class="p1">В квартире духота стоит,
Ребенок где-то плачет.
Доносит ветер из окон
Обрывки модных песен
Обломовский нисходит сон
Средь пожелтевших кресел.
И снова духота кругом.
В асфальте никнут травы.
Но проворчавший дальний гром
Шлет весть о свежести дубравы.
* * *
Москва. Юго-Западная.
За городской чертой поля,
Лесов темнеющих дыханье,
И на шоссе огней мельканье,
И пахнет мятою земля.
И по тропинке в даль уйдешь…
От трав ночных исходит свежесть.
И в небе, и в полях безбрежность,
И тихий звездопад, как дождь.
А, возвратившись, входишь в город,
Залитый светом, неживой.
Поля, задернутые шторой,
Остались за его чертой.
Здесь, в спящем городе пустом
Свой мир, свои ночные были.
И спят стада автомобилей,
Как табуны коней, в ночном.
* * *
Курортный мотив
Как-будто, занавес раздвинулся неслышно,
И моря даль открылась с высоты.
Вдоль побережья кипарисов пышных
На фоне неба темные следы.
Спит море в окаймленье кипарисов,
Как чаша, налитая до краев,
И корабли качаются у пирсов,
Приплывшие от дальних берегов.
И города вечернего у моря
Гигантское открылось полотно,
Где, с греческими статуями споря,
Пьют юноши понтийское вино.
Где ожила, как карта побережья,
Вся панорама неба и воды:
Морские пляжи, горы в шапках снежных,
И виноградники в долинах, и сады.
Здесь знаки для судьбы благоприятны,
Морскую гладь чуть морщит легкий бриз,
И кажется вся жизнь, весь мир театром,
Ожившей декорацией кулис.
* * *
Адлер
Сверкает огнями курорт,
Гремит, поет, зазывает.
Безумствует праздный народ
И деньги на ветер швыряет.
Здесь бешеный ритм дискотек,
И медленный блюз ресторанов,
И бал правят власть и успех,
И слава курортных романов.
И море, и горы кругом,
И пальмы, и звонкий Каррерас.
Сверкает огнем и рублем,
Бушует кавказский Лас-Вегас.
4. «Боровские стансы»
* * *
В глуши, за Боровском старинным,
В забытых Господом местах
Живут как в песне заунывной:
То ль наяву, то ль в полуснах.
Здесь редко пропылит машина
И пешеход здесь редкий гость.
А с поездами и поныне
Столетие не прижилось.
Лишь на заре и на закате
Вдоль леса стадо пробредет
И дождь, как из ведра окатит,
И по грибы сосед пойдет.
И вновь трехъярусное небо,
Все в величавых облаках,
Откроет сонных далей негу.
И стрелки встанут на часах.
* * *
Зеленино
Дорога в лужах, мелкий дождик
И на полях вокруг туман.
В лесу грибы растут, как дрожжи,
И трав некошеных бурьян.
Живем мы в доме, под горою,
У неглубокого ручья,
Где мало изб, живут порою
Два-три семейства старичья.
И склон, заросший буреломом,
Сжимает дом большой дугой.
За покосившимся забором
В мой рост крапива с лебедой.
Гигантские, как дирижабли.
Здесь зреют тыквы, кабачки,
И греются на грядках жабы
А на скамейках пауки.
Здесь радуга встает, горя
Над домом дачным, над полями,
И мокрая в ответ земля
Блестит в просветах под лучами.
* * *
Лежу я в зарослях крапивы
На берегу ручья,
Где надо мной склонились ивы
У самого плеча.
Летают над водой стрекозы,
Улитки проползли.
Вдали посверкивают грозы
Аж на краю земли,
И тишина, как в день творенья
Лишь слышен рыбы плеск,
Тяжелого шмеля гуденье,
Да мотоцикла треск,
Да петухи поют в деревне…
И вновь объемлет слух
Покой морщинистый и древний
Деревьев и старух.
* * *
После грозы деревня спит,
Живой воды напившись.
И край весь ливнями омыт,
Как заново родившись.
И освеженные луга,
Пьянят медовой влагой.
Вновь петухи издалека
Поют, полны отваги.
И в воздухе разлит озон
И горнее сиянье.
Вас пробирает вдруг озноб
От чуда мирозданья.
Вслед сумрак вкрадчивый грядет,
Иссиня – розоватый.
Белесую кудель прядет
С реки туман лохматый.
Ночь зажигает, наконец,
Лампад небесных грозди
И в мир нисходит Бог – Творец
В своей одежде звездной.
* * *
В зарослях черемухи душистой,
Над ручьем, у дремлющего леса
Соловей защелкал голосистый,
Загулял, как молодой повеса.
Кружит голову настой медовый,
Между пальцев лунный свет струится,
И все громче соловей бедовый
Щелкает, заходится, резвится.
И все ближе тайная минута.
Ты теряешь голову, хмелея.
Пал рассудок, в сердце бродит смута,
И пожар в душе бушует злее.
И манят глаза твои, как угли,
Спелою черешней рдеют губы.
Они сладки, сочны и округлы
И пьянят, когда их чуть пригубишь.
Вся гремит волшебная округа.
Ночь в сиянье звездном, в сонной неге.
Мы вдвоем остались в центре круга
В океане, в Ноевом ковчеге…
* * *
А птицы будят пением поля,
И тенькают, и щелкают, трещат,
И пробуют лады на голоса,
И в зарослях беспечно верещат.
Их пеньем беззаботным полон сад,
Заполнены окрестные леса,
И каждый горлом свой выводит лад,
А хором гимны шлют на небеса.
Гудит вся деревенская округа
Под гомон ошалевших птиц.
И парня, загулявшего с подругой,
После напитков крепко клонит ниц,
Где одуванчики, как млечный путь в траве,
И лезет в рост крапива из земли,
И муравьи ползут по мураве,
Не зная, что их ждет в конце пути.
В каком-то вдохновении земля,
И будто ввысь восходит вся природа,
И пеньем птиц полны вокруг поля,
И всем предощущением полета.
* * *
В могучих облачных просторах
Среди холмов деревня спит.
Здесь в небеса открыты шторы
И вечный сон внизу царит.
Здесь все живут под небесами
С природою наедине
И спят с открытыми глазами,
Работают словно во сне.
И в очарованной дремоте
Живут, не ведая забот,
То ли в трудах, то ли в полете,
Пока Господь не призовет.
* * *
Прозрачен воздух деревенский по утрам,
Не замутнен капризной непогодой.
И дышится легко, и дальний стук и гам
Здесь не тревожат спящую природу.
И царствует в деревне первобытный рай.
Роса сверкает на кочнах капусты,
Петух горланит и скрипит сарай,
Крапиву косы подрезают с хрустом.
И у колодца женщина звенит ведром,
Ей ветер вдруг обтягивает платье.
И ставят мужики вопрос ребром
Перед хозяйкой о бутылке и зарплате.
Отходит утро в первобытной простоте,
Приходят вновь хозяйские заботы.
И день приходит
