Павел Арский - Из поэзии 20-х годов

Как я любил тебя, родная,
Моя Россия, мать свобод,
Когда под плетью изнывая,
Молчал великий твой народ.

В какой слепой и дикой вере
Ждал воскресенья твоего!
И вот всех тюрем пали двери,
Твое я вижу торжество.

Ты в праздник так же величава,
Как прежде, в рабской нищете,
Когда и честь твоя и слава
Распяты были на кресте.

О вечном мире всей вселенной,
О воле, братстве и любви
Запела ты самозабвенно
Народам, гибнущим в крови.

Как солнце всходит от востока,
Так от тебя несется весть,
Что есть конец войне жестокой,
Живая правда в людях есть.

И близок день, прекрасней рая,
Когда враги, когда друзья,
Как цепи, фронты разрывая,
Воскликнут: истина твоя!

Как я люблю тебя, Россия,
Когда над миром твой народ
Скрижали поднял огневые,
Скрижали вечные свобод.

Тебя сбирала девушка нагая
По зарослям благоуханной Явы.
Как ящерицу дико обжигая,
Ей кожу сделал рыжей луч кудрявый.

Замучена полуденной работой
К любовнику такому же нагому
Она бежала в лунное болото
К сплетенному из вешних прутьев дому.

И там кричали, радуясь, как дети,
Что труд прошел, а ночь еще продлится,
Показывая на жемчужном свете
Блестящие от долгой ласки лица.

С утра голландец с ремешковой плеткой
На пристани следил за упаковкой
Клейменых ящиков и кровью кроткой
Окрашивал тугую плетку ловко.

Потом с валов могучих океана
Корабль срезал бунтующую пену,
Пока в каюте мягкой капитана
Купцы высчитывали вес и цену.

До пристани, закутанной в туманы,
Томились, гордо засыхая, зерна.
А там, на Яве, кровяные раны
На девушке горели рыже-черной.

Этот год девятьсот девятнадцатый!
Весь в борьбе этот год,
В голоде.
Ведь как приходилося драться-то:
Тело в восстанье горело,
Тело горело в борьбе,
А питанье по карточке,
По литеру Б.
А за спиною — шепот старческий.
Нервы, нервы бередя,
Шепталися очередя:
Га-а…
Довосставались…
… … … … … … … … … … … …
А мы на вокзале
С дочкой грудною, с женой
   расставались…
Мой рот разъедала цинга.
И хотелося слезы их вытереть…
И хотелось орать что-то грубое!
Но больные стискивал зубы я,
Молчал.
Ногти грыз до крови…
А глаза — телескопами:
Огневые глаза — не мокрые.
(Так глаза у волчат
По ночам.)
… … … … … … … … … … … …
Все упорней да упрямей
В огненный круг
Городов,
Сёл
Шел
С фронта на фронт
Без остановки!
С востока на запад —
Крепче винтовки!
С востока на юг
Затвора щелк,
Приклада стук:
Так надо,
Надо.
Шел.

И вот
Двадцать второй сегодня год.
И… снова очередь.
Но у иного эмпео[1] —
За талоном на рабфак.
Это факт.
Между прочим ведь
Что от наших важных вузов
Дух пошел совсем иной:
Пахнут кофточки да блузы
Свежесрезанным арбузом,
Комсомольскою весной.
Там галочьими стаями слетевшиеся кепи
Подняли шум и гам.
(Где молодежь, там и галдеж.
Из песни слова не выкинешь.)
… … … … … … … … … … … …
А вот, брат, при Деникине.
Э, да что говорить о нэпе.
Соблюдайте, товарищи, очередь…
Да мы черта своротим, товарищи!
Только дайте нам корочку знания.
Лучше мякишка!
Приняли, Мишка?!
Проходи…
Слышь-ка?
Ишь как радуется!
Не галди.
Соблюдайте, товарищи, очередь.
… … … … … … … … … … … …
И я — бородатый — стою:
Очередь, очередь соблюдаю свою.
Попаду ль на рабфак?!
Где уж!..
Отчего же такой веселый?
Да так.
Чую день:
Понесут караваями
Все юнцы, на рабфаки идущие,
Дымящимися караваями
Во все, во все концы,
В города понесут и села
Науку иную
В трудовую гущу…

Ой, цвети,
Цвети, кудрявая рябина,
Наливайтесь, грозди,
Соком вешним.
Я на днях,
На днях у дальнего овина
Целовалась
С миленьким нездешним.

Все было хорошо,
Так хорошо —
И блузы синий цвет,
И запах тополей.
Он из города
Ко мне пришел,
Я — с полей.

Он сказал:
«Вернулся я к покосу,
Будем травы
На лугах косить».
И все гладил,
Гладил мою косу,
На руках
По ржам меня носил.

Ой вы, ржи,
Зеленые вы ржи,
Мне бы с вами жить,
Озелениться мне бы!
Я люблю смотреть.
Как ваша ширь дрожит
Под солнечною гладью
Неба.

Жаворонок,
Выше,
Громче,
Громче,
надо мной!
Сердце просит,
Сердце хочет
Захлебнуться
Майскою волной.

Знаю:
Скоро
На широкой ниве
Будут косы
В золоте звенеть.
На деревне
Нет меня красивей,
На деревне
Нет меня дельней!

Ой, цвети,
Цвети, кудрявая рябина,
Наливайтесь, грозди,
Соком вешним.
Я намедни,
Я намедни у овина
Целовалась
С миленьким
нездешним.

На улыбку тихую зари
Улыбается и дикий камень.
Я пришел железо примирить
С нежными степными васильками.

Край ты мой, советский край!
Родина моя — дубы да клены.
Разогнал я песенную рать
По лесам зеленым.

Звонче, звонче, звездный листопад!
За бугор катись, моторик-месяц!
Чуть заметна мятная тропа —
Я иду у синих перелесиц.

За рекой горланит буйный кочет,
Мельница стрекочет за рекой.
Вижу: тополь на опушке хочет
Мне махнуть рукой.

Братец мой, зеленоглазый братец,
Мне понятен твой язык простой.
Я в осиновой родился хате,
На соломе золотой.

Говорят, что мать моя, бывало,
Любливала ельник величать,
В ельнике зеленом укрывалась,
В зелени купалась у ключа.

Над водой склоняются кусты.
Значит голос родника не замер.
Потому-то, милый, как и ты,
Я горю зелеными глазами.

Не могу смотреть я равнодушно
На раздумье тихое берез.
В этот мир бурьянов непослушных
Сердце я рабочее принес.

Вам, поля, теперь сказать хочу я:
Поутру гоните росы в луг.
На селе, в моем саду ночует
Мой железный друг.

Не косися, филин, боязливо,
Коростель, по-прежнему стучи!
Завтра в полдень он пройдет по нивам,
Рукава по локти засучив.

Знаете, мне явь иная снится:
Будет жить орел на корпусах.
Ведь живут же голуби в столице,
Ходят же трамваи по овсам.

На селищах, за плетневой ригой,
Там, где грач садится на пенек,
В эту ночь от радости запрыгал
Электрический зверек.

По-иному о судьбе гадая,
Я узнал, что будет впереди.
Кучерявься, роща молодая!
Черная черемуха, гуди!

На улыбку тихую зари
Улыбается и дикий камень.
Я хочу железо примирить
С нежными степными васильками.