Минута слабости
Когда душа наполнена таким
невысказанным грузом старой боли,
как мы порой расслабиться хотим,
наплакаться, наговориться вволю.
Подобно повилике и плющу,
что обвивают дерево живое,
к высокому и сильному плечу
припасть лицом, прижаться головою.
Не осуждай. Будь терпелив и тих,
порыва моего не отвергая.
Ну а потом – не помни слов моих.
Той, слабою, была не я. Другая.
Время! Тебя, как роскошную женщину,
Можно найти, а потом потерять.
Гроздьями звёзд ты бываешь увенчано,
Скрыв под венцом серебристую прядь.
Ты повседневно без тени смущения
Крутишь превратной судьбы колесо,
И беспристрастной руки мановением
Жизнь поглощаешь, как сор – пылесос,
Нам уготовив полёт и падение,
Взгорье и пропасть, позор и успех,
Счастье и горе, любовь и растление,
Свет целомудрия, пагубный грех.
Время! Тебя, как капризную женщину,
Не обмануть, не прельстить, не обнять
И невозможно, увы, беззастенчиво
Остановить, чтоб отправиться вспять.
Нам в жизни роль дана с рождением,
Как в шахматах, не без насмешки:
Кому-то предстоит стать гением,
Кому-то суждено быть пешкой.
За окном прохлада и ненастье,
За окном – ни солнца, ни тепла,
Но погоде неподвластно счастье,
То, что ты с собою принесла.
Губ твоих касаюсь осторожно
И любуюсь светом милых глаз.
То, что было раньше лишь возможно,
Воплотилось в явь на этот раз.
Время в талом воске преломляя,
Догорала на столе свеча,
И любовь жила во мне, не зная,
Как она сильна и горяча.
Белым снегом следы замело,
всё едино – что вправо, что влево,
журавли поднялись на крыло,
и не вышло у песни припева.
За восходом подкрался закат,
Снова – тысяча лет до рассвета,
Опустевшие улицы спят,
На иное – наложено вето.
Ни души, ни шагов за окном,
Лишь луна озаряет бесстрастно
Тротуар, мостовую и дом
Светом призрачным – чётко и ясно.
Миг – и вот, как в театре теней.
Все становится зыбким и странным,
А кругом – мириады огней
Тешат взоры сияньем обманным.
И как будто куда-то идём,
По дороге срывая тенета,
Ясной ночью и пасмурным днём
Повторяя движенье планеты.
Белая ворона, тёмная лошадка,
Как во время Оно, на ступеньке шаткой,
Что же ты за птица, что ты за созданье,
И с какой страницы книги Мирозданья?
Кто ты и откуда – рассказала мне бы,
Иль земное чудо, иль – посланье неба?
Ничего не знаю, ничему не внемлю,
Стала жизнь – иная, как сошёл на Землю.
Ты мне не ответишь – я и это знаю,
Даже не заметишь, как живу без сна я, —
Будешь молчаливой и такой нездешней,
Радостно-тоскливой и осенне-вешней.
Не прошу я боле слова и молчанья,
Сам – по доброй воле я ушёл в скитанья,
Ты в окно вагона не гляди украдкой
Белая ворона, тёмная лошадка.
Мне подарили розу,
Но жаль, что не мужчина,
А память встала в позу,
И в этом вся причина.
Ушёл мой возраст плавно,
И закружила вьюга,
А ко всему – недавно
Я потеряла друга.
И дарят мне ирисы,
Гвоздики и мимозы,
Пионы и нарциссы,
И очень редко – розы.
Путь одиночества не сладок,
Он одичанию сродни.
В душе давно уж непорядок,
И так мои проходят дни мои.
В тени ветвей берёз поющих
От счастья плакать не могу.
Я вспоминаю луг цветущий
За речкой той, на берегу!
Скажи мне, Господи, скорей,
Открой мне истину простую,
Увижу ль я своих друзей?
Поведай тайну неземную.
Я люблю Петербург вот в такую погоду:
дождик строчкой косой торопливых прохожих сечёт,
и повсюду огни опрокинулись в невскую воду,
а она – хоть бы что – величаво течёт и течёт.
Может быть, упрекнут, что надуманно всё это очень, —
нарочитая грусть, оптимизм на тоску променял…
Я люблю Петербург и в прозрачные майские ночи,
но в разлуки всегда я осенним его вспоминал.
Через дали морей он ко мне пробивался огнями,
им туман нипочём, и пурги не боятся они…
Ленинград, Петербург…
Мы ведь стали большими друзьями,
а друзья испокон познаются в ненастные дни.
Давненько мне не пишут писем…
Живу, и, вроде, ничего…
Стал как Россия независим,
не знаю только от кого.
По пенсионному капризу
хотел взлететь, увидеть Свет.
Но, говорят: «Достаньте визу!»
А как достать, коль денег нет?
Подался в лес бы я, пожалуй,
послушать птиц, вдохнуть озон…
Но нынче засуха. Пожары,
и лес закрыт. В том есть резон!
С утра встаю – весь день расписан.
Ждут внучки часа своего.
А я в делах. Я – независим.
Не знаю только, от кого.
А я любила не тебя.
А я любила эту осень…
Дождливый городской сентябрь,
Холодных луж стальную просинь.
Я прикасалась не к тебе,
А к солнцу. И в его объятьях
Я отдыхала от потерь
И преклонялась у распятья.
И ты расстался не со мной,
А с солнцем, с осенью, с распятьем…
Я это всё взяла с собой,
Тебя оставив, словно платье.
В день Прощёного Воскресенья
как мне сладко тебя прощать!
Алых губ золотым тисненьем
наложу на тебя печать —
губы в губы, что не любили,
губы в пальцы, что не касались,
губы в волосы. Кольца вили,
да ко мне они не ласкались…
Губы в сомкнутые колени,
не встающие на колени,
губы в стопы, те, что не в плене
у дорог, где сердец биенье.
В день Прощения – я не внемлю
нелюбви – не приемлю зла!
Я целую чёрную землю
там, где тень от тебя легла.
Отвага дерзких рук – бессильно тело
Стряхнуть великолепный этот плен!
Прислушайся, как бьётся ошалело
Живая грудь у дрогнувших колен.
Твой поцелуй – ожог на каждой жилке.
Не вырваться, не крикнуть – так слаба.
В моих глазах, моей полуулыбке
Ни «да», ни «нет» – одна мольба!
Мир медленней меняется, чем я.
Завидую земле, деревьям, скалам.
Как тыщи лет назад, кипят моря,
И солнце не утратило накала.
Но вдруг недолговечности моей
Дано преодолеть века земные,
В иных пространствах новых скоростей
Моей судьбы услышать позывные?
И неужели будет смерть права,
Когда придёт в назначенные сроки?
Душа моя дрожит, как тетива,
Не веря в жребий грубый и жестокий.
Меня слепит зарниц внезапный свет.
Он – тех миров далёких отраженье,
Где жизнь моя отыщет продолженье,
Куда сегодня мне дороги нет…
Упруго почки в мир напряжены —
из тех глубин, что сопричастны сну…
Глубокое предчувствие весны
люблю я больше, чем саму весну.
Ещё у всей природы зимний вид,
но бродит сок в растении любом…
Высокое предчувствие любви
порою выше, чем сама любовь.
Но не вольны ни чувства и ни мысль,
ни память прояснить вопрос такой:
что мне милей – сама земная жизнь,
или её предчувствие душой?
Ликует мотылёк вокруг свечи.
Летит Земля вкруг центра огневого.
А мысль моя вокруг огня иного —
вкруг смысла бытия кружит в ночи.
Бесстрастно бездна звёздная следит,
как длится наша жизнь – такая малость,
вертясь в миру, копя в себе усталость,
срываясь со своих земных орбит.
Крылами пламя мотылёк обнял.
Земля влекома к пылкой массе Солнца.
А мысль моя погибнет иль спасётся
в объятиях ментального огня?
Тайного не зная кода,
Без отмычек и ключей
Я всю жизнь стою у входа
В мир всеобщий и ничей.
Я не ведаю, откуда
И куда летит со мной
Неразгаданное чудо —
Тяжеленный шар земной.
И никто мне не ответит,
И нигде мне не прочесть,
Почему на этом свете
Существует всё, что есть.
Вдруг всё сущее прервётся,
Вздрогнет звёздная пыльца —
И грядущее начнётся
С неизбежного конца?
Живёшь ли, о себе трубя,
Или молчишь угрюмо, —
Припоминай, каким себя
Ты в юности задумал.
Ты можешь стать на склоне дней
Святым иль святотатцем, —
Но, может быть, всего трудней
Самим собой остаться.
Краткий биобиблиографический справочник[6]
