Мимо проносятся станции
Родины милой моей.
Снова собор и берёзки —
Так я ещё не глядел…
Много ли вдруг наберётся
Незабываемых дел?
Горько… Ложбины и горки,
Поле подсолнухов, ржи —
Прожито всё это… Сколько,
Сколько осталось, скажи?
Первой стужей просвечен до дна,
пруд затих, ожидая мороза.
Позолотой вплелась седина
в изумрудную стрижку берёзы.
Чей-то оклик над жухлой стернёй —
крик о помощи, песня иль шутка,
будто лось на дороге лесной
вдруг замрёт напряжённо и чутко.
И не голос твой – тайная дрожь
откликается дальнему крику,
будто зябкой рукою берёшь
мокрый груздь, рассыпную бруснику.
Когда душа наполнена таким
невысказанным грузом старой боли,
как мы порой расслабиться хотим,
наплакаться, наговориться вволю.
Подобно повилике и плющу,
что обвивают дерево живое,
к высокому и сильному плечу
припасть лицом, прижаться головою.
Не осуждай. Будь терпелив и тих,
порыва моего не отвергая.
Ну а потом – не помни слов моих.
Той, слабою, была не я. Другая.
* * *
Время! Тебя, как роскошную женщину,
Можно найти, а потом потерять.
Гроздьями звёзд ты бываешь увенчано,
Скрыв под венцом серебристую прядь.
Ты повседневно без тени смущения
Крутишь превратной судьбы колесо,
И беспристрастной руки мановением
Жизнь поглощаешь, как сор – пылесос,
Нам уготовив полёт и падение,
Взгорье и пропасть, позор и успех,
Счастье и горе, любовь и растление,
Свет целомудрия, пагубный грех.
Время! Тебя, как капризную женщину,
Не обмануть, не прельстить, не обнять
И невозможно, увы, беззастенчиво
Остановить, чтоб отправиться вспять.
* * *
Нам в жизни роль дана с рождением,
Как в шахматах, не без насмешки:
Кому-то предстоит стать гением,
Кому-то суждено быть пешкой.
* * *
За окном прохлада и ненастье,
За окном – ни солнца, ни тепла,
Но погоде неподвластно счастье,
То, что ты с собою принесла.
Губ твоих касаюсь осторожно
И любуюсь светом милых глаз.
То, что было раньше лишь возможно,
Воплотилось в явь на этот раз.
Время в талом воске преломляя,
Догорала на столе свеча,
И любовь жила во мне, не зная,
Как она сильна и горяча.
* * *
Белым снегом следы замело,
всё едино – что вправо, что влево,
журавли поднялись на крыло,
и не вышло у песни припева.
За восходом подкрался закат,
Снова – тысяча лет до рассвета,
Опустевшие улицы спят,
На иное – наложено вето.
Ни души, ни шагов за окном,
Лишь луна озаряет бесстрастно
Тротуар, мостовую и дом
Светом призрачным – чётко и ясно.
Миг – и вот, как в театре теней.
Все становится зыбким и странным,
А кругом – мириады огней
Тешат взоры сияньем обманным.
И как будто куда-то идём,
По дороге срывая тенета,
Ясной ночью и пасмурным днём
Повторяя движенье планеты.
* * *
Белая ворона, тёмная лошадка,
Как во время Оно, на ступеньке шаткой,
Что же ты за птица, что ты за созданье,
И с какой страницы книги Мирозданья?
Кто ты и откуда – рассказала мне бы,
Иль земное чудо, иль – посланье неба?
Ничего не знаю, ничему не внемлю,
Стала жизнь – иная, как сошёл на Землю.
Ты мне не ответишь – я и это знаю,
Даже не заметишь, как живу без сна я, —
Будешь молчаливой и такой нездешней,
Радостно-тоскливой и осенне-вешней.
Не прошу я боле слова и молчанья,
Сам – по доброй воле я ушёл в скитанья,
Ты в окно вагона не гляди украдкой
Белая ворона, тёмная лошадка.
Мне подарили розу,
Но жаль, что не мужчина,
А память встала в позу,
И в этом вся причина.
Ушёл мой возраст плавно,
И закружила вьюга,
А ко всему – недавно
Я потеряла друга.
И дарят мне ирисы,
Гвоздики и мимозы,
Пионы и нарциссы,
И очень редко – розы.
* * *
Путь одиночества не сладок,
Он одичанию сродни.
В душе давно уж непорядок,
И так мои проходят дни мои.
В тени ветвей берёз поющих
От счастья плакать не могу.
Я вспоминаю луг цветущий
За речкой той, на берегу!
* * *
Скажи мне, Господи, скорей,
Открой мне истину простую,
Увижу ль я своих друзей?
Поведай тайну неземную.
* * *
Я люблю Петербург вот в такую погоду:
дождик строчкой косой торопливых прохожих сечёт,
и повсюду огни опрокинулись в невскую воду,
а она – хоть бы что – величаво течёт и течёт.
Может быть, упрекнут, что надуманно всё это очень, —
нарочитая грусть, оптимизм на тоску променял…
Я люблю Петербург и в прозрачные майские ночи,
но в разлуки всегда я осенним его вспоминал.
Через дали морей он ко мне пробивался огнями,
им туман нипочём, и пурги не боятся они…
Ленинград, Петербург…
Мы ведь стали большими друзьями,
а друзья испокон познаются в ненастные дни.
* * *
Давненько мне не пишут писем…
Живу, и, вроде, ничего…
Стал как Россия независим,
не знаю только от кого.
По пенсионному капризу
хотел взлететь, увидеть Свет.
Но, говорят: «Достаньте визу!»
А как достать, коль денег нет?
Подался в лес бы я, пожалуй,
послушать птиц, вдохнуть озон…
Но нынче засуха. Пожары,
и лес закрыт. В том есть резон!
С утра встаю – весь день расписан.
Ждут внучки часа своего.
А я в делах. Я – независим.
Не знаю только, от кого.
* * *
А я любила не тебя.
А я любила эту осень…
Дождливый городской сентябрь,
Холодных луж стальную просинь.
Я прикасалась не к тебе,
А к солнцу. И в его объятьях
Я отдыхала от потерь
И преклонялась у распятья.
И ты расстался не со мной,
А с солнцем, с осенью, с распятьем…
Я это всё взяла с собой,
Тебя оставив, словно платье.
В день Прощёного Воскресенья
как мне сладко тебя прощать!
Алых губ золотым тисненьем
наложу на тебя печать —
губы в губы, что не любили,
губы в пальцы, что не касались,
губы в волосы. Кольца вили,
да ко мне они не ласкались…
Губы в сомкнутые колени,
не встающие на колени,
губы в стопы, те, что не в плене
у дорог, где сердец биенье.
В день Прощения – я не внемлю
нелюбви – не приемлю зла!
Я целую чёрную землю
там, где тень от тебя легла.
* * *
Отвага дерзких рук – бессильно тело
Стряхнуть великолепный этот плен!
Прислушайся, как бьётся ошалело
Живая грудь у дрогнувших колен.
Твой поцелуй – ожог на каждой жилке.
Не вырваться, не крикнуть – так слаба.
В моих глазах, моей полуулыбке
Ни «да», ни «нет» – одна мольба!
* * *
Мир медленней меняется, чем я.
Завидую земле, деревьям, скалам.
Как тыщи лет назад, кипят моря,
И солнце не утратило накала.
Но вдруг недолговечности моей
Дано преодолеть века земные,
В иных пространствах новых скоростей
Моей судьбы услышать позывные?
И неужели будет смерть права,
Когда придёт в назначенные сроки?
Душа моя дрожит, как тетива,
Не веря в жребий грубый и жестокий.
Меня слепит зарниц внезапный свет.
Он – тех миров далёких отраженье,
Где жизнь моя отыщет продолженье,
Куда сегодня мне дороги нет…
Упруго почки в мир напряжены —
из тех глубин, что сопричастны сну…
Глубокое предчувствие весны
люблю я больше, чем саму весну.
Ещё у всей природы зимний вид,
но бродит сок в растении любом…
Высокое предчувствие любви
порою выше, чем сама любовь.
Но не вольны ни чувства и ни мысль,
ни память прояснить вопрос такой:
что мне милей – сама земная жизнь,
или её предчувствие душой?
Ликует мотылёк вокруг свечи.
Летит Земля вкруг центра огневого.
А мысль моя вокруг огня иного —
вкруг смысла бытия кружит в ночи.
Бесстрастно бездна звёздная следит,
как длится наша жизнь – такая малость,
вертясь в миру, копя в себе усталость,
срываясь со своих земных орбит.
Крылами пламя мотылёк обнял.
Земля влекома к пылкой массе Солнца.
А мысль моя погибнет иль спасётся
в объятиях ментального огня?
Тайного не зная кода,
Без отмычек и ключей
Я всю жизнь стою у входа
В мир всеобщий и ничей.
Я не ведаю, откуда
И куда летит со мной
Неразгаданное чудо —
Тяжеленный шар земной.
И никто мне не ответит,
