Николай Рубцов - Я тебя целовал…

Доносились гудки

с отдаленной пристани.

Замутило дождями

Неба холодную просинь,

Мотыльки над водою,

усыпанной желтыми листьями,

Не мелькали уже – надвигалась

осень…

Было тихо, и вдруг

будто где-то заплакали, —

Это ветер и сад.

Это ветер гонялся за листьями,

Городок засыпал,

и мигали бакены

Так печально в ту ночь у пристани.

У церковных берез,

почерневших от древности,

Мы прощались,

и пусть,

опьяняясь чинариком,

Кто-то в сумраке,

злой от обиды и ревности,

Все мешал нам тогда одиноким

фонариком.

Пароход загудел,

возвещая отплытие вдаль!

Вновь прощались с тобой

У какой-то кирпичной оградины,

Не забыть, как матрос,

увеличивший нашу печаль,

– Проходите! – сказал.

– Проходите скорее, граждане! —

Я прошел. И тотчас,

всколыхнувши

затопленный плес,

Пароход зашумел,

Напрягаясь, захлопал колесами…

Сколько лет пронеслось!

Сколько вьюг отсвистело и гроз!

Как ты, милая, там, за березами?

Ветер под окошками,

тихий, как мечтание,

А за огородами

в сумерках полей

Крики перепелок,

ранних звезд мерцание,

Ржание стреноженных

молодых коней.

К табуну

с уздечкою

выбегу из мрака

я,

Самого горячего

выберу коня,

И по травам скошенным,

удилами звякая,

Конь в село соседнее

понесет меня.

Пусть ромашки встречные

от копыт сторонятся,

Вздрогнувшие ивы

брызгают росой, —

Для меня, как музыкой,

снова мир наполнится

Радостью свидания

с девушкой простой.

Все люблю без памяти

в деревенском стане я,

Будоражат сердце мне

в сумерках полей

Крики перепелок,

ранних звезд мерцание,

Ржание стреноженных

молодых коней…

Уже деревня вся в тени.

В тени сады ее и крыши.

Но ты взгляни чуть-чуть повыше —

Как ярко там горят огни!

Одна у нас в деревне мглистой

Соседка древняя жива,

И на лице ее землистом

Растет какая-то трава.

И все ж прекрасен образ мира,

Когда в ночи равнинных мест

Вдруг вспыхнут все огни эфира,

И льется в душу свет с небес,

Когда деревня вся в тени,

И бабка спит, и над прудами

Шевелит ветер лопухами,

И мы с тобой совсем одни!

Мы входим в зал.

Сияющие люстры

От напряженья,

Кажется, дрожат!

Звенит хрусталь

И действует на чувства,

Мы входим в зал

Без всякого искусства,

А здесь искусством,

Видно, дорожат.

Швейцар блистает

Золотом и лоском,

Официант —

Испытанным умом,

А наш сосед —

Шикарной папироской…

Чего ж еще?

Мы славно отдохнем!

У вас в глазах

Восторг и упоенье,

И в них такая

Гордость за меня,

Как будто я

Здесь главное явленье,

Как будто это

Все моя родня!

Чего ж еще?..

С чего бы это снова,

Встречая тихо

Ласку ваших рук,

За светлой рюмкой

Пунша золотого

Я глубоко

Задумываюсь вдруг?..

Где осенняя стужа кругом

Вот уж первым ледком прозвенела,

Там любовно над бедным прудом

Драгоценная блещет Венера!..

Жил однажды прекрасный поэт,

Да столкнулся с ее красотою.

И душа, излучавшая свет,

Долго билась с прекрасной звездою!

Но Венеры играющий свет

Засиял при своем приближенье,

Так, что бросился в воду поэт

И уплыл за ее отраженьем…

Старый пруд забывает с трудом,

Как боролись прекрасные силы,

Но Венера над бедным прудом

Доведет и меня до могилы!

Да еще в этой зябкой глуши

Вдруг любовь моя – прежняя вера —

Спать не даст, как вторая Венера

В небесах возбужденной души!

Нахмуренное,

с прозеленью,

небо,

Во мгле, как декорации, дома,

Асфальт и воздух

Пахнут мокрым снегом,

И веет мокрым холодом зима.

Я чувствую себя больным и старым,

И что за дело мне до разных там

Гуляющих всю ночь по тротуарам

Мне незнакомых девушек и дам!

Вот так же было холодно и сыро,

Сквозил в проулках ветер и рассвет,

Когда она задумчиво спросила:

– Наверное, гордишься, что поэт? —

Наивная! Ей было не представить,

Что не себя, ее хотел прославить,

Что мне для счастья

Надо лишь иметь

То, что меня заставило запеть!

И будет вечно веять той зимою,

Как повторяться будет средь зимы

И эта ночь со слякотью и тьмою,

И горький запах слякоти и тьмы…

Привет, Россия – родина моя!

Как под твоей мне радостно листвою!

И пенья нет, но ясно слышу я

Незримых певчих пенье хоровое…

Как будто ветер гнал меня по ней,

По всей земле – по селам и столицам!

Я сильный был, но ветер был сильней,

И я нигде не мог остановиться.

Привет, Россия – родина моя!

Сильнее бурь, сильнее всякой воли

Любовь к твоим овинам у жнивья,

Любовь к тебе, изба в лазурном поле.

За все хоромы я не отдаю

Свой низкий дом с крапивой под

оконцем.

Как миротворно в горницу мою

По вечерам закатывалось солнце!

Как весь простор, небесный и земной,

Дышал в оконце счастьем и покоем,

И достославной веял стариной,

И ликовал под ливнями и зноем!..

Стоит жара. Летают мухи.

Под знойным небом чахнет сад.

У церкви сонные старухи

Толкутся, бредят, верещат.

Смотрю угрюмо на калеку,

Соображаю, как же так —

Я дать не в силах человеку

Ему положенный пятак?

И как же так, что я все реже

Волнуюсь, плачу и люблю?

Как будто сам я тоже сплю

И в этом сне тревожно брежу…

Она совсем еще ребенок —

И ясен взгляд, и голос тонок.

Она совсем еще дитя —

Живет играя и шутя.

– Давай походим темным лесом!

– Давай разбудим соловья!

Там у дороги под навесом

Моя любимая скамья.

– Давай сбежим скорее в поле!

– Давай посмотрим на зарю!.. —

Я подчиняюсь поневоле

И тоже что-то говорю.

Но чувства борются во мне,

Я в жизни знаю слишком много,

И часто с ней наедине

Мне нелегко и одиноко.

И вот она уже грустна,

И вот уже серьезней встречи,

Совсем запутает она

Клубок моих противоречий!

Зачем же мы ходили лесом?

Зачем будили соловья?

Зачем стояла под навесом

Та одинокая скамья?

Я вспоминаю, сердцем посветлев,

Какой я был взволнованный и юный!

И пусть стихов серебряные струны

Продолжат свой тоскующий напев

О том, какие это были дни!

О том, какие это были ночи!

Издалека, как синенький платочек,

Всю жизнь со мной прощаются они…

От прежних чувств остался, охладев,

Спокойный свет, как будто отблеск

лунный,

Еще поют серебряные струны,

Но редок стал порывистый напев.

И все ж хочу я, странный человек,

Сберечь, как есть, любви своей усталость,

Взглянуть еще на все, что там осталось,

И распрощаться… может быть, навек.

Я уеду из этой деревни…

Будет льдом покрываться река,

Будут ночью поскрипывать двери,

Будет грязь на дворе глубока.

Мать придет и уснет без улыбки…

И в затерянном сером краю

В эту ночь у берестяной зыбки

Ты оплачешь измену мою.

Так зачем же, прищурив ресницы,

У глухого болотного пня

Спелой клюквой, как добрую птицу,

Ты с ладони кормила меня?

Слышишь, ветер шумит по сараю?

Слышишь, дочка смеется во сне?

Может, ангелы с нею играют

И под небо уносятся с ней…

Не грусти на знобящем причале,

Парохода весною не жди!

Лучше выпьем давай на прощанье

За недолгую нежность в груди.

Мы с тобою как разные птицы,

Что ж нам ждать на одном берегу?

Может быть, я смогу возвратиться,

Может быть, никогда не смогу…

Ты не знаешь, как ночью по тропам

За спиною, куда ни пойду,

Чей-то злой настигающий топот

Все мне слышится, словно в бреду.

Но однажды я вспомню про клюкву,

Про любовь твою в сером краю —

И пошлю вам чудесную куклу,

Как последнюю сказку свою.

Чтобы девочка, куклу качая,

Никогда не сидела одна.

– Мама, мамочка! Кукла какая!

И мигает, и плачет она…

В этой деревне огни не погашены.

Ты мне тоску не пророчь!

Светлыми звездами нежно украшена

Тихая зимняя ночь.

Светятся, тихие, светятся, чудные,

Слышится шум полыньи…

Были пути мои трудные, трудные.

Где ж вы, печали мои?

Скромная девушка мне улыбается,

Сам я улыбчив и рад!

Трудное, трудное – все забывается,

Светлые звезды горят!

Кто мне сказал, что во мгле

заметеленной

Глохнет покинутый луг?

Кто мне сказал, что надежды