Не провожай меня
Не провожай меня, не провожай.
Ты жди меня, а провожать не надо.
Лежит земля, туманами свежа,
Лежит моя дорога, как награда.
Но каждый день, прожитый без тебя,
Еще придет со мною расплатиться,
Еще вдали мне ветры протрубят,
Что, уезжая, надо бы проститься.
Мой странный мир обрадуется мне,
Придут рассветы у огня погреться,
И по гитарной старенькой струне
Сползет роса и упадет на сердце.
И запоют ребята у костра,
И затрубит лосиха электричкой,
И будто бы ни пуха ни пера
От старых дней и от моих привычек.
Но каждый день наращивает стон,
И он растет стремительно и грозно,
И я кричу в помятый микрофон:
«Ты приезжай, пока еще не поздно!
Пока луна как острие ножа,
Пока ледок на лужах утром тает,
Пока земля туманами свежа,
Пока к нам вертолеты прилетают».
1970
Звук одинокой трубы…
Двор по-осеннему пуст.
Словно забытый бобыль,
Зябнет березовый куст.
Два беспризорных щенка
Возятся в мокрой траве.
К стеклам прижата щека…
Вот воскресенье в Москве.
Вот телефонный привет —
Жди невеселых гостей.
Двигает мебель сосед,
Вечером будет хоккей.
О, не молчи, мой трубач!
Пой свою песню без слов,
Плачь в одиночестве, плачь, —
Это уходит любовь.
Мне бы, неведомо где,
Почту такую достать,
Чтобы заклеить тот день,
Чтобы тебе отослать.
Ты-то порвешь сгоряча
Этот чудесный конверт
С песней того трубача
И с воскресеньем в Москве…
Вот зажигают огни
В ближних домах и вдали.
Кто-то в квартиру звонит —
Кажется, гости пришли.
1970
Видно, нечего нам больше скрывать,
Все нам вспомнится на страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым – исполненье надежд.
Видно, прожитое – прожито зря,
И не в этом, понимаешь ли, соль.
Видишь, падают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.
Мы затопим в доме печь, в доме печь,
Мы гитару позовем со стены.
Все, что было, мы не будем беречь,
Ведь за нами все мосты сожжены,
Все мосты, все перекрестки дорог,
Все прошептанные клятвы в ночи.
Каждый предал все, что мог, все, что мог, —
Мы немножечко о том помолчим.
И слуга войдет с оплывшей свечой,
Стукнет ставня на ветру, на ветру.
О как я тебя люблю горячо, —
Это годы не сотрут, не сотрут.
Всех друзей мы позовем, позовем,
Мы набьем картошкой старый рюкзак.
Спросят люди: «Что за шум, что за гром?»
Мы ответим: «Просто так, просто так!»
Просто нечего нам больше скрывать,
Все нам вспомнится на страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым – исполненье надежд.
Видно, прожитое – прожито зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль.
Видишь, падают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.
1970
У дороги корчма,
Над дорогой метель,
На поленьях зима,
А в глазищах апрель,
А в глазищах судьба
Изготовлена мне:
То ль курная изба,
То ли губы в вине.
Входит медленный кот,
Важный, как кардинал,
Мягкой лапою трет
На груди ордена
И мечтает, уснув,
Как уходит зима,
Как он гонит весну
По зеленым холмам.
А в горячей золе
Остывают дожди,
А у Па-де-Кале
Незнакомка сидит,
Незнакомка сидит
Со вчерашнего дня,
Грустно в море глядит,
Ожидает меня.
Завалите меня
Антарктическим льдом,
Но верните меня
В этот сказочный дом:
У дороги корчма,
Над дорогой метель,
На поленьях зима,
А в глазищах апрель.
1970* * *
Ах, что за дни такие настают?
Куда приводит вешняя дорога?
Она ведет, ни мало и ни много,
В запретный сад, на улицу твою.
Ах, больше ты не выбежишь ко мне
По мокрым плитам авиавокзала,
Не скажешь, что в беспамятстве сказала,
Не поцелуешь пальцы на струне.
Как жаль, моя любимая, как жаль,
Что льдистая дорожка так поката,
Что радость не предвидится пока что,
Поскольку не предвидится печаль.
Как тяжелы вериги доброты!
Как вероятен ход невероятный,
Который путь с названием «обратный»
Низводит до глубокой правоты.
Прощай, моя любимая! Итак,
Я поджигаю мост на самом деле.
И спички, ты представь, не отсырели,
И легок мой обшарпанный рюкзак.
7–8 января 1978
В Ялте ноябрь.
Ветер гонит по набережной
Желтые жухлые листья платанов.
Волны, ревя, разбиваются о парапет,
Будто хотят добежать до ларька,
Где торгуют горячим бульоном…
В Ялте ноябрь.
В Ялте пусто, как в летнем кино,
Где только что шла французская драма,
Где до сих пор не остыли моторы проекторов,
И лишь экран глуповато глядит,
Освещенный косым фонарем…
В Ялте ноябрь.
Там, в далеких норвежских горах,
Возле избы, где живут пожилые крестьяне,
Этот циклон родился,
И, пройдя всю Европу,
Он, обессиленный, все ж холодит ваши щеки.
В Ялте ноябрь.
Разрешите о том пожалеть
И с легким трепетом взять вас под руку.
В нашем кино
Приключений осталось немного,
Так будем судьбе благодарны
За этот печальный, оброненный кем-то билет…
1971
Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в году весна,
Словно в степи сосна.
Нету другой такой
Ни за какой рекой,
Нет за туманами,
Дальними странами.
В инее провода,
В сумерках города.
Вот и взошла звезда,
Чтобы светить всегда,
Чтобы гореть в метель,
Чтобы стелить постель,
Чтобы качать всю ночь
У колыбели дочь.
Вот поворот какой
Делается с рекой.
Можешь отнять покой,
Можешь махнуть рукой,
Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!
1964
Мы стояли с пилотом ледовой проводки,
С ледокола смотрели на гаснущий день.
Тихо плыл перед нами белый берег Чукотки
И какой-то кораблик на зеленой воде.
Там стояла девчонка, по-простому одета,
И казалось, в тот вечер ей было легко,
И, рукой заслонившись от вечернего света,
С любопытством глядела на наш ледокол.
Вот и все приключенье. Да и вспомнить – чего там?
Пароходик прошлепал, волнишка прошла.
Но вздохнул очень странно командир вертолета,
Философски заметив: «Вот такие дела».
Ледокол тот за старость из полярки списали,
Вертолетчик женился, на юге сидит.
Да и тот пароходик все ходит едва ли,
И на нем та девчонка едва ли стоит.
А потом будут в жизни дары и находки,
Много встреч, много странствий и много людей…
Отчего же мне снится белый берег Чукотки
И какой-то кораблик на зеленой воде?
15–24 октября 1973
Сигарета к сигарете, дым под лампою.
Здравствуй, вечер катастрофы, час дождя!
Ходит музыка печальная и слабая,
Листья кружатся, в снега переходя.
Наш невесел разговор и не ко времени.
Ах, как будто бы ко времени беда!
Мы так много заплатили за прозрение,
Что, пожалуй, обнищали навсегда.
Не пытай меня ни ласкою, ни жалостью, —
Как ни странно, я о прошлом не грущу.
Если можешь, ты прости меня, пожалуйста, —
Вдруг и я тебя когда-нибудь прощу.
Синий дым плывет над нами мягкой вечностью.
Чиркнет спичка – сигарета вспыхнет вновь.
За окном с зонтами ходит человечество,
Обокраденное нами на любовь.
10–12 июня 1975
Когда в мой дом любимая вошла,
В нем книги лишь в углу лежали валом.
Любимая сказала: «Это мало.
Нам нужен дом». Любовь у нас была.
И мы пошли со старым рюкзаком,
Чтоб совершить покупки коренные.
И мы купили ходики стенные,
И чайник мы купили со свистком.
Потом пришли иные рубежи,
Мы обрастали разными вещами,
Которые украсить обещали
И без того украшенную жизнь.
Снега летели, письмами шурша,
Ложились письма на мои палатки,
Что дома, слава Богу, все в порядке,
Лишь ходики немножечко спешат.
С любимой мы прожили сотню лет,
Да что я говорю – прожили двести,
И показалось мне, что в новом месте
Горит поярче предвечерний свет,
И говорятся тихие слова,
Которые не сказывались, право,
Поэтому, не мудрствуя лукаво,
Пора спешить туда, где синева.
С тех пор я много берегов сменил.
В своей стране и в отдаленных странах
Я вспоминал с навязчивостью странной,
Как часто эти ходики чинил.
Под ними чай другой мужчина пьет,
И те часы ни в чем не виноваты,
Они всего единожды женаты,
Но, как хозяин их, спешат вперед.
Ах, лучше нет огня, который не потухнет,
И лучше дома нет, чем собственный твой дом,
Где ходики стучат старательно на кухне,
Где милая моя и чайник со свистком.
28 июня 1977Памир
