бежит,
Иной стоит белее мела.
Она под воду скрыться не спешит
И молвит ласково и смело:
«О юноши! То знает весь народ:
Никто в задоре безрассудном
Веслом не смел коснуться этих вод
Он потонул бы вместе с судном.
Ты, дерзкий, также и твои челны
Истлели б скоро под волнами,
Но здесь твой дед и прадед рождены,
И ты единой крови с нами.
Так знай, хоть любопытство – ваш порок,
Но вы призвали божье имя,
И быль об этом озере вам бог
Устами огласит моими.
Когда-то здесь, где тростники шуршат,
Где царь-травой покрыты мели,
Кипела жизнь, стоял обширный град,
Строенья крепкие белели.
Красавиц много было в граде том,
Мужей, искусных в деле бранном.
И Свитезью владел тот княжий дом,
Что славен доблестным Туганом.
Кругом леса в ту пору не росли,
Желтела на полях пшеница,
И Новогрудок виден был вдали
Литвы цветущая столица.
Но русский царь войной пошел на нас,
И осадил он град Мендога,
И обуяла в этот грозный час
Литву великая тревога.
С гонцом письмо литовский государь
Шлет моему отцу Тугану:
«Ты выручал наш стольный град и встарь,
Спеши, ударь по вражью стану!»
Туган прочел – и приказал скликать
Мужей для воинской потехи.
И собралось охочих тысяч пять,
При каждом – конь и все доспехи.
Труба гремит – и пыль столбом взвилась:
То скачет рать за княжьим стягом.
Но вижу, вдруг остановился князь
И в замок воротился шагом.
Он говорит: «Могу ль губить своих,
Чтоб князю дать помогу в брани?
У Свитези ведь нет валков иных,
Как только крепость нашей длани.
Но если в битву мы не все пойдем
Друзьям не будет обороны.
А все пойдем – как защитить свой дом,
Где наши дочери и жены?»
И я в ответ: «Отец! Послушай дочь:
Ступай! Над нами власть господня.
Мне снилось, ангел огненный всю ночь
Летал над городом сегодня.
Мечом он Свитезь очертил твою,
Златыми осенил крылами
И мне сказал: «Пока отцы в бою,
Не бойтесь, чада, – я над вами».
И внял Туган, – за войском он спешит.
Но вот уже И ночь настала.
И вдруг раздался грохот, стук копыт,
И крик «ура», и звон металла.
Таранами по стенам замка бьют,
Стреляют ядрами по сводам.
И дети, старцы, женщины бегут
Весь двор заполнился народом.
Кричат: «Скорей ворота на запор!
Спасите! Русь валит за нами!
Пусть лучше смерть, но только не позор!
Убьем, убьем друг друга сами!»
И яростью сменяется их страх,
Приносят факелы, солому,
Сокровища сжигают на кострах,
Огнем грозят гнезду родному.
«Кто убежит – будь проклят!» Я – во двор.
Унять хочу их – не умею.
Благодарят поднявшего топор,
Торопятся подставить шею.
Но что преступней: жизнь и честь губя,
Отдаться под ярем кровавый
Иль душу погубить, убив себя?
И я вскричала: «Боже правый!
Ты видишь, нам не совладать с врагом,
К тебе взываем, погибая:
Пусть лучше нас убьет небесный гром,
Укроет мать-земля сырая!»
И белизна внезапно разлилась,
Закрыла мир, как покрывало.
Я опустила очи, изумясь…
И подо мной земли не стало.
Взгляни на луг прибрежный: это бог
Избавил слабых от расправы:
Он дев и жен безгрешных уберег,
Их обратил в цветы и травы.
Подобно белым бабочкам, цветы
Парят над спящею водою.
Напоминают свежестью листвы
Зеленую под снегом хвою.
Так белый цвет безгрешности своей
Они хранят в веках нетленным.
Не оскорбит их пришлый лиходей
Прикосновением презренным.
То был царю и всем врагам урок:
Победу празднуя над нами,
Иной из них хотел сплести венок,
Иной – украсить шлем цветами.
Но лишь к цветам притронулись они,
Свершилось чудо правой мести:
В недуге страшном скорчились одни,
Других застигла смерть на месте.
Хоть все уносит времени поток,
Но быль народ не забывает:
Поет о чуде, и простой цветок
Он царь-травою называет».
Так молвит нам – и прочь плывет она.
И тонут сети, шлюпки тонут.
Летит на берег с грохотом волна,
Деревья в пуще дико стонут.
Как бездна, хлябь разверзлась перед ней,
Она исчезла в темном чреве,
И с той поры никто до наших дней
Не слышал о прекрасной деве.
Ознакомительная версия.
