Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

Луначарский метко назвал сторонников «мистического анархизма» людьми, которые «подменяют борьбу за счастье — хныканьем и пустословием о блаженной кончине мира»[24].

Отрекаясь от декадентства, выдавая себя за принципиальных его противников, теоретики «мистического анархизма» в действительности мало чем от него отличались. Прошло много лет, и Чулков вынужден был признать, что корни его «мистического анархизма» так или иначе «уходили все-таки в декадентство»[25].

Нечто подобное можно было бы сказать и о Сергее Городецком. Вопреки основной тенденции своего творчества, он в известной мере был восприимчив и к декадентству, а в отдельные периоды своего художнического развития — и явно к нему тяготел. Не разделяя во многом теоретических воззрений символистов, их «душного мистицизма», отвергая их установку на «чистое искусство», поэт вместе с тем сотрудничал в их органах, да и в собственной творческой практике иногда оказывался по существу их союзником. Ему импонировали в символистах их особый интерес к «музыкальному началу» в поэзии и вообще к «поэтической форме» стиха, а также горячо отстаиваемая ими идея «свободы творчества».

Городецкого с его гражданским темпераментом неудержимо влекло в сферу активной общественной жизнедеятельности. Но, лишенный твердого мировоззренческого фундамента, он постоянно подвергался различным идеологическим воздействиям. Этим объясняется сложность пути Городецкого в дореволюционные годы и те очевидные противоречия, которые обнаруживаются в его идейной и собственно эстетической позиции.

В молодые годы свои поэт стал свидетелем революции 1905 года. Легко воспламенявшееся чувство Городецкого не прошло мимо грозных событий этого года. О том свидетельствуют многие стихи первых послереволюционных лет, проникнутые тревожным ощущением разлома мира и его трагического неблагополучия. Вот это здоровое начало всегда противостояло в сознании поэта тем чертам мировосприятия, которые формировались в нем в результате общения с Вяч. Ивановым, Чулковым и другими деятелями этого поэтического круга. Городецкий был недостаточно самостоятелен и потому так сравнительно легко поддавался совершенно противоположным воздействиям.

В конце 1907 года группа демократических писателей задумала издание литературно-публицистического «благотворительного сборника», доход от которого предназначался для революционных целей. В этой несостоявшейся книге должны были участвовать Ленин, Горький, Луначарский, Покровский, Вересаев. Горький не только обещал свое участие в сборнике, но и принял на себя даже часть трудных организаторских хлопот, связанных с привлечением ряда писателей. В одном из писем к Вересаеву (от 13 декабря 1907 года), согласившемуся редактировать литературную часть книги, Горький советовал расширить круг ее авторов и, в частности, заметил: «Было бы хорошо пригласить из поэтов С. Городецкого, — он, надеюсь, не с-р?»[26]. Подозрение о причастности поэта к эсерам, вероятно, возникло у Горького в связи с выступлением Городецкого в защиту «мистического анархизма».

В поэзии Городецкого далеко не все нравилось Горькому. От его внимательного глаза не могли ускользнуть те мотивы и тенденции в творчестве молодого поэта, которые вели свое начало от декадентства. В сентябре 1911 года Горький писал В. С. Миролюбову: «К(онстантин) П(етрович) со стихами Городецкого не согласен, и — правильно… Смешны стишки и довольно лубочные»[27]. Горький имел в виду стихотворение «Поэт» («Тут, на углу, в кафе нескромном…»). И суть дела, надо полагать, состояла вовсе не в отдельных ошибках против вкуса, отмечаемых здесь Горьким. Все стихотворение Городецкого казалось ему неточным по содержанию и направленности своей.

В конце 1906 года Городецкий организовал при Петербургском университете так называемый «Кружок молодых». Ядро кружка составляла демократически настроенная группа студентов. Литературные вечера, которые они проводили, помимо воспитанников университета посещали многочисленные любители поэзии, нередко и профессиональные писатели. Здесь иногда выступал и Александр Блок, к тому времени уже закончивший университет и ставший знаменитостью. В атмосферу литературных споров на вечерах иной раз врывались и не очень обычные для этой аудитории политические мотивы в речах Анатолия Луначарского. В позднейшей своей автобиографии Городецкий писал: «В «Кружке молодых» созрел мой разрыв с Олимпом символистов, со «средами» Вячеслава Иванова, где появились отчетливые мистические тенденции»[28].

В самом деле, его творчество претерпело зримую эволюцию. Наступившая после революции 1905 года эпоха реакции заметно приглушила страстный порыв и бурные жизнеутверждающие интонации поэзии Городецкого. Это всего нагляднее сказалось в книге «Дикая воля» (1908). Стихи последующих сборников — «Русь» (1910) и «Ива» (1913), посвященные изображению тяжких условий русской деревни, уже лишены резкой контрастности и ослепительной яркости красок, свойственных первым циклам Городецкого. Художественная палитра поэта, теперь менее узорчатая и пестрая, становится более ровной, и его творчество в целом постепенно приобретает черты возмужалости. Недаром одно из стихотворений в «Иве» называлось «Отдание молодости».

Внимание Городецкого сосредоточено на самых различных явлениях русской жизни. Мертвая «даль безлесья и бездомья», поэтически нарисованная в печальном стихотворении «Неотвязная картина», внутренне созвучна образу нищей в одноименном стихотворении, заинтересовавшем, по свидетельству автора, Льва Толстого. Это чудесное стихотворение почти с блоковской энергией поставило вопрос о трагическом неустройстве действительности. Бездомный плачущий ребенок, встреченный в пути в морозный ветреный день, внушает поэту гневные строки:

Буйно радостное восприятие жизни в первых стихах все более явственно уступает теперь место сдержанной печали, сквозь которую возникает образ порабощенного «волгаря-бурлака» и заунывная картина «скорбящей моей страны» (стихотворение «Печальник»).

Растет и мастерство Городецкого. Выразительнее и чище становится его поэтический образ родины — ее прошлого и настоящего, трудной исторической судьбы ее народа. С этой темой связаны наиболее прогрессивные и демократические тенденции творчества поэта.

Многие стихи «Яри», «Перуна», «Руси» представляют собой лирические медитации, в которых раздумья о родной земле сопряжены с мыслью о трагических неурядицах современной жизни. Печаль и тревога перемежаются здесь с чувством горделивой радости и веры в великость исторической судьбы своего народа.

Это строки из стихотворения «Русь», открывающего одноименную книгу. В нее вошло пятьдесят «песен и дум», развивающих ту же тему. Книга эта, как и все другие сборники Городецкого, неровная, противоречивая. Добротные стихи соседствуют в ней со строками невыразительными, недоношенными. Но общая, сквозная интонация, свойственная «народным» стихам Городецкого, свидетельствовала о том, как временами успешно могла муза поэта противостоять тем декадентским поветриям, к коим он бывал столь восприимчив. «Необычайная любовь Сергея Городецкого к древней Руси, — писал в 1913 году Владимир Нарбут, — его привязанность к неведомым медвежьим углам родины и соболезнование обиженным судьбою — роднят автора «Яри» с певцами, вышедшими непосредственно из глубин народных…»[29].

Эти глубинные народные истоки в творчестве Городецкого недаром вызывали ассоциации с поэзией Некрасова. Говоря о некоторых особенностях дарования молодого поэта, отразившихся в «Яри», Луначарский отметил: «У него начинают доминировать ноты, родственные Некрасову, — поэзия печальная, негодующая, в общем народническая, хотя она ближе к Некрасову произведений городских, чем к Некрасову деревни»[30].

Близостью к народным корням поэтического творчества вызван интерес Городецкого к поэзии Ивана Никитина. В 1911 году он вдруг выступил в роли ученого-литературоведа и выпустил добротное, первое научно подготовленное издание сочинений этого поэта, сопроводив его своей обстоятельной вступительной статьей и примечаниями. Заметим, что издание это явилось определенной вехой в изучении наследия Никитина.