«В какой ореховой скорлупке…»
В какой ореховой скорлупке
Неоснащенной, зыбкой, хрупкой,
По океану бурных вод
Двойник мой дерзостно плывет.
И, может быть, лишь потому
Не страшно плаванье ему,
Что лилипутский этот путь
Стихиям трудно захлестнуть,
Что гребень вынесет волны
Его всегда из глубины,
Что лишь на миг ему дана
И высота, и глубина.
13 сентября 1927, Москва
«Уснуть бы. Так уснуть глубоко…»
Уснуть бы. Так уснуть глубоко,
Как не умеет спать живой.
И позабыть недуг жестокий,
И обрести покой.
Покой ли? Может быть, тревогу,
Какой не знают на земле,
Несет нам поворот дороги
К загробной черной мгле.
В той черной мгле какие тени,
Какие духи окружат
Меня в могильном сновиденьи,
Где мне приснится, верно, ад.
Приснится ль? Ну, а если явью
И без возврата, навсегда,
Тебя там встретит, раб лукавый,
Гееннская сковорода?
29 сентября 1927, Москва
«Я не рыцарь, я не пахарь…»
Я не рыцарь, я не пахарь,
Нет меча и плуга нет
У меня. Я только знахарь
И кочующий поэт.
В тайники судеб прозренья
Дар таинственный мне дан,
И недугов исцеленье,
И елей для сердца ран.
Но я плохо трав искала,
Но разлит святой елей,
И когда мне жить сначала
Вновь придется меж людей —
Я даю обетованье
Разыскать им трав таких,
Чтобы с радостью страданье,
Как во мне, слилось и в них.
2 июля 1928
Могучий гуд аэроплана
И к утрени печальный звон —
Аккорд томительный и странный
Смутил предутренний мой сон.
В тысячелетнем ритуале
Там будут Бога прославлять,
А здесь, в дерзаньи небывалом,
В пустые небеса нырять.
Но ты не в церкви, у обедни.
Тебя не ждет аэроплан.
Куда же ты свой путь последний,
В какой направишь океан?
31 июля 1928, Москва
От каждого есть яда
Противоядья дар.
От вражеского взгляда
Есть камень безоар.
В беде опустишь руки —
Есть одолень-трава,
В печали и в разлуке
Поможет кукельван.
Но если яд всечасно
Твоя рождает кровь,
Помочь тебе не властны
Ни травы, ни любовь.
3 августа 1928, Кучино
Привыкает без руки
Нищий воин жить.
Привыкает в рудники
Каторжник ходить.
Привыкает и слепой
Солнца не видать.
Хочешь — плачь, а хочешь — пой —
Надо привыкать.
29 августа 1928
Раны заживают.
Полно горевать.
Пластырь помогает,
Теплая кровать,
У кого есть грелка,
Тем еще теплей.
Грелка не безделка…
Осторожней лей…
Пробка протекает,
Что еще сказать?
Раны заживают.
Полно горевать.
5 сентября 1928, вагон
«Поздно. Заперты ворота…»
Поздно. Заперты ворота
И калитка в сад.
Под окошком ходит кто-то.
Листья шелестят.
Кто он, мрачный соглядатай —
Мертвый иль живой?
Непрогляден сад, объятый
Мглою дождевой.
Не моя ли это совесть
Бродит у окна?
И моих распутий повесть
Слушает она.
И стучится веткой голой
В мокрое стекло,
Чтоб узнать, куда от боли
Душу занесло.
17 сентября 1928
«Полночь. Лампа догорает…»
Полночь. Лампа догорает.
Огнекрылый мотылек
И трепещет и взлетает,
Всё оттягивает срок.
И сквозь сон ему шепчу я:
Полно, полно трепетать,
Улетай во тьму ночную,
Если начал умирать.
27 ноября 1928, Сергиев Посад
«И дом, и сад мой не в порядке…»
И дом, и сад мой не в порядке.
Садовник стар и плох.
Весна — невскопанные грядки,
Любимый куст засох,
Грозят обжорством гусеницы
На яблоне в листве,
И скот без удержу толпится
И скачет по траве.
А дома стекла перебиты,
По комнатам сырым
Гуляет ураган сердитый,
Валит из печек дым.
Завдом садовника похуже.
Обоих бы прогнать
Пора за то, что плохо служат,
А дом и сад продать.
И, в землю золото зарывши
(Отыщет кто-нибудь),
Перешагнув порог кладбища,
Уйти куда-нибудь.
30 апреля 1929, Москва
«Я дом построил на песке…»
Я дом построил на песке,
И с неба хлынули потоки.
И рухнул дом. И я в тоске
Стою в раздумьи одинокий.
Что этот день придет, я знал,
Моя душа мне говорила:
И лес, и камень, и металл
Напрасно я сюда носила.
Но хоть недолго, здесь я жил,
На золотых песках пустыни.
И дом былого сердцу мил,
И эти жалкие руины.
14 мая 1929
«Косное, ленивое, тупое…»
Косное, ленивое, тупое
Жвачное животное во мне
Ищет трав съедобных и покоя,
Жизнь влача в туманном полусне.
И ему, взнуздать его не смея,
Ни позорной спячке помешать,
Служишь ты, плененная Психея,
Подъяремный раб, моя душа.
13 апреля 1930, Дорога Хотьково — Тайнинки
«Немного песен мне осталось…»
Немного песен мне осталось.
Недолго мне на свет смотреть.
И часто смертную усталость
Нет сил в душе преодолеть.
Но если сон изнеможенья
Всё глуше стелет свой покров,
В глубинах сна слышнее пенье
Блаженных ангельских миров.
Пусть не дано мне песни эти
В слова земные воплотить —
Они — залог, они — обеты,
Что буду петь. Что буду жить.
22 августа 1930, Москва
«Кровь холодеет в старых жилах…»
Кровь холодеет в старых жилах,
Душа не хочет остывать.
Но что скрывать? Всё больше милы
Ей кресло, печка и кровать.
Великодушного мечтанья
Ей на земле не воплотить,
Лишь однодневного заданья
Под силу вытянуть ей нить.
Но там, за немощью, за болью,
За тканью дряхлою души
К бессмертным далям зреет воля
И обновить себя спешит.
10 декабря 1930, Москва
«Так тесен круг моих желаний…»
Так тесен круг моих желаний.
Из них пространнее — одно:
Не слышать детских приставаний
И шумов, бьющихся в окно.
Другое: участь приживала
Трудом суровым заменить.
И третье: круг закончив малый,
Порвать желаний этих нить.
25 октября 1931, Москва
«Лепит в окна мокрый снег…»
