— Что же нам скажешь?
— Все без обману.
— Мне уже поздно,
Ей еще рано…
— Ох, придержи язык, красота!
Что до поры говорить: не верю! —
И распахнула карточный веер
Черная — вся в серебре — рука.
— Речью дерзка,
Нравом проста,
Щедро живешь,
Красоты не копишь.
В ложке воды тебя — ох — потопит
Злой человек.
Скоро в ночи тебе путь нежданный.
Линии мало,
Мало талану. —
Позолоти!
И вырастает с ударом грома
Черный — на черном — туз.
19 мая 1917
2. «Как перед царями да князьями стены падают…»
Как перед царями да князьями стены падают —
Отпади, тоска-печаль-кручина,
С молодой рабы моей Марины,
Верноподданной.
Прошуми весеннею водою
Над моей рабою
Молодою.
(Кинь-ка в воду обручальное кольцо,
Покатай по белой грудке — яйцо!)
От бессонницы, от речи сладкой,
От змеи, от лихорадки,
От подружкина совета,
От лихого человека,
От младых друзей,
От чужих князей —
Заклинаю государыню-княгиню,
Молодую мою, верную рабыню.
(Наклони лицо,
Расколи яйцо!)
Да растут ее чертоги —
Выше снежных круч,
Да бегут ее дороги —
Выше синих туч,
Да поклонятся ей в ноги
Все князья земли,—
Да звенят в ее кошелке
Золотые рубли.
Ржа — с ножа,
С тебя, госпожа, —
Тоска!
21 мая 1917
3. «Голос — сладкий для слуха…»
Голос — сладкий для слуха,
Только взглянешь — светло.
Мне что? — Я старуха,
Мое время прошло.
Только солнышко скроется,
Да падет темнота,
Выходи ты под Троицу
Без Христа-без креста.
Пусть несут тебя ноженьки
Не к дружку твоему:
Непроезжей дороженькой —
В непроглядную тьму.
Да сними — не забудь же —
Образочек с груди.
А придешь на распутье,
К земле припади.
Позовет тебя глухо,
Ты откликнись — светло…
— Мне что? — Я старуха,
Мое время прошло.
21 мая 1917
«И кто-то, упав на карту…»
И кто-то, упав на карту,
Не спит во сне.
Повеяло Бонапартом
В моей стране.
Кому-то гремят раскаты:
— Гряди, жених!
Летит молодой диктатор,
Как жаркий вихрь.
Глаза над улыбкой шалой —
Что ночь без звезд!
Горит на мундире впалом —
Солдатский крест.[1]
Народы призвал к покою,
Смирил озноб —
И дышит, зажав рукою
Вселенский лоб.
21 мая 1917
Троицын день
«Из строгого, стройного храма…»
Из строгого, стройного храма
Ты вышла на визг площадей…
— Свобода! — Прекрасная Дама
Маркизов и русских князей.
Свершается страшная спевка, —
Обедня еще впереди!
— Свобода! — Гулящая девка
На шалой солдатской груди![2]
26 мая 1917
«В лоб целовать — заботу стереть…»
В лоб целовать — заботу стереть.
В лоб целую.
В глаза целовать — бессонницу снять.
В глаза целую.
В губы целовать — водой напоить.
В губы целую.
В лоб целовать — память стереть.
В лоб целую.
5 июня 1917
«Голубые, как небо, воды…»
Голубые, как небо, воды,
И серебряных две руки.
Мало лет — и четыре года:
Ты и я — у Москвы-реки.
Лодки плыли, гудки гудели,
Распоясанный брел солдат.
Ребятишки дрались и пели
На отцовский унылый лад.
На ревнителей Бога Марса
Ты тихонько кривила рот.
Ледяными глазами барса
Ты глядела на этот сброд.
Был твой лик среди этих, темных,
До сиянья, до блеска — бел.
Не забуду — а ты не вспомнишь —
Как один на тебя глядел.[3]
6 июня 1917
А пока твои глаза
— Черные — ревнивы,
А пока на образа
Молишься лениво —
Надо, мальчик, целовать
В губы — без разбору.
Надо, мальчик, под забором
И дневать и ночевать.
И плывет церковный звон
По дороге белой.
На заре-то — самый сон
Молодому телу!
(А погаснут все огни —
Самая забава!)
А не то — пройдут без славы
Черны ночи, белы дни.
Летом — светло без огня,
Летом — ходишь ходко.
У кого увел коня,
У кого красотку.
— Эх, и врет, кто нам поет
Спать в тобою розно!
Милый мальчик, будет поздно,
Наша молодость пройдет!
Не взыщи, шальная кровь,
Молодое тело!
Я про бедную любовь
Спела — как сумела!
Будет день — под образа
Ледяная — ляжу.
— Кто тогда тебе расскажет
Правду, мальчику, в глаза?
10 июня 1917
«Горечь! Горечь! Вечный привкус…»
Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус —
Окончательнее пасть.
Я от горечи — целую
Всех, кто молод и хорош.
Ты от горечи — другую
Ночью за руку ведешь.
С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь-горе, горечь-грусть.
Есть одна трава такая
На лугах твоих, о Русь.
10 июня 1917
«И зажег, голубчик, спичку…»[4]
И зажег, голубчик, спичку.
— Куды, матушка, дымок?
— В двери, родный, прямо в двери, —
Помирать тебе, сынок!
— Мне гулять еще охота.
Неохота помирать.
Хоть бы кто за меня помер!
…Только до ночи и пожил.
11 июня 1917
А когда — когда-нибудь — как в воду
И тебя потянет — в вечный путь,
Оправдай змеиную породу:
Дом — меня — мои стихи — забудь.
Знай одно: что завтра будешь старой.
Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,
Синеокою цыганкой будь.
Знай одно: никто тебе не пара —
И бросайся каждому на грудь.
Ах, горят парижские бульвары!
(Понимаешь — миллионы глаз!)
Ах, гремят мадридские гитары!
(Я о них писала — столько раз!)
Знай одно: (твой взгляд широк от жара,
Паруса надулись — добрый путь!)
Знай одно: что завтра будешь старой,
Остальное, деточка, — забудь.
11 июня 1917
«А царит над нашей стороной…»
А царит над нашей стороной —
Глаз дурной, дружок, да час худой.
А всего у нас, дружок, красы —
Что две русых, вдоль спины, косы,
Две несжатых, в поле, полосы.
А затем, чтобы в единый год
Не повис по рощам весь народ —
Для того у нас заведено
Зеленое шалое вино.
А по селам — ивы — дерева
Да плакун-трава, разрыв-трава…
Не снести тебе российской ноши.
— Проходите, господин хороший!
11 июня 1917
1. «Божественно, детски-плоско…»
Божественно, детски-плоско
Короткое, в сборку, платье.
Как стороны пирамиды
От пояса мчат бока.
Какие большие кольца
На маленьких темных пальцах!
Какие большие пряжки
На крохотных башмачках!
А люди едят и спорят,
А люди играют в карты.
Не знаете, чтó на карту
Поставили, игроки!
А ей — ничего не надо!
А ей — ничего не надо!
— Вот грудь моя. Вырви сердце —
И пей мою кровь, Кармен!
13 июня 1917
2. «Стоит, запрокинув горло…»
Стоит, запрокинув горло,
И рот закусила в кровь.
А руку под грудь уперла —
Под левую — где любовь.
— Склоните колена! — Что вам,
Аббат, до моих колен?!
Так кончилась — этим словом —
Последняя ночь Кармен.
18 июня 1917
1. «Только живите! — Я уронила руки…»
Только живите! — Я уронила руки,
Я уронила на руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой-нибудь темный час.
И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг — словно с неба — ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
— Так молодую Бурю слушает Бог.
20 июня 1917
2. «Запах пшеничного злака…»
Запах пшеничного злака,
